Его последние дни

Я едва не хлопнул себя ладонью по ноге. Какой он все-таки… хитрый?

– Да, а еще было бы здорово, если бы вы меня выписали.

– Мы договорились, что посмотрим на ваше состояние. Что до телефона – не сегодня.

– Почему?

– Помешает наблюдению за вашим состоянием, – пояснил Розенбаум.

– Вы меня где-то обманываете, но я не совсем понимаю где, – признался я.

– Зачем мне это делать?

– Не знаю.

Какое-то время мы оба молчали. Я почему-то старался не встречаться взглядом с доктором, он же смотрел прямо на меня.

– Зачем вам телефон? Кому вы хотите позвонить?

– Адвокату. – Я посмотрел на Розенбаума, но он совсем не смутился.

– Зачем?

– Меня заперли в дурке и собираются залечить до… – Я попытался подобрать слово, но не получилось.

– Вас никто не держит, мы с вами договорились.

– Ну так дайте мне телефон, я же нормальный человек. Что со мной будет?

– Ладно, – вдруг согласился он и повернулся к ординатору. – Коллега, принесите, пожалуйста, телефон.

Тот молча, никак не дав понять, что услышал или правильно понял задание, вышел. Нет, все-таки не мутант, а зомби.

– На зарядку будете ставить на посту. Шнур я вам не могу дать. На ночь сдавайте телефон сестре.

– Почему? Ночью он мне нужнее всего!

– Зачем вам ночью телефон?

– Писать книгу. Я же писатель.

Розенбаум задумался.

– Вас скоро переведут в общую палату. Вы будете мешать пациентам, для которых важен режим сна. Но пока вы в изоляторе, можете оставить телефон на ночь, если это имеет значение.

– А наушники?! – Я почувствовал себя наркоманом.

– Увы, нет.

– Почему вы так на меня смотрите? – вдруг не выдержал я. – Чего вы от меня хотите?

– А как я на вас смотрю? – слегка удивился Розенбаум.

– Как будто знаете обо мне все.

Он улыбнулся и указал большим пальцем себе за спину, в сторону ординаторской:

– Так я действительно все про вас знаю, у меня же ваша история болезни есть.

– В истории болезни не все. Странно судить обо мне по нескольким бумажкам.

– Ну, медицина так не работает. Если чего-то нет в истории болезни, значит, этого не существует.

– Это многое объясняет.

– А вот как прикажете мне судить о пациентах?

– Ну, поговорить с ними, например!

– Вот я и пришел поговорить. И что нового я могу узнать?

Я потер лицо рукой, выигрывая время.

– Я все понимаю, но я не дурак. У вас тут как в американском суде – каждое слово будет использовано против меня. Поэтому выписывайте меня, доктор, а потом будем разговаривать.

– У нас же с вами уговор: если ваше состояние не изменится, я выпишу вас без вопросов. Так почему бы нам просто не побеседовать? Давайте так: я не буду делать записей и все сказанное останется только между нами. Идет?

В палату вернулся ординатор с моим телефоном. Розенбаум, не поворачивая головы, протянул руку, студент послушно вложил в нее смартфон.

– Сходите заполните истории, коллега. – Таким же тоном, наверное, барин приказывал конюху отвести в стойло коня, когда возвращался с гулянки в хорошем настроении.

Студент повиновался.

– Это вы мне так демонстрируете, что никто, кроме нас двоих, об этом не узнает? – хмыкнул я.

– Как минимум, – кивнул он. – Нужно что-то более масштабное?

– Да, выпишите меня.

Он развел руками и встал.

– Ладно, не хотите разговаривать, не буду настаивать. У меня и так дел по горло.

Я вдруг подумал, что веду себя невежливо. Да и в целом заняться тут особо нечем.

– А о чем вы хотели спросить?

Он уже стоял у двери, но не стал делать вид, что не хочет говорить или что-то в этом роде. Спокойно развернулся и сел обратно.

– Почему вы не хотите пить таблетки?

– А кто-то хочет?

– Много кто не хочет, но меня интересует конкретно ваш случай.

– Зачем здоровому человеку пить таблетки? – удивился я.

– Допустим. – Он сделал жест рукой, как бы призывая меня дослушать. – Просто допустим, что вы не здоровы. В этом случае вы бы стали принимать препараты?

Я задумался. Ответ очевиден, но все-таки с психиатром стоит разговаривать внимательно.

– Зависит от заболевания и того, как остро оно протекает. По возможности нет.

– Почему? Если что-то причиняет вам страдания, почему бы не выпить таблетку? Не станете же вы спорить, что любой психический дисбаланс вызывает страдания.

Он говорил медленно и чуть понизил тон, как будто пытался с помощью голоса прокрасться в мою душу и посмотреть, как там все устроено.

– Побочные эффекты, – просто ответил я. – К тому же зачастую психиатрия работает в несуществующей области. Вы можете привести массу контраргументов, но, если мы не об органических поражениях говорим, вы не знаете, где болезнь находится, что ее вызывает и что именно ее лечит. Похоже на правду?

– Да, бывает и такое, – почему-то не стал спорить он. – Но давайте не будем об общем, вернемся к частному. Допустим, у вас маниакально-депрессивное расстройство или даже просто депрессивное. Лечится психотерапией, таблетками корректируется. Почему бы не попить таблетки?

– Говорю же, побочные эффекты. – Я задумался на секунду. – Но если уж вы хотите говорить о частном, то давайте так. Представим, что у меня депрессия. Что само по себе забавно…

Он приподнял брови и только этим одним умудрился меня перебить.

– Вы находите это забавным?

– Я имею в виду, что не может же у меня быть депрессия лет десять?

– Может. – Он пожал плечами. – Но вернемся к теме. Предположим, у вас депрессия, вам плохо. В таком случае вы выпьете таблетку?

– А как писать?

– Да так же.

– Вы не понимаете…

– Это другое, – продолжил он за меня с усмешкой.

Я хохотнул. Почему-то мне казалось, что он не может быть в курсе мемов.

– Примерно. Ладно, ну вот смотрите. Если у меня депрессия, то все лучшее, что я написал, – я написал в депрессии.

– Но это же не значит, что есть прямая связь между депрессией и творчеством.

– Обратное вы тоже не можете утверждать, – возразил я.

– То есть вы считаете, что ваш талант – это всего лишь последствие болезни?

Меня покоробила такая формулировка, я поморщился.

– У вас все просто, я смотрю. Болит – жри таблетку, все можно вылечить, и все понятно. А талант – это болезнь.

Сноски