– По-моему, все вполне симпатично.
– Я намешала слишком много красок, – сказала Роза, вставляя в мольберт новый холст. – В живописи так нельзя, как и в жизни, Света.
– Да что ты такое говоришь? – в недоумении спросила подруга.
– Я тебе сейчас кое-что покажу, и ты сама все поймешь, – Роза взяла колор макнула в кисть в желтую краску и провела по холсту. – Видишь, я делаю мазок… Я снова хочу нарисовать пустыню. Один мазок, второй, третий… Получились скромные, еще небрежные наброски.
–И что?
– Слушай дальше! – немного вспылила Роза. – Я хочу, чтобы моя пустыня стала знойной. Нужно добавить краску. Как думаешь какую?
– Красную? – вопросом на вопрос ответила Света.
– Правильно, – Роза макнула кисть в алую краску. – Немного зноя. Совсем немного.
Она еще сделала пару мазков, и на бумаге очертились барханы:
– Ты смотришь?
– Да, – ответила Света, не отрывая глаз.
– Видишь, краски смешиваются. Появляются новые оттенки. Где-то светлее, где-то темнее.
– Вижу.
– Я хочу, чтобы пустыня стала еще более знойной. Добавлю еще красного, – она взяла кисть и макнула в зеленую краску.
– Постой, это же не красная, – вскрикнула Света.
– Ты почти успела меня остановить, но я все равно сделаю по-своему, – на этих словах Роза небрежно капнула на пустыню зеленой краской. – Ой, какая неожиданность. И что же теперь делать? Я же хотела нарисовать пустыню…
– Ты меня спрашиваешь? Кто из нас художник?
– Теперь мне придется рисовать пустыню с оазисом, – Роза стала вырисовывать один за другим пальмы, цветы, папоротники.
– Я не сомневалась в том, что ты виртуоз.
– Это еще не все. Я хочу добавить еще красок. Немного красного, – Роза взяла кисть и несколько раз провела по черной краске.
– Что ты делаешь? – Света не успела спросить, как на холсте уже красовалось большое черное пятно.
– Кажется, я испортила картину. Придется перерисовывать, – художница вытащила из мольберта очередной холст и выбросила его в сторону.
– Я ничего не поняла, – сказала Света. – Зачем ты все это сделала?
– Знаешь, Света, я сейчас возьму новый холст, снова смешаю краски и нарисую то, что изначально хотела. Если снова перепутаю красный с черным, нарисую еще одну картину и так до тех пор, пока не получу идеальный вариант.
– Снова и снова будешь перерисовывать?
– Да, почему бы и нет, – ответила Роза. – Жаль, что в жизни не так.
– Ты о чем?
– Я о том, что мир устроен настолько идеально, что человеку отводится жить лишь однажды, – сказала она, вздохнув. – В жизни не как в живописи: все приходится делать идеально с первого раза. Нельзя раздвинуть рамки времени, подобно занавесу, нельзя очистить холст, на котором творил человек всю свою жизнь, можно сделать новый мазок, замазать старый новыми красками, а вот избавиться от чернильного пятна не возможно. Понимаешь, что я имею в виду?
– Да, почти, – сказала Света, прикусив уголок губы.
– Первую ошибку я исправила, когда нарисовала оазис, – продолжала Роза, вставляя в мольберт новый холст. – Чистое везение… Почти как в жизни, когда есть шанс все исправить…
Света не стала ничего отвечать. Она поняла, что холст ее жизни был заляпан одними чернильными пятнами.
* * *
Питер вошел в соседнее купе. В нем ехали мужчина, женщина и ребенок. Зеленоглазой и длинноволосой брюнетки, которая ему приснилась, не оказалось.
– Бред какой-то. Что я делаю? – сказал Питер себе под нос.
– Вам чем-нибудь помочь? – спросила женщина.
– Нет, спасибо. Извините, что потревожил, – он закрыл дверь купе и вернулся обратно.
Уолт копался в рюкзаке.
– Ну что уладил свои проблемы? – спросил его друг, когда он вошел.
– Да, – Питер был немногословен, из головы его все никак не выходил тот сон, который он видел, и та лучезарная и грустная девушка из него, которая так не любила мечтать. Он рухнул на спину и, уставившись в одну и ту же точку, не сводил с нее глаз.
– Она была настолько реальной… Трудно поверить, что это был всего лишь сон, – думал он. – Почему же это был только сон…
* * *
Катя вернулась на свое место, закрылась пледом и пыталась вспомнить, что же ей приснилось. Но она ничего не помнила, как бывает обычно у людей, которых неожиданно будят во время сна.
Сны снились ей редко. Но даже в тех немногих снах, которые она видела, даже в них она была одинока. Этот сон был особенный. В нем был молодой человек… но как он выглядел и о чем говорил, она не могла вспомнить, словно кто-то стер все это из ее памяти.
– Куда направляетесь? – вдруг заговорила с ней попутчица.
– В Петербург, к тете.
– А меня Ольга зовут, на верхней полке мой муж Олег, а мальчишка, что посапывает над вами – мой сынишка Максим, – начала знакомство приятная собеседница.
– Катя, очень приятно, – представилась она и тут же спросила. – Вы в том же направлении?
– Да, тоже еду погостить, – ответила Ольга и тут же поинтересовалась. – Вам не дурно? Вы какая-то очень грустная.
– Правда? – спросила Катя.
– Да, улыбаетесь, а глаза грустные. Нельзя улыбаться и грустить одновременно, – проницательно заметила женщина.