Замок Барадж

Я потерял все: дом, семью, друзей, соседей, налаженный и размеренный быт. Самое главное, я потерял свою судьбу, с того момента я стал проживать чью–то чужую, а не свою жизнь.

В выжженном сердце остались только два чувства – ярость и боль, боль и ярость. И еще жажда мести! Если бы не эта жажда, которая дисциплинировала и собирала волю в кулак, я даже не знаю, чтобы со мной было. Сердце бы не выдержало такой звериной тоски и ярости, и однажды лопнуло бы. Партизанская война с оккупантами, которую я в одиночку вел с дьявольской хитростью и изворотливостью (меня даже ни разу не царапнула вражеская пуля), отвлекала и давала короткое успокоение. Кстати, эта война оккупантов с коренным населением Земли до сих пор не закончилась. И вряд ли вообще когда закончится.

Со временем бешеная ярость стала успокаиваться и уступила место спокойной и ровной ненависти. А потом вдруг и она прошла. И я опять не знал, как жить дальше. Вот тогда–то во мне и проснулся Дракон. Я понял, что я больше не человек, и никогда им не был…

По своему обыкновению, я прислонился лбом к прохладному стеклу. Дождь вкрадчиво стучался в окно, но тоска уже не была такой острой. Тогда хандра еще не превратилась в мою постоянную подругу. Конечно, былой ненависти к своим врагам я уже не испытывал – тех мародеров, которые 220 лет назад разорили нашу деревню, здесь и в помине не было, и быть не могло. Одни были уничтожены повстанцами, кости других давно истлели в их родовых склепах. Если я и продолжал ненавидеть оккупантов (ушли одни, вместо них пришли другие), то больше по–привычке. Но эта война была уже не моя.

Физически я был по–прежнему крепок, время для меня как бы остановилось, заморозив мое тело в одном и том же состоянии. Но вот душа, душа – да, она устала. Я хотел тишины и покоя.

Я не люблю людей, их шумные города, пьяные кабаки, вонючие отели и караван–сараи – я не могу находиться в них больше 2–3 дней, меня тянет обратно на внезапно открывшийся мне параллельный остров, где раньше обитали драконы, в его горы, в свой обветшалый замок… Но без мира людей, без «огней большого города» я тоже поначалу обходиться не мог. В моих горах, в моем замке в первое время не было женщин. Когда волна дикой ярости схлынула – а на это потребовалось несколько десятилетий, – я снял с себя самим собой наложенный запрет… Жизнь есть жизнь, природа (драконья или человечья) все равно берет свое, если смерть тебя не находит, нельзя же вечным отшельником скрываться на острове. Хотя я и чувствовал себя уже вполне драконом, но так и не научился предаваться ритуальным пиршествам. Они были противны моей натуре, пленниц я использовал для других, более гуманных и приятных целей, а через некоторое время отпускал…

Кстати, о женщинах… Куда пропала наша дама в черном? И чем она так долго занимается в ванной комнате?

Приоткрыв дверь, я увидел, как моя дама, сняв свое тонкое черное платье, в одной короткой сорочке нагнулась к умывальнику так, что открылись ее ноги в ажурных чулках. Точно такие же чулки носила куртизанка Лола, и она также соблазнительно нагибалась в них, дразня и маня своей красотой и доступностью ошалелых посетителей кабака. Хотя в отличие от Лолы новая знакомая приняла такую позу не специально, и ее ножки под ажурными полуспущенными чулками были, возможно, не таким стройными, но достаточно аппетитными, чтобы у меня сработал условный рефлекс… Не умея и не желая больше сдерживаться, я бросился вперед и обхватил женщину сзади, по пути успев развязать узел на обернутой вокруг своего тела белой простыне.

– Сумасшедший… что ты делаешь, отпусти… ну не здесь же в самом деле…

– Здесь… здесь! и не только здесь! сначала здесь! а потом там! и везде! везде!

4

Произошло небывалое. Я проспал. Я – воин и дракон, и проспал. Когда я открыл глаза, рядом со мной женщины в черном уже не было. Как я мог ничего не услышать? Ведь прежде чем уйти, она встала, оделась, умылась, наверное. А я ничего не слышал, спал как убитый.

Так, а она ничего не украла? – я мгновенно вскочил с изрядно измятой и даже кое–где залитой красным вином постели и бросился к платяному шкафу. Засунул руку в потайной карман своей походной накидки… Нет, все нормально, инкрустированный зелеными изумрудами кинжал был на месте. Уже более спокойно я осмотрел содержимое бумажника, в нем тоже ничего не пропало: мятые бумажные купюры и серебряные монеты были в полной сохранности. Да непохожа она на воровку, просто несчастная женщина, успокоился я.

Глотнув из ковша холодной воды, я стал не спеша одеваться. Голова немножко побаливала. Все–таки вчера в кабаке, не только в кабаке, но и здесь, в номере, ночью я здорово набрался. Потому башка и трещит. Раньше такого со мной не бывало. Старею, что ли? Да нет, просто так много раньше не пил – вот и все! Я вообще редко позволял себе расслабиться – никаких виски, коньяков, водки, только легкое виноградное вино… И с какого перепугу я на этот раз так надрался?

Я стал восстанавливать в памяти события минувшей ночи. Это удавалось с трудом. Помню, как из ванной комнаты принес ее на руках в постель… Потом сидели и прямо на кровати пили вино… Потом опять легли… И снова встали… Пили вино, разговаривали… Она жаловалась на жизнь и плакала. Жаловалась на своего мужа, что он ее не любит, вечно уезжает по каким–то государственным делам, но она подозревает, что кутит со своими дружками и девками. Как она призналась, ее муж занимал какой–то ответственный пост в новом городском совете, сотрудничавшем с оккупационной властью. Так вот почему она так сильно нервничала в ресторане во время обхода военного патруля – боялась, что ее узнают! Это до какого же состояния нужно довести женщину, чтобы она от тоски и безысходности прыгнула в койку к первому попавшемуся… дракону! То есть, ко мне. И что же это получается, что я провел ночь с женой своего врага? Да, именно так оно и получается.

И не только провел с ней ночь, но и… Мне стало стыдно от своих воспоминаний. Неужели это было? Неужели я ей это говорил? Да, говорил, я вспомнил все. Я обещал увезти ее с собой в горы, в сказочный замок и сделать счастливой. Вот пьяный дурак! А что она? А что она – она согласилась. Да, точно согласилась. Спьяну. А утром проснулась, обдумала все на свежую голову и… дала дёру. И правильно сделала.

***

Я еще и еще раз прокручивал в памяти пленку событий давно минувших столетий. Вспоминал даму в черном, но больше куртизанку Лолу, потому что именно на нее походила новая пленница, томившаяся в тюремной башне. Устав от нахлынувших воспоминаний, я решил пойти отдохнуть, а завтра на свежую голову познакомиться с девушкой, пробудившей во мне столько угасших чувств.

Часть II

1

На следующее утро я проснулся рано. Не открывая глаз, определил, что солнце уже взошло и дождь прекратился. Сработал биологический часовой механизм, который никогда не ошибался.

Толстые каменные стены моей спальни надежно укрывали от шума, сюда не проникал ни один посторонний звук. Но я совершенно точно знал, что замок еще спит.

И тоже притворялся спящим. Как охотник в засаде, я ждал проявления первых утренних мыслей, и как только они появлялись, тут же протыкал их тонким наконечником короткого воображаемого копья. Я охотился за своими мыслями, которые надувались и лопались как мыльные пузыри, так и не успев оформиться во что–то осмысленное и логически завершенное.

Вот надулся и лопнул, пронзенный копьем, еще один пузырь…

Потом еще…

И еще…

Сохраняя как можно дольше физическую и умственную неподвижность, я отдалял момент своего окончательного пробуждения. А зачем мне было просыпаться? Что хорошего могло дать мне рождение очередного скучного дня? Ровным счетом ничего. Жизнь угощала одним и тем же блюдом: доброй порцией печали, приправленной щедрой специей тоски.

В конце концов, я не просил Творца (или кто там еще сотворил людей, драконов и других живых тварей), я не просил никого производить меня на этот свет, меня подкинули в эту жизнь, как нежеланное дитя, без моего ведома и согласия.

Кто–то очень хитрый и коварный создавал природу человека, отчасти и дракона. Живое существо наделено всякими инстинктами, оно всегда хочет есть, пить, совокупляться… И как бы ему тяжко не приходилось, оно из последних сил будет цепляться за жизнь, и будет по гроб жизни благодарить того, кто поможет удовлетворить эти животные инстинкты и убережет от смерти. Хотя на самом деле одна только смерть и освобождает от всех земных пут. Человека создали, как идеального раба.

…Рано или поздно, как бы я не сдерживал свое окончательное пробуждение, оно неизменно наступало. Мысленные пузыри размножались и начинали мелькать с такой частотой, что копье не поспевало за ними, и привычные будничные мысли, сменяя одна другую, постепенно заполняли все пространство сознания, а сердце наполнялось привычной тоской. Похоже, убить ее можно было уже лишь одновременно со мной. Тело, устав от неподвижности, тоже начинало подавать признаки жизни.