Курсант. Назад в СССР 3

– Это почему? – снова насупился он.

– На таких, Федя, не женятся, а тебе о семье уже думать пора. Сколько тебе? Тридцатка скоро.

– Вообще-то мне двадцать пять только стукнуло.

– Не обольщайся, друг, не успеешь оглянуться, и тебе уже за полтинник. Вместо жены пиво, вместо детей сигареты. Вместо тещи – язва с подагрой, и никому ты не нужен, кроме своего старого друга. Но и у друга может фляга свистнуть, однажды, он возьмет и убьет тебя.

– Какая мрачная картина… И кто же тот друг, что меня убьет? Не ты ли случайно?

Я стряхнул горечь прошлой жизни, вспомнил, где я и кто, и ответил:

– Это я так, гипотетически рассуждаю. И не про тебя вовсе, а вообще о жизни. Работа – это хорошо, но если на ней жениться, то когда-нибудь она тебя пережует и выплюнет, и ничего у тебя не останется. И тебя самого не останется.

– Ха! Ты сам пашешь за двоих! И предлагаешь мне поменьше работать!

– Предлагаю тебе жизнь свою устраивать, не затягивать…

– А ты? Сам-то бобылем ходишь! Парень видный, а с девками я тебя не видал.

– А мне, Федя, пока чужие жизни надо устроить, а со своей временно перебьюсь…

– Какие это – чужие? – Погодин принял это на свой счет. – Я что? Маленький?

– Ты нет, а Олег – да.

– Блин! Я и забыл про него совсем! Как он там?

– Да поправился уже почти. Молоток. Здоровьем в мать пошел. Несгибаемый. Вот только держат его в больничке положенные три недели. Пока не выписывают. Но я к нему каждый день наведываюсь. Книжки читаю, последний раз про Хоттабыча читал. Особенно ему понравилось. Пионер Волька там желания свои исполняет. Правда, всегда нелепо получается, но интересно.

– Удивляюсь тебе, Петров! Когда ты все успеваешь? И почему, скажи, ты так к мальчику этому привязался? Ну спасли мы его… Теперь-то он в безопасности… Пусть родственники о нем заботятся или государство, в конце концов.

– Чую, Федя, сломаться Олежка может, если судьба его баловать не будет. Не каждый такое выдержит. Видел он смерть матери. На глазах у него красным пояском задушили. Плохо это для психики детской.

Сам я думал, что если бы даже взрослый мужик, вот вроде Погодина хотя бы, такое увидел – и то переменился бы. Стоит ли удивляться, каким стал потом Олег. Может стать, если ничего не сделать.

– Ничего, время все лечит. Пройдут года и забудет, – пожал плечами мой напарник.

– Нет, Федя, большинство наших проблем ногами в детство упирается. Это психологи давно доказали.

– Не слышал…

– Не у нас, буржуйские, но и до нас это дойдет… Не хочу, чтобы Олег преступником вырос… Из больницы его скоро выпишут. Из родственников близких только бабушка есть. Та еще стрекоза. Лето красное пропела… Не хочет Олег к ней. Вот и опасаюсь, как бы чего не вышло с ним потом.

– И что делать будешь?

– А хрен его знает! У меня пока поживет, там видно будет. Матери, правда, еще ничего не говорил. Но она у меня умница, думаю, поймет. Главное – разрешение соответствующее получить.

– От бабушки?

– Она-то не против будет ребенка сплавить. От органов уполномоченных. Не знаю, кто этим занимается, честно говоря, не узнавал еще. Некогда было.

– Ясно, – Федя вздохнул. На секунду задумался и спросил. – А ты Соньку правда поцеловал?

– Твою мать! Погодин!

– Все-все, молчу… Какие планы на сегодняшней рабочий день? – он сделал вид, что ему наши с Соней амуры и правда не интересны. – Что-то неохота мне рыскать по хозяевам белых “Волг”. В печенках они у меня сидят! И главное, все злые такие и с пафосом. Мол, уже приходили из милиции, что, дескать, вам надо!

– А как ты хотел, “ГАЗ-24” это тебе не хухры-мухры! Почти десять тысяч стоит, а подержанная, через комиссионку купленная, и все пятнадцать.

Такой вот был парадокс в СССР. Новая машина стоила гораздо дешевле, потому что на подержанную не нужно было стоять в очереди годами. Были, конечно, способы получить квоту на новый автомобиль и без очереди из простых граждан: стать героем или выиграть в лотерею. Перспектива так себе, нереальная. Поэтому владельцы личных “Волг” автоматически причислялись к небожителям. Ну или, как минимум, к людям обеспеченным и занимающим верхнюю жердочку в курятнике.

– Надеюсь, скоро все изменится, – задумчиво проговорил Федя. – У каждого будет “Волга”, и людей перестанут оценивать по наличию у них дорогой машины.

Что-то все-таки в советском обществе не устраивало даже патриота Погодина.

– Не изменится. Миры меняются, а люди нет. К сожалению… А теперь по делу. Нужно как-то осторожненько осмотреть эту самую дорогую белую машину Зинченко.

– Как?

– Еще не придумал…

– А что мы там искать будем?

– Я откуда знаю, Федя! Все, что нехарактерно для владельца статусного автомобиля. Любые мелочи, что свяжут нас с убитыми. Может, заколку кто-нибудь там обронил, и она в щелку забилась. Веревка, которой душили. Не знаю. По месту смотреть надо. Еще бы квартиру его обыскать…

– Ты что? Горохов даже сказал, что дохлый номер!

– Так ясень пень, что не официально обшарить!

Тут Федя совсем дар речи потерял, мычал и разводил руками, а потом, наконец, смог вымолвить:

– Подсудное дело, Петров! Как-то не хочется мне в этом участвовать.

– Да не ссы, Федор. Не мы будем по квартире шарить, а профессионалы…

– Какие-такие профессионалы? Домушники, что ли? С ума сошел?

– Давно уже. Есть одна мыслишка у меня интересная. Вечером в одно место с тобой сгоняем.

– Ох, Петров! Вечно я с тобой в неприятности попадаю.

– Федя, ты хоть на оперативника стал похож. Когда мы с тобой познакомились, ты напоминал мне канцелярскую крысу. Очков только не хватало.

– Да есть у меня очки, – Федя опустил голову. – Просто носить их стесняюсь. В школе водолазом обзывали.

– Почему?

– Ну разве не помнишь? Присказка такая: “У кого четыре глаза, тот похож на водолаза.”