– Убей его, – я ткнул на долговязого, тот от неожиданности съежился. – Он не похож на хищника, он будет для нашей группы в тягость…
– Что?! – глаза коренастого расширились так, что оно стал похож на филина.
– Что слышал… Я возьму только тебя в свой отряд. А этот никчемный, должен умереть.
– Но почему?! – воскликнул бородач.
– Ты сам говорил, что каждый сам за себя. Докажи, что ради выживания ты способен на большее, чем просто прятаться по кустам.
– Ну… хорошо… – промямлил бородач и навел обрез на застывшего от ужаса долговязого. – Прости Каланча, ты сам слышал, я должен тебя пристрелить.
– Не надо, Хэнк! – воскликнул долговязый и замахал руками. – Я же твой друг. Кто тебе дороже? Эти уроды или лучший друг?
– Ты пойми, Каланча, мне дороже я сам. И чуйка подсказывает, что выжить с Кречетом у меня больше шансов, чем с тобой. Прости… Он требует твоей крови. Ты и правда бесполезен.
– Нет! Я могу тоже драться и убивать зомби!
– Как сегодня? – Хэнк обвел взглядом обглоданные трупы. – Когда на нас напали мертвяки, ты сам первый заорал, что надо бежать! Я может быть и остался бы, но после того, как ты рванул в кусты, понял, что одному мне в любом случае не справиться. Кречет прав. Ты не хищник, ты никчемный… Прости, что так вышло, но я должен тебя убить.
– Нет! – заорал долговязый и бросился на Хэнка размахивая топором.
Бах! – грянул выстрел, и картечь разворотила лицо Каланче. Его зубы, глаза и язык разлетелись на кусочки. Он даже не смог закричать, а лишь захрипел и завалился на траву. Он еще дышал, когда Хэнк подошел к нему:
– Прости, друг. Я думал в обрез заряжена пуля.
Каланча что-то хрипел. Слова по интонации отдаленно напоминали: “Добей, добей”. Но без языка и без зубов трудно говорить.
– Прощай, – сказал Хэнк и, выхватив нож, ударил друга в сердце. Тот дернулся и затих.
Коренастый выдернул нож, обтер его о рубаху убитого и подошел ко мне:
– Я выполнил твой приказ, Кречет. Я прошел испытание?
– Нет, – ответил я и размозжил его голову березовой дубиной.
Удар получился мощный с разворотом. В этот раз бить мне никто не мешал, и дубина точно врезала по виску, раскроив кость. От такого удара один глаз бородача выскочил из орбиты и повис на жилке. Хэнк удивленно вздохнул напоследок и замертво упал на землю…
– Ну вот, – проговорила Лилия. – А говоришь, что я должна верить в людей…
Я нагнулся к трупу бородача и задрал повыше рукав его грязной джинсовой рубахи. На его предплечье красовалась татуировка: перевернутая пятиконечная звезда в круге.
– Это не люди, – сказал я. – Это апостолы…
– Как? – удивилась Лилия.
– Наверное, они нацепили лохмотья и прибились к беженцам еще вчера. Я не узнал их и прикрепил к этой группе. Сегодня, как только запахло жаренным эти выродки сбежали, а услышав выстрелы, вернулись и засели в кустах. Думали, что смогут чем-нибудь поживиться, например, пистолет у меня забрать, когда меня сожрут. Но мы выжили, и Хэнк понял, что с нами выгоднее дружить. Но я заметил его татуировку, когда он вышел на поляну и махнул рукой.
– А если бы они оказались не апостолами, – спросила Лилия. – Ты бы их отпустил?
– Нет, – ответил я. – Я поступил бы точно также.
– Страшный ты человек, Кречет, – улыбнулась Лилия, – такой же, как и я…
В далеке раздались крики. Они доносились со стороны нашей группы.
– Черт! – воскликнул я. – Похоже на наших тоже напали!
Я подхватил трофейное оружие: обрез с несколькими патронами, нож, топор и рванул за Лилией. Та уже нырнула в чащу и спешила в сторону доносящихся криков.
* * *
Вечер коснулся макушек деревьев красными лучами, когда несуразный электромобиль свернул с шоссе на обочину и углубился в лес.
– Все, – сказал Юрген. – Батарея почти на исходе.
– Сделаем привал, – сказал Рудый. – Ночью передвигаться опасно. Можно напороться на большую стаю, в темноте мертвецов не сразу видно. Разобьем лагерь вон на том пригорке. Там обзор хороший, а костер разведем в ложбинке.
– А что это ты раскомандовался? – проворчал Гектор. – Раньше дрожал, как осиновый лист, а теперь вылитый Щорс.
– Не знаю, дед, я такого зверя, но если хочешь, сам командуй. Только это место для привала самое лучшее…
– Щорс – не зверь, а командир, – хмыкнул Гектор и задумчиво погладил бороду. – Ладно, место действительно хорошее. Просто не привык еще, что ты дельные вещи говоришь, а не брешишь попусту, как раньше.
– А ты привыкай, – грозно проговорил Рудый. – Люди иногда меняются.
– Это угроза? – усмехнулся старик.
– Нет, но вчера я убил своего друга.
– Зачем, ты так и не рассказал нам? – воскликнула Энн.
– Я добил его, чтобы тот не достался на съедение чертовым зомби…
– Ужас. Мне жаль… – прошептала Энн, хлопая выпученными глазенками. – Ты как?
– Уже нормально, – шмыгнул носом Рудый. – По началу чуть не сдох… Но мне легче это воспринимать, когда я вспоминаю, что мой друг убил Хана.
– Что? – в один голос воскликнули Гектор и Энн.
– Хан обратился, – грустно проговорил рыжий. – Мастер избавил его от постыдной участи вечно бродить и жрать людей… И тем самым спас мне жизнь. Я не сразу заметил, что с Ханом что-то не так. Так обрадовался, когда увидел его и готов был расцеловать.
– Почему ты сразу нам этого не рассказал? – удивилась Энн.
– Еще не привык рассказывать. Месяцы, проведенные с отшельником научили меня молчать. Мы редко разговаривали. В основном все только по делу: это касалось лишь тренировок и охоты. Жаль Мастера… Он дважды спас меня.
– А Хана тебе не жаль? – Энн укоризненно покачала головой.
– Я смирился с потерей Хана, Полковника и Кузнеца уже давно. Я был уверен, что они погибли.