Удивительные метаморфозы бытия Аркадия Серошейкина

– Ну что вы! Мне и позвонить дали, и чаем вкусным напоили. Спасибо!

– За что ж спасибо? Мёд ты даже не попробовала, а травы я сама собираю. Чай покупной никогда не пью.

– А вы не скажите, где у вас школа?

– Да тут недалеко. Вниз по улице, потом направо, там увидишь. Мимо не пройдешь.

– Ты что, учителем работаешь?

– Да, вот хочу спросить, может место для меня будет.

– Не знаю, дочка. Иди с Богом.

Лида была благодарна доброте этой женщины, но уходила она с неприятным чувством оскомины, чужеродности на сердце. Она понимала, что всё, чем дорожила эта женщина, для Лиды таким же прекрасным никогда не будет. Никогда она не поймет прелесть деревенских изб, народные песни, потому что для Лиды родными были другие воспоминания: шумные подъезды, которые сейчас пахнут нафталином, настежь раскрытые большие окна с видом на расстилающийся город, с выступающими башенками и крышами заводов среди зелёных шапок деревьев. Лида подумала, что город и деревня – навсегда противоположность. И их люди никогда не поймут друг друга. Голос мамы ещё больше растеребил душу. Думы невольно вертелись вокруг отрывков прежней жизни. Вспоминалась работа, несмолкаемый ребяческий гомон, её класс, каверзные вопросы, ссоры и примирения – шумная пульсирующая жизнь, которой сейчас так не хватало. Лида вдруг для себя поняла, что всегда мало общалась с Аркадием. Главной и единственной темой редких разговоров было его творчество, его теории и идеи. Но всепоглощающая работа учителя не давала замечать это. Лида оторопела от глупой очевидности, не замечаемой годами.

Увидев одноэтажное здание школы, Лида заволновалась. Она понимала, что эта работа стала для неё ещё необходимей. Преодолевая тревогу, она решительно открыла дверь. В вестибюле оказалось непривычно пустынно, не было ни охранника, ни дежурных. Странная тишина немного насторожила Лиду. Она подошла к большому зеркалу, сняла пальто, аккуратно уложив его на руку, осмотрела с ног до головы своё отражение. Казалось, что сама обстановка переменила Лиду, добавила осанистости. В её фигуре сразу обозначилась выправка, говорящая о хороших манерах. Лида немного постояла, отдышалась от морозной прогулки и направилась в кабинет директора, обращавший на себя внимание при входе крупной надписью «Директор». Лида постучала и потянула за ручку.

– Да-да, – раздался сипловатый мужской голос.

Лида вошла.

– Добрый день!

– Здравствуйте! Что вы хотели? – сказал мужчина, вставая из-за стола и поправляя в груди пиджак, который, несмотря на не худое телосложение, был ему великоват.

– Я к вам с вопросом о трудоустройстве. Я преподаю историю, – спокойно ответила Лида.

Немолодой смуглый мужчина, заинтригованный приятной внешностью посетительницы, подошел к ней.

– Так, хорошо. Ну, проходите, присаживайтесь, – приобнимая её за спину короткими толстыми пальцами, усадил за стол, расположившись напротив.

– Как вас зовут? – прошлёпал он толстыми губами.

– Лидия. Лидия Ивановна, – ответила она, ловя в его масленом взгляде что-то нехорошее.

– Видите ли, уважаемая Лидия Ивановна, – он сделал движение головой в сторону, будто ему мешал тугой ворот рубашки, и произнося: «Хм». – Школа у нас малочисленная. В классах по пять-шесть человек. – Кивок в сторону с выдохом «Хм» повторился. – Свободных вакансий нет. Учителя и так ведут по два смежных предмета. Так что даже не знаю, чем вам помочь. Хм.

Он остановился, будто ожидая каких-либо предложений от Лиды, не отводя чёрных прищуренных глаз. Но потом неожиданно добавил:

– Ну, может, оставите, хм, номер своего домашнего телефона. Может, заболеет кто. Я на замену, на время, если что, могу вас взять.

– У меня только сотовый, – с ноткой беспокойства произнесла Лида.

– Сотовый не подойдет, ловит очень плохо. Ну, адрес оставьте, при необходимости, хм, найдём вас.

Мужчина как-то неоднозначно заулыбался, протягивая клочок бумаги и карандаш. Лида с невозмутимым спокойствием зашуршала грифелем.

– Вот, – возвращая листочек, сказала она.

– Хорошо. Хм, к сожалению, больше ничем помочь не могу, – он опять замолчал.

Лида, немного подумав, сказала, не поднимая глаз:

– Может быть, вам нужна техслужащая?

– Хм, вы знаете, – с еле заметной улыбкой смущения он продолжил, – у нас вообще нет техничек. Я же говорю, школа малочисленная, учителя совмещают должности. По очереди.

– Благодарю, что уделили мне внимание, – сдержанно ответила Лида, грациозно вставая со стула. До свидания.

Мужчина тоже встал. Была заметна сильная разница в росте между ними, со стороны они казались двумя фигурами – изящной линией и маленьким квадратом.

Лида обречённо-медленно шла по чёрной мёрзлой дороге, созерцая скудные пейзажи. Всё было чужое, ветхое, чахлое, и в красоте природы она не находила прежней романтики.

Придя домой, Лида молча прошла мимо Аркадия, всё ещё возящегося с интернетом и никак не отреагировавшего на её возвращение. Не раздеваясь, Лида села на диван, облокотившись всем телом на спинку. Ей всё меньше и меньше хотелось что-то здесь делать, убирать, готовить. Лиде был неприятен этот дом, это место до отвращения. Какое-то время она сидела молча, но потом вдруг произнесла, глядя в сторону Серошейкина, не отводя от него глаз:

– Ты эгоист.

– Что? – отвлёкшись от своего дела и не понимая смысла сказанного, уточнил он.

– Ты эгоист, – повторила она, продолжая смотреть на него.

– Лид, сейчас не до твоих тирад, я занят, – глуша в себе раздражительность, отозвался Аркадий.

– А до чего тебе? До чего тебе, кроме себя? Чем особенным ты занят? – спичкой всполохнула Лида.

– Ты прекрасно сама знаешь, что без интернета никуда.

– Тебе же сказали, без спутника ловить не бу-удет, – быстро подойдя к Аркадию, словно невидимая сила дёрнула её с дивана. Наклоняясь всем телом вперёд, к Аркадию, взвинчено напомнила Лида. – Ты что, изобрёл что-то лучше? Или денег заработал, чтобы купить эту грёбанную тарелку?

Аркадия неприятно кольнули её слова. Но он промолчал.

– Вот! Ты всегда отмалчиваешься, когда что-то серьёзное. Когда нужно что-то делать, ты бездействуешь! Ты ребёнок! Я живу с ребёнком! – отчеканивая зубами слова. – Что ты написал за это время, за эти месяцы? Или тебе здесь просто в удовольствие сидеть взаперти, в разрухе? Ты к этому стремился? Ты хочешь, чтобы мы так жили? – обведя рукой комнату, восклицала Лида. – Но я так не хочу! Разве ты можешь заметить, что мне здесь невыносимо, что меня здесь всё угнетает! Что я терплю всё это только ради тебя и, как дурочка, верю в твой дар.

Она пристально посмотрела в глаза. Аркадий молчал, возможно, понимая, что действительно всё было так, как говорила Лида. Внезапно выстрелом Лиду пробила мысль о беременности. Она хотела сказать об этом, но удержалась, потому что не знала наверняка. И эта недосказанность сделала ей ещё больней.

– Для меня здесь даже работы нет. Мне отказали. А ты хотя бы поинтересовался, спросил об этом? – в её взгляде Серошейкин уловил искорки презрения. – Нет, не спросил. Мне здесь плохо! – опять с нарастающей силой кричала Лида. – Я чувствую себя как в изоляции, как насекомое в банке! Ну что ты молчишь?! Что молчишь?

Она схватила его за ворот свитера. Но вспышка гнева превратилась в беспомощность. Лида расплакалась, уткнувшись в его плечо.

В этот момент Аркадий почувствовал к Лиде мучительную жалость, но вместе с этим какое-то удовольствие от того, что он и причина её страдания, и её же спасение. Он понял, что имеет власть над ней. И это новое чувство оказалось для Аркадия отрадным. Он робко обнял жену, потрясённый открытием. Лида рыдала и не видела, что в его взгляде зажглась новая история для романа. Серошейкин, не сдерживаясь, схватил её за плечи, оторвав от себя мокрое лицо:

– Ты! Ты сейчас во мне огонь зажгла! Ты меня вновь воскресила! Ты – моё вдохновение. Ты – чудо!

Лида безмолвной куклой смотрела на Серошейкина, не понимая, что происходит.

– Вот оно! Вот оно! Через тебя мне открылся смысл. О боже, как ты прекрасна в своём страдании! – то с силой обнимая Лиду, то вновь отрывая от себя, восторгался Серошейкин, – надо идти, надо работать. Я хочу в самые короткие сроки выписать это. Ты – моя муза! Ты здесь – это что-то новое, невообразимое!

Растерянная в смешении чувств, она ещё долго стояла одна посреди комнаты, зарёванная, с красным припухшим носом и посветлевшими от слёз глазами.