Китайские новеллы о чудесах

Когда прибыли домой, мать студента, увидя красавицу, с удивлением спросила, кто это. Студент сказал, что это дочь тетки.

– Как? – удивилась мать. – Ведь то, что тебе говорил У, был вздор. У меня нет сестер. Как же ты можешь быть племянником?

Спросили девицу; та отвечала:

– Я не от этой матери. Мой отец был по фамилии Цинь. Когда он умер, я была еще в пеленках, и потому не помню его.

– Это правда, – согласилась мать, – у меня была сестра замужем за неким Цинем, но умерла она уже очень давно; как же она может еще существовать?

Тут она стала внимательно расспрашивать о приметах сестры – ее лице, родинках и прочем. Все оказалось в полном соответствии. И мать опять с изумлением повторяла:

– Да, конечно, правильно. И все-таки, она давным-давно умерла… Как может быть, что она еще жива?

Пока они недоумевали и рассуждали, пришел У. Девица убежала в дом. У расспросил обо всем и, узнав, долго молчал в полном недоумении, потом вдруг спросил:

– А что, эту девицу не зовут ли Иннин?

– Да, да, – сказал студент.

У стал громко выражать свое крайнее изумление. Когда его спросили, откуда он знает ее имя, то он рассказал следующее:

– Когда умерла тетка Цинь, ее муж жил вдовцом и подвергался наваждению лисы, от которого захворал сухоткой и умер. Лиса же родила девочку по имени Иннин. Она лежала в пеленках на кровати, и все домашние ее видели. Когда Цинь умер, то лиса все еще от времени до времени приходила. Впоследствии достали талисманные письмена Небесного Учителя[7 - Так называет себя главный маг и чародей Китая, живущий в особом дворце на юге и повелевающий всей нечистой силой. Его письмен боится всякий бес и оборотень.] и расклеили по стенам. Тогда лиса ушла, забрав с собой и дочь. Это уж не она ли самая?

Стали снова удивляться, догадываться, а из дому только и слышно было что захлебывающийся смех Иннин.

Мать сказала:

– Эта девица все-таки очень глупа.

У просил разрешения повидать ее лично. Мать ввела его в дом, где дева захлебывалась густым смехом, не обращая на них внимания. Мать велела ей выйти, и тогда она, напрягая все усилия, постаралась сдержать смех, повернулась к стене и все-таки долго не выходила. Потом, только что вышла и еле-еле раскланялась, как быстро повернулась и ушла обратно в комнаты, где опять засмеялась раскатистым, безудержным смехом. И все женщины, что были в доме, глядя на нее, открывали рты и тоже смеялись. У попросил разрешения пойти и посмотреть на лисьи чудеса, став для этого сватом. Когда он пришел на то место, где должна была находиться деревня, то никаких домов не нашел: были только горные цветы, и те уже опадали. Он вспомнил, где была схоронена его тетка, и ему показалось, что это как будто неподалеку отсюда, но могильный холм зарос, сровнялся с землей, и никаких сил не было его распознать. Поехал в досаде – с тем и вернулся. Мать Вана, подозревая, что Иннин – бес, вошла к ней и рассказала, что слышала от У. Девица нисколько не изумилась. Даже когда мать пожалела, что она теперь бездомная, она не выказала никакого горя, а только хихикала. Все терялись и ничего не могли понять. Мать велела ей спать с младшей дочерью. И вот она рано утром стала приходить к матери здороваться и спрашивать, хорошо ли та почивала. Ее рукоделия были совершенно исключительны по работе, удивительно ловки и тонки. Только и было в ней странного, что она любила неугомонно смеяться: несмотря на запрещения, она, видимо, не имела сил сдерживать себя. Однако смеялась она грациозно. Бывало, бешено захохочет, а лица ее это не портит. Все ее очень полюбили, а соседки – и девицы, и замужние – наперерыв старались ей угодить и понравиться.

Вот мать Вана выбрала счастливый день и уже готова была сочетать молодых, но еще боялась, что все-таки это бесовское отродье. Как-то раз она незаметно стала рассматривать Иннин против солнца – оказалось, что в ее теле и ее тени не было ничего особенного. Когда настал избранный день, она велела ей одеться в самое красивое платье и исполнить церемонии, требуемые от молодой жены, но девушка покатывалась со смеху и не могла делать никаких обрядовых движений. Пришлось прекратить церемонию. Студент стал бояться, как бы она, по своей глупости, не разболтала про тайные дела их спальни, но она оказалась тут весьма серьезной и хранила секреты, не проронив ни слова. Бывало, мать рассердится, но стоит только молодой засмеяться, как гнев исчезнет. Если случалось, что служанка в чем-либо провинится, то, боясь розог и плетки, просила ее пойти поговорить со старухой. Затем приходила виноватая – и всегда бывала прощена.

Молодая любила цветы до безумия, разыскивая их повсюду, у родных и знакомых. Даже тайком тащила в ломбард золотые булавки, чтобы только купить еще каких-нибудь красивых цветов. И вот в течение нескольких месяцев крыльцо, ступени, заборы, даже ретирады оказались сплошь в цветах.

За домом росла роза мусян, у самой стены соседнего дома. Иннин часто влезала на это дерево, рвала розы и, любуясь ими, закалывала их себе в волосы. Старуха, если видела это, всегда бранилась, но молодая не слушалась. Вот однажды соседский сын увидел ее, пристально уставился и совсем потерял голову. Иннин и не подумала убежать, сидела и смеялась. Тот решил, что ее мысли уже с ним, и еще более распалился. Она указала ему на место под стеной и, смеясь, слезла; тот понял, что она назначает ему место свидания. Страшно обрадовался и, как только стемнело, направился туда. Оказалось, что женщина уже там. Подошел к ней, схватил и начал блудить. И вдруг – в скрытом месте он почувствовал словно укол шила, и боль проникла в самое сердце. Громко закричал и свалился наземь. Вгляделся хорошенько: это вовсе и не женщина, а сухое дерево, валяющееся у стены; а то, к чему он прижался, оказалось дырой дождевого желоба. Отец его, услышав крики, быстро прибежал и стал спрашивать, но сын лишь стонал, ничего не отвечая, и только когда пришла жена, рассказал ей все, как было. Зажгли огонь, осветили дыру – смотрят: в ней сидит огромный скорпион, величиной с небольшого краба. Старик отломил кусок дерева, убил скорпиона, поднял сына и унес его на себе домой. В полночь сын умер. Старик подал на Вана жалобу, в которой разоблачил все дьявольские причуды и странности Иннин. Начальник уезда, относившийся всегда с уважением к талантам Вана, отлично знал его за солидного и степенного ученого; он решил, что сосед его оклеветал, и уже велел дать тому палок, но Ван упросил начальника освободить старика от наказания, и того отпустили домой.

Старуха сказала Иннин:

– Послушай, глупая, послушай, сумасшедшая! Ведь я давно уже знала, что в твоей безмерной веселости таится горе. Хорошо, что теперешний начальник – такой светлый ум, и мы, слава богу, не попались в кашу, а вдруг, представь себе на его месте дурака: тот ведь непременно потащил бы нас, женщин, в свидетельницы, и тогда с каким лицом было бы сыну моему показаться к родным и в селе?

Иннин с серьезным видом поклялась, что больше не будет смеяться.

– Нет таких людей, – возразила старуха, – которые бы не смеялись… Только надо время знать.

Однако Иннин с этих пор уже больше совсем не смеялась, даже когда ее дразнили и вызывали. Тем не менее целый день ни на минуту не становилась грустной.

Однажды вечером, сидя с мужем, она вдруг заплакала; слезы так и закапали у нее из глаз. Тот удивился, а она, всхлипывая, говорила ему:

– Раньше я не сообщала тебе этого, боясь испугать, да и жила я с тобой еще слишком мало времени. Теперь же я вижу, что ты и твоя мать оба любите меня, даже слишком, и совершенно меня не чураетесь. Следовательно, сказать все напрямик, пожалуй, беды не будет. Я действительно лисьей породы. Перед тем как умереть, моя мать отдала меня матери-бесу, у которой я и жила более десяти лет. И вот теперь, когда у меня нет братьев и когда вся моя надежда только на тебя, я скажу, что моя мать осталась лежать в горах; над ней некому сжалиться, чтобы похоронить ее вместе с отцом моим; в могиле царят горе и досада. Если б ты не пожалел хлопот и затрат, то, может быть, велел бы нашим слугам покончить с этой обидой, и тогда все когда-либо воспитывавшие девочек не допустили бы более, чтобы их бросали и топили[8 - Речь идет о тех наблюдавшихся в Китае случаях, когда под давлением острой нужды топили новорожденных девочек как лишние рты, которые в дом ничего не приносят, а, наоборот, с выходом замуж становятся чужим достоянием.].

Студент согласился, но выразил опасение, что могила затерялась в густых зарослях травы и отыскать ее будет трудно. Жена сказала ему, чтобы он не беспокоился. И вот в назначенный день муж с женой повезли гроб на могилу, которую Иннин быстро нашла среди путаных чащ и падей. Действительно, там оказался труп старухи, еще с остатками кожи. С плачем и причитаниями положила она труп в гроб и повезла к могиле отца, где и погребла мать с ним вместе. В эту самую ночь студент видел во сне старуху-лису, которая пришла благодарить. Проснулся и рассказал сон жене, и та сказала, что она с лисой даже виделась этой самой ночью, но старуха не велела ей пугать мужа. Студент выразил досаду, зачем она не оставила старуху дома. Иннин сказала:

– Она ведь бес, а здесь много живых людей и царит земной дух. Разве можно ей тут долго жить?

Ван спросил про Сяожун.

– Она тоже лиса, – сказала жена, – и очень способная, понятливая. Моя мать-лиса оставила ее, чтобы смотреть за мной. Она, бывало, соберет плодов или еще чего и кормит меня: вот я ее и ценила, жила с ней душа в душу.

Вчера я спросила мать о ней: оказывается, она уже замужем.

После этого каждый год в тот день, когда едят холодное[9 - Весенний праздник в третий месяц по лунному календарю.], муж и жена шли на могилу Циней, кланялись и прибирали могилу.

Через год Иннин родила сына, который еще грудным ребенком уже не боялся незнакомых людей. Увидит кого – сейчас смеется: много, видно, было в нем материнского.

Послесловие рассказчика

Мы видели, как девушка заливалась глупым смехом, и, казалось, не правда ли, что в ней нет ни сердца, ни души. Однако устроить у стены такую злую штуку кто мог бы умнее ее? Опять же, так любить и жалеть свою мать!.. Быть бесовской породы и вдруг перестать смеяться, даже, наоборот, – заплакать… Да, наша Иннин – уж не отшельник ли, скрывшийся в смехе?

Я слышал, что в горах есть трава, называемая «Смейся!». Кто ее понюхает, смеется так, что не может перестать. Вот этой бы травки да в наши спальни! Тогда поблекла бы слава знаменитых трав «радость супружеская» и «забвение неприятностей». А этот наш «цветок, понимающий слова»[10 - Белый лотос, представлявшийся воображению танского императора Сюань-цзуна (годы правления – 713–756 гг.) символом любимой его подруги, знаменитой фаворитки Ян-гуйфэй.] – хорош, конечно, но, право, досадно, что он вечно кокетничает.

Лис выдает дочь замуж

Министр Инь из Личэна в молодости был беден, но обладал мужеством и находчивостью. В его городе был дом, принадлежавший одной старой и знатной семье и занимавший огромную площадь в несколько десятков му, причем здания с пристройками тянулись неразрывной линией. Однако там постоянно видели непонятные странности нечистой силы, поэтому дом был заброшен, никто в нем жить не хотел. Затем прошло много времени, в течение которого лопух и бурьян закрыли все пространство, так что даже среди белого дня туда никто не решался зайти.

Как-то раз Инь устроил с товарищами попойку, на которой один из них сказал:

– Вот если кто-нибудь сумеет провести там одну ночь – тому мы устроим в складчину пир.

Инь вскочил и вскричал:

– Подумаешь, как трудно!

Взял с собой циновку и пошел к дому. Остальные проводили его до самых ворот; все шутили и говорили ему:

– Мы тебя пока тут подождем. Если что-нибудь тебе покажется, ты сейчас же закричи.

– Ладно, – сказал Инь, – если там будет бес или лиса, я захвачу вам что-нибудь в доказательство.

Сказал – и пошел в дом.

Войдя туда, он увидел высокий бурьян, закрывавший собой все тропы; лопухи и пырей выросли высотой с коноплю. В эту ночь луна была в первой четверти и светила мутно-желтым светом, но двери все-таки различить было можно. Пробираясь ощупью сквозь несколько дверей, он наконец дошел до последнего, главного здания и взобрался наверх, на лунную площадку, которая привлекательно сияла и блистала чистотой. Тут он и решил остановиться.

Сначала он стал смотреть на запад, где еще светила луна, словно полоска в пасти гор. Посидел так довольно долго: ничего, решительно ничего странного. Он посмеялся про себя над вздорными слухами, постлал циновку, положил под голову камень и стал лежа смотреть на Ткачиху и Пастуха, а когда эти звезды начали меркнуть, сознание его помутнело, и он уже отходил ко сну, как вдруг услышал в нижней части дома стук шагов, быстро подымавшихся наверх.

Инь притворился спящим, но наблюдал. Видит: пришла какая-то служанка с фонарем в виде лотоса в руках. Вдруг она его увидела и в испуге попятилась, говоря тому, кто шел за ней:

– Здесь живой человек!