Рассказы о необычайном

Узнав, что госпожа живет в Илине, она пересела к ней на постель и стала изливать ей жалобы на свою жизнь. Говорила она, вызывая своими словами в слушающей глубокое сострадание.

После всего прочего она сказала вдове наконец, что у нее есть двоюродный брат, студент Пань, родом оттуда же, откуда и вдова.

– Прошу вас, – взмолилась она при этом, – дайте себе труд приказать кому-нибудь из ваших детей или племянников передать ему одно мое словцо: пусть только скажут от меня, что такая-то живет в монастыре Гнездящегося Журавля[107 - …в монастыре Гнездящегося Журавля… – Журавль, вернее, «святой [бессмертный] журавль», в даосском предании играет роль ангела, возносящего на себе в эмпиреи вечного небесного блаженства окончившего свою земную юдоль даосского подвижника. Отсюда частое название храмов со словом хэ – «журавль».], в келье старшей наставницы Ван Дао-чэн. Скажите, что я с утра до вечера горюю и страдаю. День проживу, что год прошел. Пусть он поскорее приедет навестить меня. Я, передайте ему, боюсь, что не знаю, как будет после нынешних дней.

Вдова спросила, как в точности имя и прозвание[108 - …как в точности имя и прозвание… – Фамилий в Китае очень ограниченное количество, и потому имя вместе с прозванием играют существенную роль, тем более что вопреки часто повторяющимся фамильным словам слова, их изображающие, берутся из общего литературного обихода и в самых прихотливых комбинациях (почти фразах), что сообщает китайскому имени совершенно иной вид, чем в Европе, дающей людям стереотипные имена святых и, во всяком случае, без намека на смысл, заведомо непереводимые и шаблонные. Кроме того, китайское собственное имя, а тем более прозвание имеет еще, так сказать, свой особый контекст в ряду бесконечной цепи имен прямой родни. Братьев, дядей и т. д. легко узнать по встречающемуся в их именах одному и тому же иероглифу. Узнать же человека по одной фамилии Пань в Китае так же легко, как у нас – по фамилии Иванов, без дальнейших обозначений.] студента Паня, но дева их не знала, а сказала только:

– Ну да раз он в училище, то сюцаи, думаю, о нем слыхали!

Еще не рассвело, как она уже спозаранку простилась с госпожой и на прощанье еще раз настойчиво и убедительно напомнила ей свою просьбу.

Когда госпожа вернулась домой, то стала рассказывать сыну и, между прочим, дошла до этого разговора. Студент встал на колени перед ней и так стоял все время.

– Мама, – говорил он, – скажу тебе всю правду: этот так называемый студент Пань – я, твой сын, и никто иной!

Госпожа расспросила, что и как, и, узнав от него про все эти обстоятельства, сильно рассердилась.

– Негодный мальчишка, – волновалась она, – ты развратничаешь направо и налево по храмам и монастырям… Смотри-ка, даоску берет себе в жены! С каким же ты лицом покажешься и ее покажешь на свадьбе родным и гостям?

Студент поник головой, не смея более проронить ни одного слова.

Затем студент поехал на экзамен в уезд и тайком там нанял лодку, чтобы разыскать Ван Дао-чэн. Когда же он прибыл на место, то оказалось, что Юнь-ци полмесяца тому назад уже куда-то ушла странствовать и с тех пор не возвращалась.

Студент вернулся домой, приуныл и заболел. Как раз в это время скончалась старуха Цзан. Вдова Чжэнь поспешила на похороны матери, но по пути с похорон сбилась с дороги и попала к некоей Цзин, которая оказалась ее двоюродной сестрой.

Тотчас она была приглашена в дом, где увидела какую-то молодую девушку, лет восемнадцати-девятнадцати, красоты совершенно очаровательной, невиданной.

Вдова, все время думавшая о том, как бы найти сыну прекрасную жену, чтобы он только не дулся на нее, была в душе поражена впечатлением от этой девушки и стала расспрашивать свою сестру о ней и ее жизни поподробнее.

– Это некая Ван, – отвечала та. – Она Цзинам племянница. И опора и прибежище[109 - И опора и прибежище… – то есть отец и мать. литературное каноническое выражение, продиктованное гипертрофией родительского пиетета.] у нее потеряны, и она временно живет здесь.

– А кто ж ее жених? – любопытствовала вдова.

– Нет жениха!

Вдова взяла девушку за руку, заговорила с ней. От нее веяло грацией и ласковостью. Вдове она сильно полюбилась, и ради нее она осталась переночевать.

Затем она потихонечку сообщила о своих намерениях сестре.

– Великолепно, – отвечала та. – Только эта особа высоко себя ценит. Иначе зачем бы ей до сих пор так шататься без цели? Разреши – я с ней поговорю!

Вдова пригласила девушку лечь с ней на одну постель, стала с ней болтать и шутить с огромным для себя удовольствием. Девушка сама пожелала считать вдову своей матерью, и та ликовала. Пригласила ее вернуться вместе с ней в Цзинчжоу. Девушка этому предложению была особенно рада, и на следующий же день они обе в одной лодке вернулись домой.

Когда они добрались до дому, то оказалось, что студент все еще болен: так и не вставал. Мать, желая чем-либо порадовать больного, послала служанку шепнуть ему:

– Барыня для вас, барич, привезла красавицу!

Студент не поверил. Припал к окну, взглянул: еще прелестнее, чем Юнь-ци!

И подумал он про себя, что вот уже прошел их трехгодичный срок свидания, а она как ушла куда-то странствовать, так и не возвращалась. Можно предположить, что ее яшмовое лицо[110 - …яшмовое лицо… – Яшма, ценящаяся в Китае выше всех других драгоценных камней, является предметом обожания и мистической поэтизации. Она чиста, струиста, тепла, влажна и мягка и тверда. Она не грязнится, не зависит от окружающей ее температуры и, следовательно, есть лучший образ благородного человека, не зависящего от условий жизни. Она влажна, но не потеет, она в углах, но не убьет. «Вечерняя мгла струит яшмы», – мечтает поэт. В его руке яшмы – стихи. Яшмы смыкаются – и по их поверхности из человеческой души в бесконечность движется сплошной ток благодати. Яшмы в порошке – разбросавшиеся по бумаге перлы каллиграфа. // Яшма – это красивая девушка, это человеческая доблесть; яшма – это милый, прекрасный человек, мощный духом муж доблести. Все лучшее – это яшма. Приходит «яшмовая весна» из «яшмовой столицы» (небесных эмпирей). Человек перед лицом природы чист, как яшмовый сосуд: сквозит и струится, как яшма, его чистое сердце. Наконец, в яшмовом сосуде подан «яшмовый друг» (вино) для моего «яшмового человека» (душевно чистого и любимого друга).], наверное, уже нашло себе владельца, так что, заполучив эту красотку, можно очень хорошо утешиться.

Подумал, просиял, заулыбался и изменил выражение лица. Болезнь мигом прошла.

Тогда мать пригласила обоих молодых людей чинно представиться друг другу. Когда студент вышел, вдова спросила девушку:

– Ну что, ты поняла теперь, зачем я тебя взяла с собой сюда?

Девушка улыбнулась:

– Да уж поняла. Но зато вы, мама, не знаете, что я думала, когда собралась сюда с вами ехать. Я в молодости была просватана за некоего Паня из Илина. Но от него давно уже нет никаких вестей. Должно быть, уже нашел себе достойную пару. Если так, то я буду вам, мама, невесткой. Если этого еще не случилось, буду веки вечные вам как дочь и скоро-скоро отблагодарю вас за всю вашу ко мне доброту!

– Ну, если у тебя уже дано обещание, принуждать не будем. Только вот что. Несколько времени тому назад мне случилось быть на горе Пяти Патриархов[111 - …на горе Пяти Патриархов. – То есть патриархов буддийской церкви в Китае, из которых самым популярным является первый – Бодхидхарма, или Дамо, прибывший в Китай в 520 г.]. И вот, знаешь, ко мне является некая даоска-монашенка и спрашивает меня о Пане. Теперь – опять этот Пань! А я наверное знаю, что среди наших илинских более или менее видных людей нет такой фамилии!

– Как, – воскликнула в изумлении девушка, – это были вы, мама, та женщина, которая спала там у Лотосовой горы? Ведь та, кто спрашивала вас про Паня, – я самая и есть!

Тут только мать все поняла – поняла и улыбнулась.

– Ну если так, – сказала она, – то студент Пань, скажу тебе определенно, – здесь!

– А где? – любопытствовала девушка.

Вдова велела служанке привести сына и спросила его. Тот был поражен.

– Как! Ты и есть Юнь-ци? – воскликнул он.

– А ты почем знаешь?

Студент рассказал все, что было, и она наконец узнала, что история с Панем была только шуткой.

Узнав, что Пань и есть студент, она застыдилась, что с ним все время говорит, и побежала сообщить обо всем этом вдове. Та спросила ее, откуда вдруг у нее появилась новая фамилия Ван?

– Да это моя настоящая фамилия и есть, но даоска, меня наставлявшая, полюбив меня, удочерила, и я шла под ее фамилией.

Вдове все это понравилось. Она выбрала счастливый день и устроила им брачную церемонию.

Возвратясь к предыдущему, видим, что дело было вот как.

Юнь-ци вместе с Юнь-мянь жили возле наставницы своей Ван Дао-чэн, но когда той пришлось круто, то Юнь-мянь ушла от нее в Ханькоу. Юнь-ци была балованна, наивна, работать не умела, да и к тому же стыдилась вообще выходить по даосским делам[112 - …выходить по даосским делам. – То есть по отправлениям даосских служб, особенно панихид у гроба умершего.]. Даочэн это очень не одобряла.

Случилось затем так, что ее дядя Цзин приехал в Хуанган, где встретился с ней. Она лила слезы. Тогда дядя увез ее с собой и заставил ее снять свой даосский наряд.

После этого он хотел сватать ее за видных людей и упорно скрывал поэтому, что она когда-то была монахиней. Тем не менее всем, кто, как говорится, справлялся о ее имени[113 - …справлялся о ее имени… – Обряд древности, предшествующий заключению брака. Здесь – фигурное выражение для понятия «свататься».], она выражала несогласие. Дядя и его жена не понимали, чего она хочет, и стали относиться к ней весьма недружелюбно, так что когда в тот самый день вдова взяла ее с собой и они могли вручить ей девушку, то почувствовали, словно свалили с себя тяжкое бремя.

По соединении в чаше[114 - По соединении в чаше… – Самый торжественный обряд свадьбы: соединение губ молодых в одной чаше вина.] каждый из новобрачных все время рассказывал, что с ним приключилось. Их то охватывал восторг, то брали слезы.

Молодая оказалась весьма почтительной к старшим и усердно внимательной, так что вдова очень ее полюбила. Однако она только и знала, что играла на лютне и особенно охотно в шахматы; знать не знала, как вести хозяйство и домашние дела. Вдову это сильно огорчало.

Через месяц с небольшим вдова отправила обоих молодых к Цзинам. Они там погостили несколько дней и поехали обратно. Когда они плыли в лодке по Цзяну[115 - Цзян – «река», но по преимуществу, конечно, Янцзы, точно так же, как Хэ – «река», но по преимуществу Хуанхэ.], вдруг мимо них прошла какая-то другая лодка, в которой сидела даосская монахиня. Подплыли – оказывается: Юнь-мянь!