Матрица и философия. Добро пожаловать в пустыню реальности

«Мой сподвижник [Херефонт] отправился в Дельфы и осмелился дойти до самой Пифии с вопросом, есть ли на свете кто-то мудрее меня [Сократа]. Пифия ответила, что никого мудрее нет» («Апология Сократа»).

«Когда я узнал, каков был ответ Пифии, то не поверил своим ушам. Что имел в виду Аполлон? Что за скрытое значение таилось в его словах? Ведь я прекрасно знаю, что не обладаю мудростью ни великой, ни малой» («Апология Сократа»).

И в самом деле, как человек, утверждавший, что «ничего не знает», смог оказаться самым мудрым на Земле? Сократ намеревался опровергнуть слова Пифии. Применяя свой метод, он опросил одного за другим всех мудрейших жителей Афин, но его постигло разочарование. По иронии судьбы, именно развенчав собственное невежество, Сократ доказал, что является величайшим мудрецом. Тогда он решил принять на себя святую миссию – разъяснение согражданам их невежества – в надежде, что афиняне, лишь только им откроют их невежественность, присоединятся к нему в поиске истины.

«Будто бы этот город – использую абсурдное сравнение – лошадь. Крупная, рослая лошадь, но ввиду своего размера какая-то вялая. Заставить ее гарцевать может лишь укус овода. Я думаю, Бог послал меня быть таким слепнем, который без устали жалит каждого из вас, побуждая к действию» («Апология Сократа»). Тех, кто выбирает блаженное неведение, пытался сообщить Сократ, ждет скотобойня, а не рай.

Условия, в которых жили две названные Пифии, сильно отличались. Согласно греческому мифу, Зевс выпустил двух орлов – с запада и востока – чтобы определить центр мира. Место в Дельфах, над которым они столкнулись, и было признано омфалом, пупом земли. Там, на южном склоне горы Парнас, в невероятной красоты месте, и воздвигли Дельфийский храм Аполлона, в котором вещала Пифия. Морфеус приводит Нео не к центру мира, но в сердце Матрицы, которое меньше всего было похоже на идиллические пейзажи Парнаса.

Нео, терзаясь сомнениями, спрашивает у Морфеуса: «Она что, знает всё?» Морфеус, раздражаясь, отвечает: «Она бы сказала, что знает достаточно». Скептицизм Нео неодолим: «И что, все ее пророчества сбываются?» На это Морфеус с непоколебимой уверенностью говорит: «Постарайся не забивать голову тем, сбываются они или нет. Она – проводник, Нео, и она поможет тебе отыскать свой путь».

Посетители храма Аполлона в Дельфах (туда допускались только мужчины) совершали необходимые жертвоприношения, вносили оплату, а затем через жрецов передавали свой вопрос Пифии. Пифия же вбирала в себя «Дыхание Аполлона» (скорее всего, пары этилена) из котла, стоявшего над расщелиной в скале, и затем выдавала набор бессвязных звуков. Как полуночный курильщик в Вудстоке, жрица была способна говорить на непонятных языках. Затем служители храма истолковывали сказанное, заодно перекладывая пророчество в гекзаметр.

Как и гороскопы по телефону, эти прорицания обычно звучали размыто и оставляли широкий простор для интерпретации. Именно это подвело лидийского царя Крёза. Он пытался выяснить у Пифии, стоит ли ему идти войной на Персию прямо сейчас. Пифия ответила: «Если война будет развязана сейчас, то великое царство падет». Воодушевленный пророчеством, Крёз отправил свои войска в атаку – и на верную смерть. По сути, ему нечего было предъявить Пифии, которая просто не сказала ему, какое именно царство падет.

Пифия в «Матрице» – пожилая чернокожая женщина, живущая в криминальном районе. «Не то, чего ты ожидал?» – спросит она у Нео. Оракулы Аполлона одно время также выбирались из женщин старше 50. В отличие от Дельфийских жриц Пифия лично встречается с теми, кто обращается к ней за пророчествами, и не несет бессмыслицу, хоть и тоже вдыхает некие пары – сигаретный дым и аромат из духовки, в которой печется печенье. Но и ее предсказание звучит размыто – точнее, она вообще сама задает вопросы. «Ты знаешь, почему ты здесь?». «Как ты сам думаешь, ты – Избранный?». «Я не знаю», – отвечает Нео.

Сократ тоже настаивал, что «ничего не знает», но Нео искренне пребывает в неведении, – как подтрунивает Пифия, «симпатичный, но умом не блещет». В итоге Нео сам приходит к выводу о том, что он – не Избранный. Провидица отвечает, что быть Избранным – это как быть влюбленным: никто, кроме тебя, не может почувствовать, что ты влюблен. «У тебя есть дар, но ты будто чего-то ждешь. Может, следующей жизни».

Напоследок Пифия спрашивает у Нео, знает ли он, что означает вывеска на латыни, висящая у нее над дверью. «Познай себя» – в этой фразе и заключается разгадка к ее пророчеству. Табличка с этой же фразой, только уже на греческом (????? ???????, в отличие от «варварской» латыни temet nosce), висела и в Дельфийском храме Аполлона – и очевидно несла в себе больше смысла, чем сами предсказания Оракулов. Сократ это понимал и жил под собственным девизом «Неосмысленную жизнь и жить не стоит». Крёз не познал себя, за что и поплатился. Нео же аккурат к концу первого фильма смог познать и поверить в себя, благодаря чему сразу несколько пророчеств Пифии исполняются: Морфеус действительно находит Избранного, в которого поистине влюбляется Тринити.

Самопознание – и правда ключ, без которого невозможно приобретение других по-настоящему ценных знаний. Мы познаем себя, проходя через трудности. На эту тему, помимо Сократа и «Матрицы», рассуждали во многих выдающихся философских фильмах и книгах. «Бойцовский клуб» на первый взгляд строится на юношеском максимализме: «Как можно утверждать, что знаешь себя, если ты никогда ни с кем не дрался?». По мере развития сюжета становится понятно, что этот вопрос задается не от избытка тестостерона. В фильме «Парни не плачут» Брэндон обманывает и себя, и окружающих, что вызывает непоправимые последствия. С непростым вопросом пытается разобраться и главный герой фильма «Помни»: «Как я могу врать самому себе? Потеря памяти – часть разгадки?». Можно сказать, Голливуд и Афины сходятся в главном: неосмысленная жизнь не заслуживает быть прожитой.

Обратимся к еще одной крылатой фразе, начертанной в Дельфах и упомянутой на той кухне: «Ничего лишнего» (греч. ????? ????). «Возьми печеньку», – предлагает Нео Пифия. Не «возьми несколько с собой», не «ешь, сколько влезет» – одно печенье. Мы знаем, что они вкусно пахнут, и Нео, возможно, с удовольствием бы съел всю тарелку. Пифия при этом курит сигарету и пьет нечто странное – скорее всего, алкоголь. Судя по всему, это означает, что Пифия знает меру в таких удовольствиях, в отличие от человечества, которое агент Смит называет «вирусом, поглощающим все на своем пути».

Миф о двух пещерах

Даже рабам и заключенным концлагерей иногда удавалось сохранять чистоту разума: «Они могут захватить мое тело, но не мою душу». История знает много доблестных примеров: Эпиктет, Фредерик Дуглас, Виктор Франкл, Джеймс Стокдейл, Нельсон Мандела, Джон Маккейн, Малкольм Икс, Рубин Картер. Хуже, чем сама тюрьма, может быть только тюрьма разума, о которой человек даже не подозревает, а соответственно, даже не пытается выбраться и не узнает, что был в тюрьме, даже если его оттуда освобождают. «Твой разум с рождения пребывал в темнице», – говорит Морфеус Нео.

«Представьте, что одного из пленников внезапно освободили и заставили подняться на ноги, поднять голову, взглянуть на свет. Каждое движение приносило бы ему боль, и, ослепший от света, он был бы не в состоянии различить объекты, от которых раньше видел лишь тени. Какова была бы его реакция, если бы ему сказали, что всю жизнь до этого он жил в иллюзиях, не имеющих ничего общего с реальностью, и лишь теперь приближался к более правдивому пониманию вещей? Разве бы он поверил, что эти, новые объекты – настоящие?». Это выдержка из «Государства» Платона, известная как миф о пещере. Нетрудно заметить, что эта аллегория идеально описывает состояние Нео после его освобождения из Матрицы.

Пленники в пещере закованы по рукам и ногам. Тюремщики устраивают для них своего рода театр теней, играя вырезанными из дерева фигурками животных при свете костра. Для пленников не существует другой реальности: они провели так всю свою жизнь и даже не предполагают, что может быть иначе. Одного из них освобождают, выталкивают наружу, и там, при свете дня, он впервые видит настоящий мир. Решив вернуться в пещеру, он рассказывает об увиденном товарищам, и они поднимают его на смех, рассудив, что тот сошел с ума.

Эта история списана с жизни Сократа, которого суд счел сумасшедшим и приговорил к смертной казни за попытку побудить людей к высшему осознанию реальности. Платон считал его своим учителем и сделал главным героем многих своих диалогов, в том числе и «Государства» с мифом о пещере. Идеально в эту аллегорию вписывается и Нео, которого освобождают из Матрицы ради столкновения с «пустыней реальности». Как и пленники Платона, Нео скован цепями – а точнее, черными кабелями, через которые подпитывается иллюзия «Матрицы», ее собственный театр теней.

Кто именно освобождает узника в аллегории Платона, неизвестно. В «Матрице» же это Морфеус – в греческой мифологии бог пророческих сновидений. Нео поражен видом невольных пленников Матрицы – эмбрионов, в неведении спящих в капсулах, полных слизи. «Большинство этих людей не готовы к отключению от Матрицы», – поясняет Морфеус. Как и узник Платона, Нео медленно и трудно приспосабливается к жизни за пределами пещеры. В начале он не готов признать, что вся его жизнь была ложью. «Почему мне так режет глаза?» – спрашивает он. «Потому что ты их раньше никогда не использовал», – незамысловато отвечает Морфеус.

«Корень учения горек, зато плод сладок», – писал Аристотель. Само слово «образование» (англ. education. – Прим. ред.) этимологически восходит к латинским глаголам educare, educere – «вести, выводить». Узника выводят из пещеры, Нео выводят из Матрицы. Клятва Гиппократа служит врачам напоминанием о том, что они являются хранителями медицинского знания, а не единовластными собственниками. Чтобы помогать людям, они должны делиться своими знаниями. Тех, кто получает образование в сфере философии, не связывает никакая клятва, но делиться этими знаниями не менее важно. Разумеется, пленник Платона был бы рад греться в лучах солнца и наслаждаться новообретенной свободой; но он решает вернуться в пещеру, чтобы поделиться знанием с людьми. «Разве не чувствовал бы он, как Ахиллес у Гомера, что скорее бы стал „рабом бедного крестьянина“ и вынес бы любые муки, чем вернулся к своей прошлой жизни?» («Государство»). Нео, в отличие от Сайфера, тоже был готов перенести любые испытания, лишь бы не возвращаться в мир иллюзий.

Знание и реальность

Все мы в той или иной степени являемся узниками убеждения в том, что окружающая нас реальность – единственно истинная и самая важная. Платон же считал, что ощущения, которые мы испытываем посредством наших пяти органов чувств, на самом деле не более чем жалкие пародии высшего уровня реальности – мира идей. Ярчайшие закаты, геройские поступки, любимые конфеты – все эти вещи для нас реальны, но на деле они являются лишь бледными копиями истинной Красоты, истинной Справедливости, истинного Блага. Миф о пещере – не только завуалированный пересказ истории Сократа. В первую очередь, это попытка Платона подвести читателя к теории идей.

Как глубоко должна засесть «заноза в мозгу», чтобы человек вдруг решил заняться поиском Идей? И как люди понимают, что отыскали их? Сократ и Платон утверждали, что полагаться нужно не на чувства, а на интеллект. Морфеус говорит Нео, что объяснить, что собой представляет Матрица, невозможно – это нужно увидеть. Но, как и в случае с идеями, понять Матрицу можно не в буквальном «видении», а в прямом знании. Данное эссе не сможет рассказать вам, что такое Идеи, не поможет даже чтение Платона. Это часть фрустрации, которую перед нами ставят его диалоги. Что есть Справедливость? Что есть Любовь? Что есть Добродетель? В конце концов, что такое Идея? Эти вопросы обернулись казнью для Сократа. Так что читайте, соблюдая предосторожности.

Нео тоже понимает, что интеллект важнее чувств. Что разум важнее материи. Для Платона мир Идей более реален, чем мир материальный; для Нео «ложки не существует». Нео – реинкарнация того первого платоновского человека, освободившего людей. Платон верил, что интеллект и тело настолько чужды друг другу, что их травматичное объединение при рождении становится причиной потери памяти и всех знаний, реальной амнезии. Но это не та амнезия, к которой так стремится Сайфер. Скорее помутнение памяти, возникающее, если перебрать самогона, которым так щедро снабжает корабль Дозер. Спровоцированные соответствующими триггерами, в голове то и дело всплывают случайные детали. Дежавю для Платона – не «сбой в Матрице», а обрывки воспоминаний об идеях. Между инкарнациями, когда душа еще свободна от тела, мы обладаем знанием идей. Всю земную жизнь мы с помощью объектов материального мира вспоминаем то, что созерцала наша душа в мире идей. Ребенка не нужно учить тому, что цветы красивы – он знает это сам, вспоминая саму идею Красоты и причастность к ней цветов.

Философия: непроторенная тропа

«Ты уже был там, Нео. Ты знаешь эту дорогу. Ты знаешь, куда она ведет – совсем не туда, где ты хочешь оказаться». Вспоминается классическое стихотворение Роберта Фроста: «Я выбрал непроторенную тропу / И это всё изменило». Но многие ли люди действительно следуют этому принципу? Если бы все, кто называет эти строчки своим жизненным принципом, действительно выбирали непроторенную тропу, она бы со временем превратилась в шоссе с вечными десятибалльными пробками.

Красная таблетка – новейший символ смелого выбора. Большинство людей утверждают, что выбрали бы именно ее. В конце общего курса «Введение в философию» я предлагаю студентам выбрать между красным и синим маркером. Красный означает, что они хотят узнать, насколько глубока кроличья нора, и меняют свою основную специализацию на философию. Синяя же значит, что они вернутся к ранее выбранной специализации и забудут, что когда-либо интересовались глубинными вопросами и тайнами Вселенной. Большинство студентов раздражает само наличие такого выбора. Обычно никто не выбирает философию основным предметом – это слишком непрактично. Но некоторые все же не могут устоять перед соблазном.

Глава 2

Скептицизм, мораль и Матрица

Джеральд Дж. Эрион и Барри Смит

Большинство из нас воспринимают мир таким, каким мы его видим, слышим и ощущаем. Какие могут быть сомнения в том, что вы сейчас сидите и читаете эту книгу. Вряд ли вы часто раздумываете над столь рутинными процессами, но если кто-то спросит вас, чем вы занимаетесь, ответ очевиден. Разве это не так?

Но Томас Андерсон тоже считает себя добропорядочным налогоплательщиком, неравнодушным соседом и программистом в респектабельной компании. (Конечно, он считает себя и гениальным хакером Нео – но и эта, «тайная» часть жизни скрыта от правоохранительных органов, а не от него самого.) В этом смысле мистер Андерсон видит реальность так же, как мы с вами. Именно поэтому ему так сложно принять тот факт, что мира, каким он знал его всю жизнь, не существует. В реальности Томас Андерсон, как и все человечество, находится в рабстве у суперкомпьютера, который использует людей в качестве источника энергии и поддерживает иллюзию жизни в его мозгу. Как неутешительно объясняет Морфеус,

«Матрица окружает нас повсюду. Она здесь даже прямо сейчас, в этой самой комнате. Когда ты выглядываешь из окна или включаешь телевизор, ты смотришь на Матрицу. Когда ты едешь на работу, идешь в церковь в воскресенье, заполняешь налоговую декларацию, ты ощущаешь Матрицу. Все это пыль, брошенная в глаза, чтобы ты не смог увидеть правду. А правда заключается в том, что ты раб, Нео. Мы все рабы, рожденные в темнице, о существовании которой даже не подозреваем. В темнице для разума».

Томаса Андерсона и его современников обманом заставляют верить в то, что они ведут полноценное существование, наполненное событиями. Но в реальности всю свою жизнь они проводят в крохотных капсулах, пока машины питаются их энергией. Когда Нео впервые видит, как обстоят дела, ему становится плохо, и он пытается вернуться к своей прошлой жизни в Матрице, пусть жизни искусственной. В своем порыве Нео не одинок: Сайфер так сильно хочет забыть ужасы реального мира, что решает предать свою команду в обмен на беззаботную жизнь в Матрице и возвращение в состояние сладкого неведения.

Некоторые философы не отрицали вероятность того, что все мы действительно живем в огромной иллюзии, подобной Матрице. Мы рассмотрим эту гипотезу, опираясь на труды западных мыслителей, и в особенности Рене Декарта. В конце мы вынуждены будем признать, что она основана на фундаментальной ошибке и представляет собой в лучшем случае метафизический бунт. Также мы порассуждаем о выборе Сайфера вернуться в Матрицу с моральной точки зрения и постараемся доказать, что его ошибочные моральные убеждения стали причиной неверной оценки главных этических вопросов.

Почему мы можем оказаться в Матрице: Злобный демон Рене Декарта

В философии гипотеза об иллюзорности нашего мира продвигается сторонниками скептицизма. Как считают скептики, мы не можем быть на 100 % уверены в том, что внешний мир существует. Следовательно, любые наши знания о мире можно подвергнуть сомнению, как когда-то подвергли сомнению свой мир главные герои «Матрицы». Практика показывает, что столь категоричный скептицизм привлекателен в основном для двух групп людей. Одна из них – подростки. Их отчаянные попытки бороться с абсолютным родительским авторитетом зачастую перетекают в метафизическую плоскость: «Ничто не является тем, чем кажется!», «Я единственный знаю, что на самом деле правда!».

Вторая группа – собственно, философы, которые, в свою очередь, делятся еще на две подгруппы. Первая – те, кто еще не вырос из своей метафизической бунтарской фазы. Такие люди просто из принципа готовы ухватиться за самые абсурдные и даже заведомо ложные гипотезы. Многие из них всерьез считают, что подростки правы в своем радикализме. Но по-настоящему нас здесь интересует вторая подгруппа философов. Это специалисты, которые считают, что на примере сценариев, подобных «Матрице», можно исследовать многие фундаментальные вопросы реальности и знания.

В самом начале своей книги «Размышления о первой философии» Рене Декарт обещает отказаться от всех своих убеждений, в которых усомнится хоть на секунду, потому что наука может основываться лишь на абсолютно непоколебимых фактах. Радикализм Декарта в данном случае оправдан, потому что его стремление подвергнуть сомнению все, что только возможно, служит интеллектуальной цели. К тому же отказ Декарта от всех убеждений наверняка носил бы лишь временный характер – это всего-навсего вопрос эвристики.

Свое исследование Декарт начал с убеждений, которые основываются на наших непосредственных ощущениях[1 - Rene? Descartes, The Philosophical Writings of Descartes, translated and edited by J. Cottingham, R. Stoothoff, D. Murdoch, and A. Kenny (Cambridge: Cambridge University Press, 1985), p. 12]. Большую часть информации мы получаем и обосновываем с помощью органов чувств: зрение, слух, обоняние, осязание и вкус. К примеру, я знаю, что мой сосед по квартире вернулся с работы, потому что видел, как он подходит к дому, и слышал щелчок замка в двери. Декарт, однако, отмечает, что ощущения нас иногда подводят. Особенно это заметно, когда человеку нужно оценить очень маленький или далекий объект. Но и в повседневной жизни нас может подстерегать обман: возможно: фигура в капюшоне – это не наш сосед, а щелчок замка в двери – знак, что в дом пробрался грабитель.

Дальше – интереснее: Декарт утверждает, что даже, казалось бы, очевидное убеждение в том, что вы сейчас сидите в кресле и читаете эту книгу, можно подвергнуть сомнению. Обосновывает он это реалистичностью сновидений. Возможно, чтение книги в кресле вам просто снится, пока вы блаженно ворочаетесь в кровати. Зачастую мы осознаем, что все происходившее было сном, только по пробуждении. Об этом говорит и Морфеус:

«Нео, тебе когда-нибудь снились сны, в реальности которых ты был уверен на 100 %? Что, если бы ты никогда не смог проснуться от такого сна? Как бы отличил сон от реальности?»

Убеждения, основанные на информации от органов чувств, не соответствуют высочайшим требованиям Декарта, поэтому он вычеркивает их из списка. Далее философ переходит к знаниям алгебры и геометрии: их нельзя опровергнуть с помощью «сонного» аргумента. Как пишет сам Декарт: «Независимо от того, сплю я или бодрствую, два плюс три всегда будет равно пяти, а у квадрата не может быть больше четырех сторон». Однако в конце первой главы ученый предлагает еще более радикальный эксперимент. «Давайте предположим, – пишет он, – что злой демон невероятной силы и хитрости употребил всю свою энергию, чтобы ввести меня в заблуждение». Подобное существо, утверждает Декарт, вполне могло обманом привести нас к привычным выводам, что у квадрата четыре стороны, а два плюс три равняется пяти. Причем математикой злой демон наверняка бы не ограничился. Почему бы ему не заставить нас верить в само существование внешнего мира? А «земля, небо, воздух, цвета, звуки и другие вещи, которые мы ощущаем, на самом деле оказались бы иллюзиями, с помощью которых он заманил наш разум в ловушку». Выводы Декарта неутешительны: «Я вынужден заключить, что у меня нет ни рук, ни ног, ни глаз, ни плоти, ни крови, ни органов чувств – я лишь ошибочно убежден в том, что обладаю этими вещами».

Смотревшие «Матрицу» наверняка задавались вопросом: можем ли мы исключить вероятность того, что весь мир – на самом деле обман, поддерживаемый суперкомпьютером, который использует нас в качестве человеческих батареек? Как нам опровергнуть гипотезу Рене Декарта о том, что наша жизнь – одна огромная иллюзия, созданная злым демоном? Возможно ли это?

Почему мы можем оказаться в Матрице, продолжение. Злобный ученый Питера Ангера и «мозги в колбе» Хилари Патнэма

Более современная теория скептика Питера Ангера предполагает, что наше сознание захвачено не злым демоном, но безумным ученым[2 - Peter Unger, Ignorance (Oxford: Clarendon, 1975), pp. 7–8.]. В своей книге «Неведение», вышедшей в 1975 году, философ предполагает, что кресла и книги – иллюзия, тщательно продуманная гениальным нейробиологом. Этот злодей с помощью суперкомпьютера генерирует электрические импульсы, которые через провода подаются в нужные отделы нашей нервной системы. Из этого сценария, по мнению Ангера, следует, что «никто не может знать наверняка, что в существование камней нас не заставляют верить манипуляции злобного ученого», а соответственно, никто не может знать наверняка, что камни действительно существуют. Следовательно, вы не можете знать наверняка, существуют ли кресло, в котором вы сидите, и книга, которую вы читаете.

Скептик Хилари Патнэм в своих научно-фантастических размышлениях заходит еще дальше. В книге «Разум, истина и история» (1981) он утверждает, что злобный ученый заставляет нас верить не только в камни, книги и кресла, но и вообще во всё, что мы видим, слышим и чувствуем[3 - Hilary Putnam, Reason, Truth, and History (New York: Cambridge University Press, 1981), pp. 5–8.]. Уже в самом начале Патнэм просит нас вообразить, что наш мозг извлекли из тела и поместили в специальную колбу, наполненную питательными веществами. Мощный компьютер при этом посылает в мозг импульсы, заставляющие нас верить, что мы играем в теннис, смотрим любимый сериал, разговариваем по телефону с родителями и т. д. Патнэм предполагает, что программа достаточно умна, чтобы отвечать на все «позывы», которые пытается инициировать наш мозг. Например, если вы вдруг поняли, что вы хотите чипсов, компьютер заставит вас поверить в то, что вы действительно встали с дивана и сходили на кухню. В реальности же ваш мозг по-прежнему принимает водные процедуры в лаборатории безумного ученого.

Красочно расписав этот незавидный сценарий, Патнэм задает тот же вопрос: «Как вы можете быть уверены, что это не происходит с вами прямо сейчас?» И в самом деле, в отсутствие ответа на этот вопрос аргументы скептицизма, предложенные еще Декартом, занесены над головой всего человечества, как Дамоклов меч.

Свобода от Матрицы: аргументы против скептицизма

К счастью, философам, не поддерживающим скептицизм, удалось ответить на вопросы, поставленные Декартом, Ангером, Патнэмом и «Матрицей». Во-первых, важно помнить, что сценарий, предложенный скептиками, – всего лишь один из возможных вариантов, и к тому же крайне маловероятный. По Декарту, знание чего-либо требует непоколебимой уверенности, и мы не можем быть на 100 % уверены, что человечеством не управляют злой демон или безумный ученый. Если ваш сосед спросит, какая завтра будет погода, а вы ему в ответ выпалите: «Существует ли вообще погода?», «Существует ли время?», «Что такое „завтра“?», то он, скорее всего, решит, что вы сошли с ума, и будет прав. Для разных контекстов существуют разные стандарты того, что можно назвать знанием[4 - David Lewis, “Elusive Knowledge,” Australasian Journal of Philosophy 74 (1996), pp. 549–567.]. Максимально строгий метод Декарта идеально подходит для глубоких рассуждений о скептицизме, но в повседневной жизни мы абсолютно оправданно используем общепринятые и общеизвестные знания, не углубляясь в философию. В контексте повседневной жизни мы принимаем как данность то, что сидим в кресле, и просто знаем, кто выиграл последний чемпионат Европы по футболу и что на завтра передавали дождь.