Потерянные Души

– Ты спас мою задницу, – сказал Стив. Это был один из тех редких моментов неловкости, которые иногда возникали между ними. – Теперь я твой должник.

– Подожди до Нового Орлеана, – ответил Дух. – Там ты мне купишь бутылку «Ночного поезда». – Он протянул руку, прикоснулся к запястью Стива и крепко его сжал. Стиву показалось, что через руку Дух передал ему мысленное послание: Пожалуйста, будь осторожнее, Стив. Если тебя убьют, это будет конец. Для меня это тоже будет конец. Я знаю, тебе сейчас плохо и ты думаешь, что я – единственный человек, кому ты можешь доверять. Но ты тоже мне нужен. Так что ты лучше побереги свою задницу. Потому что ты тоже мне нужен.

Ближе к рассвету – но не так, чтобы слишком близко, опасно близко, – старая серебристая машина выехала на ту же дорогу, где час назад проехали Стив с Духом. «Шевроле-белэр». Зиллах не захотел ждать, пока Кристиан заправит машину и поговорит с Кинси Колибри, и они договорились встретиться следующей ночью во Французском квартале.

Кристиан забыл включить фары. Ему вполне хватало бледного света луны и звезд. Тем более что в такой глухой час на шоссе не было больше ни одной машины.

То есть сначала не было. Но когда Кристиан вырулил из слепого поворота, какой-то фургончик-пикап вылетел на шоссе с боковой дороги сразу за ним. Его передние фары ослепительно резанули по зеркалу заднего вида. Водитель фургончика слишком поздно заметил машину Кристиана – он оглушительно забибикал и слишком резко вдарил по тормозам. Фургончик слетел с дороги, снес ограждения, завалился набок и покатился вниз по откосу. Наконец он остановился, наткнувшись на ствол сосны. Лобовое стекло в паутине трещин было залито кровью.

Кристиан съехал на обочину и вышел из машины. Осторожно спустился вниз по крутому склону. Пассажиры фургончика были мертвы… либо очень к тому близки. Он это чувствовал. Запаха пролившегося бензина не было. Запаха жара – тоже. Стало быть, фургончик не взорвется. Зато Кристиан чувствовал густой запах крови, смешанной с алкоголем.

Кристиан знал, что это он виноват в аварии. В конце концов, он же ехал без фар. Но он не хотел, чтобы так получилось. И фургончик ехал слишком быстро.

И он был голоден.

Скорее всего пассажир фургончика умер мгновенно. Его лицо представляло собой месиво из раздробленных костей и кровавой жижи, щедро присыпанной осколками стекла. Водитель был еще жив. Он полулежал на сиденье, согнувшись под каким-то невообразимым углом. Его ноги зажало под искореженной приборной доской. Но он был в сознании. У него из-под шляпы сочилась кровь, подкрашивая его бесцветные волосы. Когда водитель увидел Кристиана, он застонал. А когда Кристиан склонился над разодранным горлом мертвого пассажира, водитель попробовал закричать. Но не смог открыть рот. Он ударился подбородком о руль с такой силой, что раздробил себе кости.

Так что Вилли мог только смотреть, как Кристиан слизывает уже подсыхавшую кровь с мертвых губ Чарли, с его подбородка и шеи.

25

У всех есть машины, или компания, чтобы не скучно ехать, или по крайней мере радио, как у Кристиана, чтобы всю ночь слушать музыку, бодрый рок-н-ролл с периодическими вкраплениями статических помех, которые напоминают сдавленные голоса, шепчущие почти различимые слова.

Старенький немощный «датсун» Энн не дотянул бы до Нового Орлеана; компании у нее было, а свой плеер она продала еще в прошлом месяце девчонке с работы, чтобы сходить на концерт «R.E.M.». Так что она не могла даже послушать любимых «Cocteau Twins» по дороге к своей любви.

В тот вечер, когда Энн вернулась домой, она уже знала, что поедет в Новый Орлеан. Это было так просто: стоять и беседовать с тем высоким барменом и говорить ему, что она поедет за Зиллахом хоть на край света. Но когда дело доходит до того, чтобы действительно ехать… тут надо как следует все обдумать.

И Энн начала думать. Дома и на работе – она работала официанткой в испанском ресторанчике с претенциозными обоями в золотую крапинку и толстыми красными коврами, которые в их захолустье вполне сходили за элегантный стиль. Она придумала вот что: сказала менеджеру, что у нее внезапно заболела родственница в Новом Орлеане и что ей обязательно надо к ней ехать, и попросила, чтобы остаток зарплаты за этот месяц ей переслали по адресу: Новый Орлеан, штат Луизиана, до востребования, Энн Брансби-Смит. На самом деле она и не надеялась, что ей пришлют эти деньги. Но, может быть, когда Зиллах убедится, как сильно она его любит, он согласится ее содержать. Судя по тому, как дорого и элегантно он одевался, деньги у него были.

Энн обдумала, но ей все равно было страшно уезжать из Потерянной Мили, где она родилась и выросла. Она ни разу в жизни не была в другом городе, даже в университет не поехала поступать. По окончании школы она решила год отдохнуть и сосредоточиться на рисовании. Стив с Духом уехали поступать в университет. Энн решила, что тоже поедет на следующий год. Но ее год «рисовального отдыха» растянулся на два. А потом Стив с Духом, разочаровавшись в студенческой жизни, вернулись домой и вновь предались своей старой мечте стать знаменитыми рок-музыкантами.

Сейчас Энн не могла говорить со Стивом. Она вообще сомневалась, что теперь они смогут нормально общаться. Но оставался еще Элиот, который ничего не знал о ее ночи с Зиллахом в фургончике, припаркованном у «Священного тиса». С ним Энн могла бы встречаться. Просто ей не хотелось с ним видеться. Он в жизни не курил траву, и ему очень не нравилось, что Энн покуривает. Он даже как-то пытался заставить ее бросить курить ее термоядерный «Camel» без фильтра. «Ну ладно, хочешь себя травить – черт с тобой, но неужели нельзя перейти на какие-нибудь легкие сигареты?!» – спрашивал он и не понимал, почему Энн в ответ смеется. Элиот даже ни разу не смог ее перепить. Что ж это за мужик, который пьянеет после трех кружек светлого пива?! Единственное, что ему нравилось из выпивки, – это его тошнотворный джин с колой.

Энн уже не могла себя обманывать. Элиот для нее ничего не значил. В прошлые выходные он попытался возбудить ее ревность – сказал, что в город приезжает его бывшая жена.

– Ей негде остановиться, – сказал он невинно. – Как ты думаешь, может быть, стоит ей предложить… пусть у меня остановится?

Энн было плевать, где она остановится. Она задержалась в Потерянной Миле вовсе не из-за Элиота. И даже не из-за Стива. Она задержалась из-за отца. Ее здесь держали исключительно странности Саймона – она за него волновалась и поэтому медлила с отъездом. Но теперь ей уже волей-неволей придется ехать. Если Саймон узнает, что она беременна… ну, он сочтет ее конченой идиоткой. А больше всего на свете Саймон не любит кретинов.

Но теперь ей было плевать на всех. На Элиота, на Стива, на Саймона… это были лишь малозначимые имена из прошлого, имена, в которых не было шепчущей магии имени Зиллах. Она постоянно шептала себе его имя. Оно было нежным и вкусным, как взбитые сливки, как сладкий поцелуй.

Она приехала на Скрипичную улицу, но свет в трейлере не горел. Черного фургончика и серебряного «белэра» на месте не было да и вообще все казалось покинутым и заброшенным. Впечатление было такое, что здесь долгое время никто не жил. Значит, они все уехали в Новый Орлеан. И она тоже скоро поедет.

Когда Энн вернулась домой, машины Саймона на месте не было. Ей хотелось увидеть его еще раз – последний, – но в то же время ей было страшно. Наверное, так и должно было быть. Энн принялась упаковывать вещи. Что поместится в небольшую сумку, которую она – в случае чего – без труда унесет в руках? Жалко, нельзя взять с собой новую серию картин, которую она только-только начала. Все они были незакончены; на всех были лица с робкими розовыми улыбками и радужными зелеными глазами. Но их придется оставить. Тем более в Новом Орлеане они ей будут уже без надобности. Она бросила в сумку черное кружевное белье и две пары стареньких розовых хлопковых трусиков. Зубную щетку, сигареты, маленькую деревянную трубку и коробочку из-под фотопленки, где было три щепотки травы, которую она выпросила у Терри. Может быть, ей будет нужно курнуть, запершись в туалете на автобусной станции где-нибудь между Потерянной Милей и Новым Орлеаном. Где-нибудь посреди болот.

На дне трубки обнаружилось несколько раскрошенных листьев, так что Энн решила курнуть прямо сейчас. Трава привела ее в нервное и возбужденное состояние. Она оглядела комнату, свои вещи… и вдруг поняла, что просто не может бросить все это. Свою шляпку с траурной вуалькой, свою коллекцию музыкальных записей. Плакат «R.E.M.» на стене над кроватью. Глаза у Стайпа потерянные, надрывные.

Глаза у Питера Бака – как темный огонь. Как же ей бросить свои плакаты, свою одежду, свои картины и коробки с красками?!

Она лихорадочно схватила черный кружевной шарф и повязала его на шею. Хотя бы шарф она может взять с собой. Она надела бусы из черного дерева, серый свитер, юбку с разорванной шелковой подкладкой. Потом подошла к зеркалу, накрасила губы и подвела глаза серебряными тенями (она скоро встретится со своим любимым; может быть, совсем скоро – не пройдет и суток; она должна быть красивой). И тут из прихожей донесся шум – Саймон вернулся домой. Энн быстро сорвала с головы берет и ногой запихнула сумку под кровать.

Она слышала, как он прошел через гостиную – пробирается сквозь завалы книг и газет, сложенных прямо на полу, и что-то бурчит насчет вечного бардака. Это он берет книги с полок, это он читает газеты, но при этом считает, что содержать дом в порядке – это обязанность Энн. Саймон вообще любил рассуждать об обязанностях и святом долге. Иногда Энн казалось, что он разбрасывает свои вещи исключительно для того, чтобы подчеркнуть отсутствие в доме бутылок с выпивкой. Он говорит, что не пьет уже пять лет шесть месяцев и двадцать дней. И это чистая правда.

И вот он уже в дверях, маленький и худощавый. Седые, почти белоснежные спутанные волосы – он частенько ходит нечесаным в течение нескольких дней, пока не вспоминает, что надо бы причесаться, – обрамляют лицо густой гривой. Он стоит в полумраке, и его бледная кожа как будто светится. Летом Энн очень переживала за здоровье отца. Двадцать лет назад они переехали сюда из Дорчестера, и отец очень сдал из-за здешнего климата – жаркого и влажного. Отец вообще очень плохо переносит жару. Он – словно хрупкий цветок с ледника, который выживает только среди ледяных кристаллов. Летом он чувствует себя плохо, его волосы тускнеют, под глазами не сходят черные круги. Но зато зимой он «оживает» и излучает прямо-таки неиссякаемую, бешеную энергию.

Энн вдруг испугалась. Ей почему-то подумалось, что отец прочтет ее мысли или заметит сумку под кроватью и станет ее отговаривать – очень спокойно и здраво. Но при этом так хитро, что ей просто не за что будет зацепиться, чтобы привести ему ответные доводы. И минут через десять она почувствует себя так, как, наверное, чувствует себя человек, который пытается намотать земляного червя на вилку. Через полчаса у нее появится чувство, словно она вбивает гвоздь в шарик ртути. А через час он все-таки уговорит ее бросить эту глупую затею. Она не поедет на автобусную станцию, не сядет на ночной экспресс до Нового Орлеана. И больше уже никогда не увидит Зиллаха.

Саймон умеет ее уговаривать.

Так уже было не раз.

Но он сказал только:

– Добрый вечер, дочка.

Как всегда, это его обращение наполовину согрело ее и наполовину взбесило.

– Привет, Саймон.

– Как прошел день?

– Вообще-то дерьмово.

Он кивнул и позволил себе улыбнуться. Манера речи у Энн была очень похожа на мамину – она говорила с явным каролинским акцентом, – но отца всегда забавляло, когда она пыталась копировать его акцент.

– У меня тоже. Сегодня я препарировал трех жаб. Никаких изменений.

Отец говорил, что когда-то он преподавал в «одном из лучших университетов в мире». Энн так и не знала, в каком. Он намекал на Германию, Францию и Великобританию. Потом он вышел на пенсию и все дни напролет проводил у себя в кабинете, пытаясь изменить химический состав крови. До недавнего времени он использовал только свою кровь и иногда – кровь Энн. И однажды Стив, пьяный в сосиску, предложил свою кровь в качестве лабораторного материала.

Однако в последнее время Саймон перешел на животных. Однажды Энн проплакала целый день, когда увидела, как он препарирует трупик Сары Джейн, ничейного черно-белого котенка, которого она кормила на заднем крыльце. После этого он использовал для своих изысканий мышей, которых покупал в зоомагазине в Коринфе, и жаб, которых ловил на пустыре неподалеку. Он делал жабам инъекции с различным количеством своей собственной крови и иногда – с жидким ЛСД. Жабы не проявляли никаких странностей в поведении, разве что скакали как заведенные.

Саймон как-то странно взглянул на Энн поверх оправы очков:

– Ты куда-то собралась, Энн?

Она безотчетно глянула под кровать. Покрывало, свисавшее почти до пола, прикрывало сумку, но Энн опять показалось, что отец видит сквозь плотную ткань, что он знает, что она задумала.

– Хочу сходить в «Тис».

– Ты ведь не будешь встречаться со Стивом, правда? После того, как он так с тобой поступил? – Она сказала отцу только, что Стив ее ударил. И, наверное, в первый раз в жизни отец проявил редкий такт и не стал расспрашивать Энн и выяснять подробности.

– Нет, Саймон, – сказала она. – Я не буду встречаться со Стивом.

– И с этим его странным другом?

– Саймон, Дух вовсе не… – Энн умолкла на полуслове. Было бесполезно доказывать Саймону, что Дух вовсе не странный. Тем более что они сейчас говорили совсем о другом. – Дух ничего мне не сделал плохого, – закончила она.

– Мне бы очень хотелось, дочка, чтобы сегодня ты никуда не ходила.