Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов

– Господа, – продолжала герцогиня, – у Франции вместо настоящего короля на престоле сидит какая-то жалкая тень, лишь унижающая Францию и королевское величие. Я хочу дать Франции настоящего короля, и этим королем будет мой брат – Генрих Гиз, а люди, которым я хочу поручить, доверить это гигантское дело, это вы, господа! – При этих словах все четверо горделиво приосанились. Герцогиня закончила: – В тот день, когда мой брат Генрих Гиз будет венчан на царство короной французских королей, вы кинете между собой жребий, и победитель станет мужем Анны Лотарингской, герцогини де Монпансье.

Все четверо подняли руки и дрожащим голосом принесли, обращаясь к распятию, которое держала в руках Анна, нижеследующую клятву:

– Мы клянемся пожертвовать всей своей жизнью и пролить в случае надобности всю свою кровь до последней капли за Генриха Лотарингского, герцога Гиза, который должен стать королем Франции!

– Так за дело же, господа! – воскликнула герцогиня, голубые глаза которой метали молнии.

V

– Да что же это такое? – сердито пробормотал Маликан, сидя теплым августовским утром на пороге своего кабачка. – Что же это за порядки, позвольте вас спросить? Когда швейцарцы находятся на страже в Лувре, герцог Крильон приказывает запирать все ворота и калитки, а раз все луврские ворота и калитки заперты, как же будут швейцарцы ходить к Маликану за стаканчиком-другим вина? А если они это не будут делать, то, позвольте вас спросить, чем же будет жить старик Маликан? Правда, я сделал из Миетты важную даму, но… но сам я все же завишу от своего ремесла! И, как на грех, даже и со стороны-то нет ни одного клиента!

Сжалилась ли судьба на сетования старого беарнца, или, наоборот, она хотела показать ему, насколько преждевременны подобные сетования, только в этот момент по деревянному настилу прозвучали лошадиные копыта, и кабатчик увидел всадника, направлявшегося к его заведению. Этим всадником был юный Рауль, красавец паж Рауль, сумевший, как говорили в Лувре, серьезно затронуть непобедимое доселе сердечко красавицы, насмешницы и интриганки Нанси.

Рауль возвращался из Гаскони. Женившись на Миетте, наш старый приятель Амори де Ноэ почему-то почувствовал непреодолимую потребность совершить вместе с молодой женой путешествие по Наварре и, отправившись туда, взял с собой и пажа Рауля. Зачем? Это оставалось в секрете между ним, Генрихом Наваррским и Нанси. Даже сам Маликан не был посвящен в это: он знал лишь, что Рауль сопровождал чету новобрачных в ее путешествии.

– Ба, мсье Рауль! – радостно воскликнул старый кабатчик, обрадованный тем, что может узнать что-нибудь о племяннице. – Вы возвращаетесь из дальнего пути?

– Ну, ты это видишь по пыли, которая покрывает мою одежду! – ответил юноша, соскакивая с лошади. – Здравствуй, Маликан! Дай мне, пожалуйста, стакан вина! Я просто умираю от жажды!

– Войдите, мсье Рауль!

Паж привязал лошадь к одному из железных колец, приделанных с этой целью у наружной стены, и вошел в кабачок.

– Вы из Наварры? – спросил Маликан.

– Прямым путем!

– А Миетту вы видели?

– Я расстался с нею неделю тому назад.

– Как поживает господин де Ноэ?

– Пять дней тому назад, когда я покинул его, он чувствовал себя совсем хорошо.

– То есть как это? – с негодованием сказал Маликан. – Разве господин де Ноэ уже покинул свою жену?

– О, всего только на несколько дней!

– Уж не разлюбил ли он ее? – продолжал спрашивать кабатчик, нахмурившись.

Рауль искренне расхохотался, а затем сказал:

– Успокойся! Господин де Ноэ обожает свою жену не меньше прежнего, но ему было необходимо совершить какую-то поездку. Куда и зачем – этого я не знаю, и будет лучше, если ты даже не станешь расспрашивать меня об этом. Зато я надеюсь, что ты посвятишь меня во все, что произошло в это время в Париже!

Маликан взял Рауля за руку и подвел его к двери кабачка, после чего сказал, показывая на одно из окон верхнего этажа Лувра, в котором смутным пятном виднелась какая-то женская головка:

– Смотрите, если у вас зрение так же остро, как у старика Маликана, то вы узнаете в этой даме мадемуазель Нанси, ту самую, которая сумеет лучше меня, старика, посвятить вас во все происшедшее! Знаете ли, – прибавил он, хитро подмигивая правым глазом, – мы, мужчины, никогда не сравнимся в осведомленности с женщинами!

Неизвестно, обладал ли Рауль таким же острым зрением, как Маликан, или любовь является лучшим биноклем, но он сейчас же узнал белокурую Нанси, и сердце у него забилось.

– Ты прав! – сказал он, поспешно отвязывая лошадь. – Нанси должна знать многое, чего не знаешь ты!

Затем, попрощавшись с Маликаном, он вскочил в седло и галопом погнал лошадь к Лувру, у зарешеченных ворот которого постучал эфесом шпаги.

Швейцарец-часовой открыл калитку и, узнав пажа, воскликнул:

– А, мсье Рауль! Это хорошо, что вы приезжаете днем, а то с возвращением королевы Екатерины…

– Что такое? – удивленно переспросил паж.

– А то, что с возвращением королевы Екатерины ночью никто не имеет права входить в Лувр.

– Как, разве королева Екатерина вернулась?

– Да, – ответил швейцарец, пропуская пажа во двор.

Рауль въехал в двор, бросил поводья первому попавшемуся солдату и стремглав понесся вверх по маленькой лестнице, которая вела в верхние этажи Лувра, то есть в помещения пажей и камеристок.

На первой же площадке он встретил Нанси, которая, то краснея, то бледнея, ждала его. Она без всяких околичностей бросилась к нему на шею.

– Ах, милочка Рауль! Честное слово, я глубоко почувствовала твое отсутствие! – воскликнула она, после чего взяла его за руку и потащила наверх. – Скорее! Сегодня в Лувре танцевали, и все спят еще!

– А, так в Лувре танцевали?

– До утра!

– Черт возьми! – пробормотал Рауль, который связывал это обстоятельство с возвращением королевы Екатерины.

Нанси провела Рауля в свою комнату и толкнула его на табурет, тогда как сама уселась в большом кресле, где свернулась клубочком вроде хорошенькой кошечки.

– Бедный Рауль, в каком ты виде! – сказала она, оглядывая запыленную одежду пажа.

– Господи! – ответил Рауль. – В дороге мне некогда было заниматься туалетом. Надеюсь, что вы простите меня!

Нанси улыбнулась, показывая два ряда великолепных жемчужно-белых зубов, после чего спросила:

– Ну-с, как мы путешествовали?

– Да, в общем, очень хорошо, только… было очень грустно!

– Неужели?

– Ну да! Ведь я все время думал о вас!

– Гм! – сказала Нанси. – Вот уже три недели, как я жду этого ответа! Иначе, разумеется, и быть не могло!

– Вы сами отлично знаете, что я вас очень люблю, Нанси!