Ровно посредине, всегда чуть ближе к тебе

– Я ничего не решила. Под Калугу гребаную

за дядькой ездила. Вчера похоронили. До сих пор

себя чувствую, как в кошмарном сне. Сначала машина на подъезде к деревне в грязи застряла, я тыр-пыр, вперед-назад, а она только вязнет и ни

с места. Хорошо, я в кроссовках была, кое-как вы-лезла, джинсы по колено в дерьме, вокруг ни

души, бегу к деревне, и первый же двор глядит на

меня пустыми глазницами. Я дальше – все то же

самое: мертвые, осевшие враскорячку дома. И везде, главное, занавески, как саван, на окнах. Там, может, и живет кто, но, думаю, призраки, обижен-ные и злые. Знаешь, что там было страшнее всего?

Ржавые велосипеды у ворот и игрушки детские

в гнилой листве. Кое-как название улицы отыска-ла, бегу, пытаюсь номера домов различить. Леший

какой-то встретился, заросший, вонючий, полвека

пьяный. Прошамкал что-то, где дядькиных родственников искать, и исчез за поворотом. Опять вокруг ни души, это средь бела дня! Хотя там даже

и не день, а свет жиденький, что щи пустые, а деревья – как виселицы вдоль дороги. Я думала, так

только Припять выглядит, судя по фото. А это

всего двести километров от Москвы. И тут еще

вспоминаю, что телефон в машине на зарядке

остался, хорошо хоть кошелек с собой, в сумке…

А с другой стороны – кому он там нужен, кошелек? Что я могу купить, что решить в этом мрач-ном безвременье? Ни людей, ни ментов, ни де-41

Полина Елизарова

тей – вообще никого! И такая паника меня охва-тила… Всего четыре часа езды, и все то, за чем мы

привыкли отгораживаться от мира, рухнуло в считанные минуты. Сожрали бы меня людоеды – никто бы не узнал.

– Ад какой-то.

– Ан нет, оказалось, и в аду живут. Наконец

нашла на другом конце деревни нужный дом. Бра-тан дядькин сидит за столом, самогонку жрет и в

телевизор смотрит, а там интервью с Собчак, мол, правда или нет, что она в президенты баллотиро-ваться собралась. Он смотрит вроде на нее, а на

самом деле мимо и пусто, и губами что-то сквер-ное бормочет. Ему все эти люди из телевизора —

что нам инопланетяне. Нищета в доме, посуда вся

как оспой болеет, но довольно чисто. Баба у него

без возраста, сама не бухает вроде… А даже если

бы бухала, ничего бы это не изменило. В общем, оживились они слегка, когда я представилась, и ныть про свои тяготы в связи с дядькиной смер-тью начали. Чувствую, денег хотят… А за что им

денег? За то, что жизнь свою в этом мраке просра-ли? Короче, отдали они нужные бумаги, соседа

какого-то привели, он помог мою машину выта-щить, и я в морг поехала. А дальше уже на автомате все.

– Ладно, открывай рот. Через полчаса Галина

Сергеевна ждет, как раз в окошко тебя впихнули.

– Не могу я сегодня, прости, Верунь. После

тебя на занятия побегу, неделю не занималась, да

еще стресс за стрессом. Буду пробовать хоть как-то

восстановиться, прежде чем решать.

42

РОВНО ПОСРЕДИНЕ, ВСЕГДА ЧУТЬ БЛИЖЕ К ТЕБЕ

– Что ж… Смотри, если безоперационно, то

только до восьми недель. Давай-ка, лови ее телефон и сама договаривайся.

– Спасибо.

– А у меня Рома пропал.

– Как пропал?

– Молча. Ушел из дома и не вернулся. Телефон

выключен, на сообщения не отвечает.

– Ужас какой! А девушка его что говорит?

– Вчера в отделение ходили, глазки бегают

у нее, свинячьи такие глазки, вечно припухшие, как у этой, как ее… у Йоханссон, но сжата в комок, на вопросы следователя отвечала четко, поди разбери, врет или нет.

– Они могли поругаться. Может, не врет, а просто не договаривает.