Никто не заплачет

– Это все Сидоров, он в последнее время такой странный стал, даже страшно.

Иногда все кончалось тем, что несчастного Сидорова отправляли в больницу на следующий день. И никому не приходило в голову заподозрить спокойного, рассудительного Колю Козлова.

– Мария Петровна, вы пойдите поспите. Если опять начнется драка, я вас быстренько разбужу, – с искренним сочувствием в голосе говорил Коля измотанной воспитательнице, – вы не волнуйтесь, вам поспать надо.

Он научился делать чистые, невинные глаза, тонко, по-взрослому льстить воспитателям и учителям. Им трудно было предположить, что в ребенке с таким диагнозом может быть столько изощренного коварства, даже если этот ребенок отличается от других детей и является безусловным лидером в классе. Люди опытные и внимательные, они легко распознавали детские хитрости. Но Коля Козлов хитрил по-взрослому, слишком уж нагло и цинично.

Чутье подсказывало, что перехитрить здесь можно всех, кроме одного человека – директрисы Галины Георгиевны. Она не покупалась на его чистые, невинные глаза и разумные речи. Он кожей чувствовал ее особое, настороженное отношение к себе. Это было опасно.

Высокая широкоплечая фигура в темно-синем кримпленовом костюме и белой блузке всегда появлялась неожиданно и бесшумно – в спальне, в классе, в игровой комнате. Несколько минут она стояла и молча наблюдала. Когда ее замечали – вздрагивали, замолкали, вытягивались по стойке «смирно» не только дети, но и воспитатели и учителя. Позже Коля Козлов перенял у нее эту манеру. Ему нравилось видеть испуг и замешательство, нравилось заставать врасплох.

Широкое грубое лицо всегда было покрыто толстым слоем розовой пудры. Модная в те времена перламутровая помада делала тонкие губы еще тоньше и суше. Аккуратно подведенные черными «стрелками» маленькие водянисто-голубые глаза глядели прямо в душу. Вытравленные до белизны волосы были уложены в сложную модную «халу». Пахло от директрисы сладкими духами «Красная Москва».

Этот запах и весь образ навсегда врезался в память не только Коле Козлову, но и всем воспитанникам специнтерната. В маленьком жестоком интернатском мирке от ее воли зависело все.

Галина Георгиевна никогда не повышала голоса. Наоборот, говорила очень тихо, и все замолкали, стараясь расслышать каждое слово. Эту манеру Коля тоже запомнил и использовал потом, в своей взрослой жизни.

Самого сильного и влиятельного человека лучше иметь в союзниках, чем во врагах. А еще лучше – в должниках.

Разумеется, особое расположение всесильной директрисы пытались заслужить многие. Но она не поддавалась ни на грубую лесть, ни на примитивное стукачество, ни на заискивающую ласку и услужливость. Коля наблюдал за жалкими тщетными попытками других подлизаться к Галине Георгиевне, терпеливо ждал подходящего момента. Он знал: директрису не купишь глупой лестью и примерным поведением. Только поступком. И подходящий случай представился.

Стоял очень холодный февраль. Третьеклассник Гарик Голованенко, «домашний» ребенок с реальной, серьезной олигофренией, вскарабкался по пожарной лестнице на крышу пятиэтажного здания интерната и, стоя на самом краю, вопил как резаный:

– Ща прыгну, с-сука! Пусть тя пас-садят… Довела, сволочь… – Истерика была адресована не кому-нибудь, а самой Галине Георгиевне.

Весь интернат высыпал во двор, задрав головы, все смотрели на Гарика, который балансировал на скользком обледенелом краю, держась одной рукой за хлипкое металлическое ограждение.

– Ща кто шагнет – прыгну! – орал он и сдабривал свое обещание отборным матом.

И никто не решался шагнуть к пожарной лестнице.

Коля замер вместе со всеми. Голова его работала лихорадочно быстро. Если этот придурок сорвется, директрису посадят. Другого такого шанса не будет…

Он знал, как с пятого этажа попасть на чердак. Оттуда прямой ход на крышу. Пока все стояли и смотрели, Коля рванул на пятый этаж, ногой выбил чердачную дверь. Она была на замке, но замочные ушки держались на расхлябанных винтах. Через минуту он полз по обледенелой крыше. Гарик его не видел, но снизу заметили, и воцарилась гробовая тишина.

Одна нога Гарика соскользнула. Ему было трудно держаться за ледяное железо ограждения рукой без варежки. В тот момент, когда онемевшие от холода пальцы разжались, Коля Козлов крепко схватил его за запястье. От неожиданности Голованенко сильно дернулся, его вторая нога потеряла опору, он уже по пояс болтался внизу. Он падал и тащил за собой Колю, при этом еще продолжал истерить, орать, теперь уже ему в лицо, мерзко брызгая слюной:

– Отпусти, с-сука, не хочу жи-ить! Пусти, сказал! – А сам крепко цеплялся за вторую Колину руку и всей тяжестью тащил за собой, вниз, на припорошенный снегом асфальт интернатского двора.

Внизу наконец опомнились. На крышу по пожарной лестнице уже поднимались санитар и дворник Макарыч.

– Держись, пацаны! – повторял дворник. Санитар карабкался молча, только пыхтел. Коля одной рукой стискивал запястье Гарика, другой изо всех сил держался за ограждение. Он тоже был без варежек, и пальцы начинали неметь. К тому же тощий на вид Гарик оказался страшно тяжелым. Его крик слился в одно сплошное «А-а-а!..». Он уже не произносил матерных слов, просто орал, так что у Коли звенело в ушах. Дождавшись короткой паузы, он тихо, сквозь зубы, произнес:

– Заткнись, а то отпущу.

И Гарик послушно заткнулся. Он опять начал орать только тогда, когда санитар волок его с пятого этажа, уже связанного специальными полотенцами. Он понимал, теперь ему одна дорога – в психушку. Пощады не будет. За несколько минут кайфа, который он испытал, выкрикивая с крыши все, что думает о всевластной директрисе, он будет расплачиваться долго и страшно. Затих он только после того, как в машине детской психиатрической перевозки ему вкололи несколько кубиков аминазина.

Директриса подошла к Коле и обняла его за плечи. Под слоем пудры было видно, что лицо ее все еще бледно-землистого цвета…

В психушке из Голованенко могут сделать «овощ» – идиота, который будет ходить под себя, поедать собственные фекалии. Это произойдет законным образом, и никто не понесет ответственности. Но если бы ребенок сорвался с крыши и погиб, Галине Георгиевне грозила бы тюрьма.

– Ну что, Коля Сквознячок, замерз? – спросила она и ласково взъерошила ему волосы.

Она сама не знала, почему назвала мальчика «Сквознячком». Возможно, потому, что он был тихий, быстрый, бесшумный, умел появляться ниоткуда и исчезать в никуда. Она и раньше обращала на него внимание, он сильно отличался от остальных ее воспитанников. Она прекрасно понимала: этот ребенок совершенно здоров, нормален, более того – умен не по годам. Такие дети уже встречались в ее многолетней практике. Редко, но встречались.

В молодости Галина Георгиевна пыталась за них бороться, иногда ей удавалось добиться снятия диагноза. Но это была такая нервотрепка, что даже вспоминать не хотелось. И она постепенно привыкла не замечать нормальных детей, не выделять их из общей массы. Тем более они очень быстро с этой массой сливались. Одна-две госпитализации, и ребенок становился как все.

Но Колю Козлова трудно не заметить. Он был лидером. Интуиция и многолетний опыт подсказывали, что от этого мальчика следует ждать серьезных неприятностей. «Хитер, ох хитер», – думала директриса, изредка останавливая на нем холодный цепкий взгляд.

Однако предположить, что однажды именно Коля Козлов спасет ее от тюрьмы, Галина Георгиевна никак не могла. И растерялась. Надо ведь как-то наградить ребенка за хороший поступок.

– Послезавтра воскресенье, – сказала она, прижимая стриженную ежиком голову мальчика к своей большой мягкой груди, – я возьму тебя домой, Коля Сквознячок. Хочешь?

Детдомовских иногда, очень редко, брали домой на выходные воспитатели и учителя. Директриса за всю историю интерната никогда никого не брала.

– Хочу, – еле слышно ответил Коля. От жесткого кримплена пахло табаком и «Красной Москвой».

– Ну, беги в столовую, Сквознячок, скажи, я велела, чтобы тебя чаем горячим напоили.

Этот разговор слышал весь класс. Он проходил в полной тишине. Дети и два воспитателя, затаив дыхание, ловили каждое слово. С тех пор кличка Сквознячок приросла к Коле Козлову намертво.

Глава 7

– Здравствуйте, простите за беспокойство, – произнес в трубке незнакомый мужской голос, – вы меня не знаете…

– В чем дело, молодой человек? Куда вы звоните? – строго спросила Надежда Павловна Салтыкова.

– Дело в том, что этот номер недавно принадлежал фирме «Стар-Сервис», и у меня к вам огромная просьба…

– Вы что, издеваетесь? – выкрикнула Надежда Павловна. – Мы уже про «Стар-Сервис» слышать не можем! Оставьте нас в покое.

– Подождите, простите… – взмолился Антон Курбатов, но в трубке уже раздавались частые гудки.

– Мамуль, это кто? – крикнула из комнаты Вера, не поворачивая головы от экрана компьютера.

– Не туда попали. Опять эта чертова фирма, – ответила Надежда Павловна, – скоро я вообще буду отключать телефон.

– Нет, так ничего не выйдет, – пробормотал Антон себе под нос, – наверное, этих людей действительно достали звонками. Но факс у них есть. Ведь аппарат в Агнешкином офисе просигналил, что сообщение прошло. Интересно, куда они дели ту бумажку? Ведь могли просто выбросить. Тогда все…

Ему стало не по себе. Неужели он так и не узнает, что хотел сказать брат за несколько минут до смерти? Предупреждал об опасности? Сообщал имя убийцы? Нет, убийцы обычно безымянны, во всяком случае, наемные киллеры… Судя по всему, Дениску заказали. Мотивом была месть, и Антон догадывался, кто мог так отомстить брату.

Год назад Дениска отправился в Турцию. Это была очередная идиотская авантюра. Братья Курбатовы не то чтобы решили заделаться челноками, но тогда не было других вариантов заработка, а жить без денег и без дела они не могли. Один знакомый посоветовал рискнуть, уверял, что сам два месяца назад без особых усилий заработал три с половиной тысячи долларов.

Знакомый рассказал, что в городе Эскишехир, между Анкарой и Стамбулом, есть фабрика, где шьют дубленки. Место не курортное, до моря далеко, туристов и вообще приезжих мало. Поэтому цены там просто смехотворные. Он даже назвал адрес конкретного магазина, в котором можно оптом закупить партию дубленок. Турок, владелец того магазина, отдает отличный товар по сто долларов за штуку. Если хорошо поторговаться, можно по восемьдесят. А в Москве такие шубки идут по четыреста-пятьсот. Учитывая все издержки на дорогу, жилье и процент реализатору, прибыль все равно получается очень приличная.

Конечно, лучше бы лететь за дубленками вдвоем. Но братья посчитали, что одному дешевле. К тому же надо было найти в Москве надежных продавцов, ведь не самим же стоять на рынке.

В Анкару Денис прилетел утром, а до города Эскишехир добрался на поезде только к позднему вечеру. Город показался ему неприятным, грязноватым. Но какая разница? Ведь он приехал сюда на два дня, не больше. Завтра утром отправится в тот магазин, о котором рассказывал приятель, а еще через сутки улетит домой с партией дубленок.