Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Из доблести своей, учтивости и благородства,
О приключениях, ими слышанных
И бывших со многими,
Складывать лэ на память,
Чтобы не кануть им в забвение (ст. – фр.)].

Значит, под названием «лэ» понимались сказы, исполняемые бретонскими арфистами. Между тем эти лэ принимали определенную стихотворную форму и подчинялись ясно выраженным мелодиям, требующим состязания голоса и музыкального инструмента. Ведение голоса в лад с инструментом, несомненно, имело для наших предков особое очарование: ведь в самых давних наших французских поэмах затем и поминают бретонских жонглеров, чтобы воздать должное нежности их песен, равно как и занимательности их историй. Мой ученый друг, г-н Фердинанд Вольф, чью недавнюю кончину оплакивает вся Европа, столь превосходно изучил все, связанное с бретонскими лэ, что теперь мне нет нужды доказывать их значение и былую популярность: я ограничусь подборкой из нескольких от рывков, которые смогут лучше обосновать или завершить его блестящие исследования. И в первую очередь, у нас есть довольно веские причины полагать, что даже в глубокой древности форма лэ предписывала двенадцать двойных строф определенного размера. Французский трувер Рено, переводчик весьма старинного лэ об Иньоресе, считает, что в память о двенадцати дамах, отвергших всякую пищу после того, как им поднесли на обед сердце их друга[4 - Два лэ, об Иньоресе и о Гироне, послужили образцом для прекрасного романа Кастелян из Куси, написанного в начале четырнадцатого века. (Прим. П. Париса).], история их злоключений была поделена таким образом:

D’eles douze fu li deuls fais,
Et douze vers plains a li lais.

[Из них двенадцать надели траур
И двенадцать полных строф сложили для лэ (ст. – фр.)].

Такова же была, вероятно, и обычная форма других лэ; по крайней мере, в четырнадцатом веке ее требовали от того, что сочиняли в подражание им французские поэты. «Лэ, – говорит Эсташ Дешан[5 - Французский поэт (1346–1406). (Прим. перев.).], – дело долгое и труднодостижимое; ибо надобны двенадцать строф, и каждая поделена надвое». Но в переводах двенадцатого и тринадцатого веков эту форму не сохраняли. Мария Французская и ее соперники воспроизводили лишь общую основу бретонских лэ, не приноравливаясь ни к особому ритму, ни к мелодии, им сопутствующей. Однако все были согласны, что эта мелодия придавала приятность изначальным лэ, и в конце лэ о Гижмаре Мария говорит:

De ce conte qu’o? avеs
Fu li lais Gugemer troves,
Qu’on dit en harpe et en rote.
Bone en est ? o?r la note.

[Из этой повести, вами слышанной,
Сложили лэ о Гижмаре,
Что сказывают под арфу и роту:
Приятны слуху его тона (ст. – фр.)].

А в начале лэ о Грэлене[6 - Авторство здесь точно не установлено. Некоторые исследователи полагают, что это анонимное лэ, по сюжету похожее на Ланваля Марии Французской, но, возможно, созданное раньше. (Прим. перев.).]:

L’aventure de Graelent
Vous dirai, si com je l’entent.
Bon en sont li ver ? o?r,
Et les notes ? retenir.

[Приключение Грэлена
Расскажу вам, как умею.
Стихи его хороши, чтобы внимать,
А ноты, чтобы запоминать (ст. – фр.)].

Музыкальная слагаемая лэ была столь же разнообразна, сколь и основа повествований; то мягкая и нежная, то оживленная и громкая. Французский автор аллегорической поэмы о Замке любви говорит нам, что балки в этом здании были сотворены из нежных бретонских лэ:

De rotruenges estoit tos fais li pons,
Toutes les planches de dis et de chansons;
De son de harpe les staches des fons,
Et les solijes de dous lais des Bretons.

[Из припевов был сложен весь мост,
Все доски из сказов и песен,
Из звуков арфы глубинные крепления,
А балки из нежных бретонских лэ (ст. – фр.)].

А с другой стороны, автор романа о Трое, современник Гальфрида Монмутского[7 - Бенуа де Сент-Мор (ум. 1173) – французский трувер, служивший при дворе Генриха II. (Прим. перев.).], желая изобразить, какой шум поднялся в кровавой битве от ударов копий и от криков раненых, говорит, что рядом с этими воплями бретонские лэ показались бы жалкими всхлипами:

Li bruis des lances I fu grans,
Et haus li cris, ? l’ens venir;
Sous ciel ne fust rien ? o?r,
Envers eus, li lais des Bretons.
Harpe, viele, et autres sons
N’ert se plors non, enviers lor cris…

[Великий шум там был от копий
И громкие крики звенели оттуда;
Против них бы не было слышно под небом
Никакого бретонского лэ.
Арфа, виола и прочие звуки —
Перед этими криками жалкие всхлипы (ст. – фр.)].

Конечно, не таким был лэ, который сочиняла и пела для развлечения белокурая Изольда:

En sa chamber se siet un jour
Et fait un lai piteus d’amour;
Coment dans Guirons fu surprise
Por s’amour et la dame ocis
Que il sor totes riens ama;
Et coment li cuens puis dona
Le cuer Guiron ? sa mollier
Par engine, un jour, ? mangier.
La reine chante doucement,
La vois acorde ? l’instrument:
Les mains sont beles, li lais bons,
Douce la vois et bas li tons.

[В своем покое сидела однажды
И слагала жалостный лэ о любви;
Как Гирон был застигнут и убит
За свою любовь и за даму,
Которую любил превыше всех других;
И как потом однажды граф
Сердце Гирона своей супруге
Обманом подал на обед.
Нежно поет королева,
Голос вторит инструменту:
Руки ее красивы, лэ хорош,
Сладок голос и негромок звук (ст. – фр.)].

Заметим здесь, что эти лэ о Горионе, или Гороне, или Грэлене пели не только в Бретани, но во всех концах Франции. Свидетельство тому дает жеста[8 - Жеста (chanson de geste [песнь о деяниях]) – эпическая поэма о героях, в которой, согласно идеалам раннего Средневековья, прославляются их подвиги, их воинская доблесть и сила. Жесты предназначались для пения или распевной декламации. Примером жесты является знакомая русскоязычному читателю «Песнь о Роланде». (Прим. перев.).] об Ансеисе Картахенском. В одной из рукописей, содержащих ее, читаем:

Rois Ansеis dut maintenant souper:
Devant lui fst un Breton vieler
Le lai Goron, coment il dut fner.