Горбун

В одной руке она держала сверток, а другой, помогая себе собраться с мыслями, потирала лоб.

– Я так много хотела тебе сказать, а теперь не знаю, с чего начать.

– У нас нет времени, – тихо произнес Лагардер, чувствуя неловкость от того, что ему возможно придется узнать тайны чужой личной жизни. – Нужно торопиться, мадам.

– Отчего вдруг такой холодный тон? «Мадам»? Почему ты не говоришь как всегда, «Аврора»? Ты на меня за что-то сердишься?

– Нужно спешить, Аврора, нужно спешить.

– Понимаю, Филипп, любимый мой. Я всегда тебе подчиняюсь. Если ты так говоришь, значит это нужно. Вот наша милая крошка; возьми ее. Со мной ей оставаться опасно. Там есть записка. Из нее все поймешь. Какой ужас! Вокруг нас грязный заговор.

И она протянула через окно завернутого в просторную шелковую мантилью мирно спящего ребенка. Лагардер молча его принял.

– Когда еще я смогу поцеловать мою девочку? – женщина захлебывалась слезами. – Увижу ли ее когда-нибудь снова?

Лагардер почувствовал в руке еще какой-то бумажный пакет. Он боялся говорить. Бумаги находились в конверте с печатью приходской церкви Келюсов.

В этот момент откуда-то из долины прозвучал поданный в рог горного козла долгий и печальный сигнал.

– Это должно быть какой-то условный знак наших врагов, – воскликнула мадемуазель де Келюс. – Спасайся, Филипп, спасайся!

– Прощай, – сказал Лагардер, играя свою роль до конца, чтобы не разбить сердце молодой матери.

– Ничего не бойся, Аврора, твой ребенок в безопасности.

Она прижала к губам его руку и горячо поцеловала.

– Я люблю тебя! – произнесла она сквозь рыдания и, закрыв скрипучие ставни, исчезла.

Глава 7. Двое против двадцати

Это действительно был сигнал. На дороге из Аржелеса по маршруту, которым предстояло следовать герцогу де Неверу, спешившему к замку Калеса, куда его умоляла в письме приехать молодая жена, и куда недвусмысленно вызывал шевалье де Лагардер, были расставлены три дозорных с пастушьими рожками. Первому постовому надлежало затрубить, когда Невер переберется через Кларабиду, второму, когда он въедет в лес, и третьему, – когда Невер окажется на околице деревни Таррид. На этом пути попадалось достаточно глухих безлюдных мест, где было нетрудно совершить убийство. Но Филипп Гонзаго избегал открытого нападения. Задуманное им злодеяние требовалось хорошо замаскировать. Убийство Невера должно было выглядеть местью, так или иначе приписанною Келюсу Засову.

Но вернемся к нашему Лагардеру Красавцу, неисправимому забияке, первому клинку Франции и Навары со спокойно спящим на его руках двухгодовалым ребенком. Неожиданно свалившаяся на него роль няни казалась ему необычайно трудной, можете в том не сомневаться. Великолепно натренированный атлет, сейчас он потел, пыхтел и напрягался не меньше, чем приходской нотариус, если бы тому довелось взять в руки шпагу. Он укачивал ее неумелыми непривычному к такому делу руками. Ничто на свете его сейчас не волновало. Только бы не разбудить малышку.

– Баю – бай, – едва слышно бормотал он, улыбаясь сквозь набегавшие слезы, и то и дело опускал голову, чтобы ненароком не споткнуться и тем не потревожить спящую.

– Хорошо, – думал он, – если бы сейчас у меня в каждой руке было по ватной подушке.

Прозвучала жалобная нота второго более близкого сигнала рожка.

– Какого черта они дудят?

Лагардер опять перевел взгляд на маленькую Аврору. В темноте он плохо различал черты ангелочка, но чувствовал и слышал его дыхание, нежное и чистое, как весенний ветерок.

– Какой счастливый, какой безмятежный у ребенка сон. Его мать сейчас заливается слезами, а отец… О – о! Нет. Это в корне меняет дело. Дуэли не будет!

Лагардеру доверена судьба маленького существа. Несколько минут назад бесшабашный искатель приключений теперь стал другим человеком. В его сознании отчетливо прозвучала простая мысль:

– Я ведь никогда в жизни не держал на руках ребенка!

В это мгновение за околицей Таррида пропел третий рожок. Снова вздрогнув, Лагардер словно очнулся от грез, в которых он представлял себя отцом. За трактиром «Адамово яблоко» послышались быстрые шаги. Их нельзя было спутать с походкой некоторое время назад пивших здесь вино солдафонов. При первых же их звуках Лагардер понял:

– Это он.

Невер видимо оставил своего коня на опушке леса.

Через какую-то минуту Лагардер успев догадаться, что сигналы в долине, в лесу и за деревней подавались по поводу Невера, увидел, как тот прошел перед лампадой, освещавшей статую Пречистой Девы. На мгновение мерцающий огонек выхватил из темноты погруженное в раздумье лицо молодого аристократа, потом мелькнул неясный силуэт его высокой осанистой фигуры, – мелькнул и исчез. Невер спускался по ступенькам узкой крутой лестницы в траншею. Достигнув дна, он со звоном выдернул из ножен шпагу и пробормотал.

– Пара горящих факелов не помешала бы.

И двинулся вперед на ощупь, спотыкаясь о разбросанные там и сям снопы сена.

– Этому шевалье, видно, вздумалось поиграть со мной в жмурки! Эй! Есть тут кто-нибудь?

– Есть. Это я, Лагардер, – отозвался парижанин, – и, слава Богу, что здесь нет никого другого.

Невер, словно не расслышав второй половины фразы, устремился на голос.

– За дело, шевалье, – воскликнул он. – Протяните ко мне кончик шпаги, чтоб я понял, где вы есть. Разговор у нас будет короткий.

Левая рука парижанина по – прежнему исполняла роль колыбели, где мирно посапывала малышка.

– Но прежде мне необходимо вам сказать, мсьё герцог… – начал он.

– Никаких разговоров, – перебил Невер, – после того пояснения, что я получил от вас сегодня утром, быть не может. Так. Вот я вас уже чуть – чуть вижу. К бою!

Лагардер не собирался драться. Его шпага, которая обычно в мгновение ока взлетала в воздух, сейчас так же, как и ангелочек в его левой руке, тихо дремала в своих ножнах.

– Отправляя утром вам письмо, я не знал того, что мне стало известно вечером.

– Как же, понимаю, – с насмешкой ответил молодой герцог. – Нам не по нраву вести бой в темноте, не так ли? – и он сделал шаг вперед с поднятой шпагой. Лагардеру волей неволей пришлось отскочить назад и обнажить оружие.

– Только выслушайте!

– Чтобы вы снова оскорбляли мадемуазель де Келюс? – голос герцога дрожал от гнева.

– Нет же, нет. Клянусь. Я должен вам сказать. Ах ты дьявол! – Он прервал сам себя отбивая первую атаку Невера. – Осторожнее же!

Услышав эти слова и решив, что шевалье над ним потешается, разъяренный Невер со всем пылом ринулся на противника и стал ему наносить удар за ударом с той ловкостью, которая успела прославить клинок герцога во всей Франции. Парижанин, впечатав ноги в землю, искусно отбивая все атаки, но не переходил в контрнаступление. Немного спустя шевалье все – таки пришлось отступать; при этом, парируя удары Невера: отбивая его шпагу то вправо, то влево, с каждым звоном клинков он неустанно повторял:

– Послушайте же! Послушайте! Послушайте!

– Нет! Нет! Нет!

Отвечал Невер и каждое свое слово сопровождал новой стремительной эстокадой. Вынужденный отступать, парижанин оказался прижатым спиной к стене. В его висках и ушах неистово пульсировала кровь. Еще бы! Столько времени только лишь отбиваться и ни разу не позволить себе нанести нападающий удар. Это истинный героизм.

– Выслушайте же! – прокричал он в последний раз.