На нем был щегольской мундир гвардейской легкой кавалерии, слегка уже потрепанный и поблекший, но как бы подновленный богатым бархатным плащом, небрежно закинутым на плечо. Красный шелковый шарф с золотыми кистями говорил о его ранге среди искателей приключений. Щеки его едва лишь порозовели после физических упражнений, которым он только что вынужден был предаваться.
– Стыда у вас нет! – с презрением бросил он. – Измываться над ребенком!
– Капитан… – попытался было объяснить Карриг, успевший встать на ноги.
– Молчать! А это что за головорезы?
Плюмаж и Галунье со шляпами в руках приблизились к нему.
– О! – насмешливо воскликнул он. – Мои покровители! Кой черт вас занес так далеко от улицы Круа-де-Пти-Шан?
Он протянул им руку, но с видом монарха, который милостиво соизволяет поцеловать себе кончики пальцев. Мэтр Плюмаж и брат Галунье почтительно коснулись ее. Надобно сказать, что рука эта в прежние времена частенько раскрывалась перед ними, полная золота. У покровителей не было оснований жаловаться на своего протеже.
– А остальные кто? – осведомился Анри. – Вот этого я где-то видел, – показал он на Штаупица. – Ну-ка, напомни где.
– В Кёльне, – смущенно ответил немец.
– Верно. Ты один раз уколол меня.
– А вы меня двенадцать, – смиренно признался Штаупиц.
– Ого! – продолжал Лагардер, взглянув на Сальданью и Пинто. – Парочка моих противников из Мадрида…
– Ваше сиятельство, – забормотали разом оба испанца, – то было недоразумение. Не в нашем обычае сражаться двое против одного.
– Как! Двое против одного? – воскликнул Плюмаж, гасконец из Прованса.
– А они утверждали, что не знают вас, – сообщил Галунье.
– А вот этот, – Плюмаж указал на Пепе Убийцу, – высказывал желание встретиться с вами.
Пепе заставил себя выдержать взгляд Лагардера. А Лагардер только переспросил:
– Вот этот? – (И Пепе, что-то пробурчав, опустил голову.)
– Ну а что касается этих двух храбрецов, – Лагардер кивнул на Пинто и Сальданью, – я в Мадриде представлялся только по имени Анри… Господа, – обратился он к мастерам фехтования, делая жест, имитирующий укол шпагой, – я вижу, что со всеми вами я в той или иной мере знаком. Кстати, вот этому молодцу я как-то раскроил череп оружием, распространенным у него на родине.
Жоэль де Жюган потер висок.
– Да, и осталась отметина, – буркнул он. – Палкой вы орудуете как бог, это уж точно.
– Так что, друзья мои, со мной никому из вас не повезло, – продолжал Лагардер. – Но сегодня противник у вас был куда слабее. Подойди ко мне, дитя мое.
Берришон исполнил его приказ.
Плюмаж и Карриг заговорили разом, пытаясь объяснить, почему они хотели обыскать пажа, но Лагардер велел им замолчать.
– Что ты тут делаешь? – спросил он у мальчика.
– Вы человек добрый, и я не стану вам врать, – отвечал Берришон. – Я принес письмо.
– Кому?
Берришон с секунду молчал, и взгляд его скользнул по окну под мостом.
– Вам, – наконец сказал он.
– Давай сюда.
Мальчик вытащил из-за пазухи конверт и подал Лагардеру, после чего поднялся на цыпочки и шепнул ему на ухо:
– Я должен передать еще одно письмо.
– Кому?
– Даме.
Лагардер бросил ему свой кошелек.
– Ступай, малыш, – сказал он, – никто тебя не тронет.
Мальчик убежал и вскоре скрылся за поворотом во рву. Лагардер распечатал письмо.
– А ну, расступись! – приказал он, видя, каким тесным кругом обступили его волонтеры и мастера шпаги. – Вскрывать адресованные мне письма я предпочитаю в одиночестве.
Все послушно отступили.
– Браво! – вскричал Лагардер, пробежав первые строчки. – Такие письма мне нравятся! Именно этого я и ждал. Убей меня бог, этот Невер – учтивейший дворянин!
– Невер! – пронеслось среди наемных убийц.
– Что? Что? – разом воскликнули Плюмаж и Галунье.
Лагардер направился к столам.
– Сначала промочим горло, – сказал он. – Я безумно рад. Хочу вам рассказать одну историю. Садись, мэтр Плюмаж, здесь, а ты, брат Галунье, сюда. Остальные могут устраиваться, кто где хочет.
Гасконец и нормандец, гордые таким отличием, уселись справа и слева от своего идола. Анри де Лагардер осушил кубок и сообщил:
– Надобно вам знать, что я изгнан и покидаю Францию.
– Изгнан? – ахнул Плюмаж.
– Когда-нибудь мы еще увидим, как его вздернут, – с искренней скорбью в голосе пробормотал Галунье.
– За что же вас изгнали?
К счастью, этот вопрос заглушил дерзкие, хотя и вызванные искренней любовью слова Амабля Галунье. Лагардер не спускал фамильярности.