48 минут. Осколки

Пока я обдумываю, что лучше предпринять, взгляд останавливается на строке с надписью «Любимый. Тот, что под дождем», и я медленно просматриваю сообщения, начиная читать снизу вверх. Большинство ничего не значат, мы договариваемся о встрече или просто желаем друг другу спокойной ночи. Но одно сразу же привлекает внимание.

«Нас опять заперли в лаборатории, я должен писать дневник, но сижу и мечтаю о тебе. Почему я мечтаю о тебе почти все время? Это нормально вообще?»

Лаборатория? Может, мы часть жуткого эксперимента? Бред! Такое бывает только в фильмах. Прокручиваю текст дальше.

«Ви, я так соскучился, что хочу поцеловать каждую твою веснушку. Кажется, я фетишист».

Поворачиваю голову, исподтишка разглядывая Шона. Мы сидим близко, наши колени соприкасаются, но он не отодвигается и, похоже, не возражает против этого. Жаль, я не могу вспомнить наш первый поцелуй. Интересно, было ли между нами что-то большее? Опускаю глаза к экрану и решаю отмотать сообщения к самому началу.

«А знаешь, мне даже понравилось покидать твою комнату через окно. Я чувствовал себя героем того самого романа, о котором ты рассказывала».

«Боже, Арт своим пением сводит меня с ума. Можно я к тебе перееду?»

«Сегодня полковник в отъезде. Жди. И если ты спрашиваешь про цвет, я выбираю черный».

Я читаю строки, захлебываясь словами и пытаясь сдержать улыбку, но уголки губ тянутся вверх, словно кто-то натягивает их, привязав тонкие ниточки. В моих чувствах к Шону пока пусто, но прочитанные слова касаются сердца, разжигая внутри нежный огонек симпатии. Я не знаю этого парня, но почему-то верю каждой строчке.

«Сегодня Джесс наорал на весь отряд. На самом деле парни ни при чем. Он в очередной раз угрожает снять меня с позиции командира (это уже забавно, правда?). Встретимся на нашем месте в десять?»

Значит, Шон является командиром отряда? Звучит логично. Такой строгий и суровый снаружи, тонко чувствующий внутри.

«Люблю тебя, Веснушка! Уже скучаю!»

Мне нравится, как он делится со мной мыслями каждый вечер. Это как писать друг другу письма. С одной стороны, старомодно, но при этом так романтично.

«Засыпаю, сидя на совещании. Несмотря на то что я не спал всю ночь, в чем, между прочим, ты виновата, я все равно заявлюсь сегодня снова. И да, то черное белье просто восхитительно!»

Значит, мы… Я покрываюсь румянцем и кошусь на Шона, будто подглядываю за чужой жизнью, заполняя словами, сказанными другой девушке, гулкую пустоту, а себя – чужой историей любви. Он поднимает на меня взгляд и… улыбается?

– Все нормально? А то у тебя выражение лица… взволнованное, что ли?

– Да, в порядке, просто читала сообщения, – тараторю я в ответ. К лицу приливает жар, и я опускаю глаза, разглаживая несуществующие складки на своем пальто. – А то я ведь совсем тебя не знаю.

Шон протягивает руку, и я подаю свою в ответ. Этот жест такой простой, но мне он кажется таким же интимным, как первый поцелуй. Сердце бьется с бешеной силой, и когда я решаюсь поднять взгляд, меня перебивает уже хорошо знакомый раздраженный голос. Либо у меня паранойя, либо единственная причина его дурного настроения – я.

– Так и знал, что от тебя будут неприятности. – И прежде, чем я успеваю сделать хоть что-то, Ник оборачивается, выхватывает из моих рук телефон и, опустив стекло, выкидывает в окно.

– Эй! – обиженно восклицаю я, от неожиданности и распирающей злости надувая щеки. – Что ты сделал?!

Растерянность сменяется гневом, потому что я только что потеряла хоть тонкую, но все же связь со своей прошлой жизнью.

– Там же могла быть важная информация, которая поможет понять, кто мы.

– Когда тебе прострелят глупую голову, поверь, эти знания тебе не понадобятся, – даже не повернувшись, отвечает Ник. – Откуда иначе взялись те «люди в черном» на вокзале? Они знали, что мы там.

Я всплекиваю руками и отворачиваюсь. Это просто невозможно!

– Как можно понять, что делать дальше, если даже не знаешь, кто ты и почему за тобой гонятся?

Ник упирается в приборную панель ногой, оборачивается и окидывает меня с ног до головы стальным взглядом.

– А может, есть вещи, которые лучше не помнить?

– О чем ты? – удивленно спрашиваю я. – Ты ведь не можешь знать наверняка, если не помнишь.

– Считаешь?

Я прищуриваюсь.

– Либо ты врешь, либо что-то недоговариваешь.

Он отворачивается, слегка поморщившись, оставляя меня без ответа и в полнейшем замешательстве. А если он прав? Вдруг наша прошлая жизнь была настолько ужасна, что помнить хуже, чем забыть? Вдруг мы все приняли осознанное решение что-то стереть из памяти?

– Насчет телефона Ник прав, – доносится голос Арта. – С помощью этой штуки нас легко выследить. Он включает поворотник и меняет полосу, промчавшись мимо туристического автобуса.

– Надеюсь, ни у кого больше телефоны в карманах не припрятаны? – произносит Ник и тут же добавляет, хватаясь за бок: – Нам бы остановиться где-нибудь на ночь!

– И поесть, – вклинивается Арт.

– Снимем номер в гостинице.

– А как насчет еды? – не унимается Артур

Я наклоняюсь между сиденьями, чтобы внимательно рассмотреть его.

– Как ты в данной ситуации можешь думать о еде? Мне даже крохотный кусок в горло не полезет.

Артур пожимает плечами:

– Борьба требует много сил!

– Какая нафиг борьба? – откликается его друг.

– Что значит «какая»? Во имя добра, мира и справедливости! Не зря же за нами объявили погоню, чувствую себя героем блокбастера.

Я улыбаюсь и откидываюсь обратно на спинку сидения. Следующие часа два мы по большей части молчим. Солнце уже давно село, так что мы едем в темноте и тишине. Артур переключает станции, пока не останавливается на старой попсовой песне и тут же начинает ее напевать. Часы на моей руке показывают почти полночь.

– Только я помню тексты песен? – спрашивает он и принимается старательно насвистывать мелодию, повторяя за радио приемником.

– Нет, я тоже, – подаю голос. – Что ты еще помнишь?

Парень чешет затылок, ероша светлые волосы.

– Таблицу умножения. Но это не точно. Фильмы помню, как зовут королеву Англии, ну и вот, – указывает он рукой на руль, – помню, как вести машину.

«И как угнать», – про себя добавляю я.

– Я помню фрагменты из детства, – тихо говорит Ник.