– Да вы что, какой же это пистолет, – говорит N. – Это же просто деревяшка, игрушка, вот смотрите, – и начинает вертеть им перед глазами полицейского, нажимает на всё ещё деревянный, как она думала, курок.
Раздаётся выстрел. Потом ещё один, уже поразивший её.
Хотя в деревне и городе её знал каждый, на похороны к N никто не пришел. Никто, кроме тех, кто носил возле сердца или в одном из отделений кошелька одну из подаренных ею оловянных рыб. Это были своего рода купленные ею души. Кто-то прочитал вслух над могилой очистительную молитву:
«Стань птицей, живущей в моем небе.
Помни, что счастья нет ни в сёлах, ни в городах,
Стань птицей, не думай о хлебе.
Я стану дорогой.
Я помню прозрачность воды моря.
Я вижу прозрачность горящего газа.
Стань сердцем, бейся в моем теле.
Я стану кровью.
Стань книгой, ложись в мои руки.
Стань песней, живи на моих губах.
Я стану словами».
А кто-то спросил стоящего рядом: «Почему ты здесь?» Оказалось, что дело в рыбах. И тогда кто-то предложил: «Давайте закажем сварщику – пусть соединит всех этих рыб, и тогда получится корона. Мы положим её на могилу. Так мы сможем что-то сделать для Неё.»
Сварщика долго искать не пришлось, так как один из хранителей был им. И вот безымянная могила с металлическим крестом, на котором были написаны лишь годы жизни, увенчана настоящей короной. Сварщик было предложил приварить её к кресту, но общее мнение было таково, что если Бог хранил её при жизни, то сумеет он уберечь и её надгробие, если в этом вообще есть какой-то смысл. Так и осталась маленькая тиара просто нанизанной на крест.
И с тех пор люди говорили об N уже не с той удивительной смесью презрения и дружелюбия, которую часто можно встретить в русской глубинке по отношению к различным юродивым и блаженным, но как о королеве.
К сожалению, отношение к божьим людям таково. Все укажут вам на хорошего электрика, сантехника или каменщика, но никто не укажет вам улицу и дом, в котором живёт хороший пророк. Не будет признан он, какими бы ни были его дела, до той поры, пока не будет коронован.
И вот от избы к избе, от хрущёвки к хрущёвке потянулась весть:
– Представляете, в нашей деревне, в нашем районе жила настоящая королева…
– Где же было её королевство?
– Да кто знает, может отобрал кто, гунны аль сарматы, да хоть сам Батька Махно… Мы люди простые, академиев не кончали, нам такая премудрость неведома…
Только вот хоть за буквой N и скрывалось имя красивое и нездешнее, его-то никто так и не смог припомнить.
6. Короткая сказка
«У меня есть одно скромное желание – жить вечно», – думал один халиф. Созвал он со всей округи мудрецов и спросил у них:
– Как достичь вечной жизни?
– Издай справедливые законы, и этим ты обессмертишь, себя и своё имя, – посоветовали ему.
– Чтобы по этим законам мне же самому голову отковыряли на городской площади? – рассмеялся самодержец.
– Тогда завоюй какую-нибудь страну, и твой благодарный народ всегда будет прославлять тебя, – предложили мыслители.
– Вот это другой разговор, – ответил владыка и повелел тотчас же собирать войско, но перед тем, на случай гибели на поле брани от случайного снаряда, решил он всё-таки воспользоваться и первым советом и издать справедливые законы.
Итак, он запретил:
1. Рекам оборачиваться вспять.
2. Мертвецам самим рыть себе могилы.
3. Солнцу восходить на небосвод посреди ночи.
4. Птицам вить гнёзда на гребне морской волны.
Повелел:
1. Если на душе радостно – радоваться.
2. Печалиться, если обуяла печаль.
3. Небытию – запропаститься.
4. Всему, что в мире есть, продолжать и дальше в нём пребывать.
– Справедливо, – дружно восхитились мудрецы. – Эти законы столь понятны и непредвзяты, что даже самый последний смутьян и баламут не посмеет их нарушить. Они переживут и тебя, и твоих детей, и внуков, будут действовать вечно!
На третий день после начала приготовлений пошёл правитель этот в соседнюю державу и овладел ею очень быстро, потому как пушки, дряки-бряки, как сам он их любовно называл, были у него самые меткие и разящие. Да применить их в деле ему так и не довелось. Расступились перед ним войска неприятельские. Вошёл он в столицу покорённую, точно луна под млечный путь, да спрашивает туземцев тамошних:
– Почему, пехтюки, защищаться не изволили?
А те ему и отвечали:
– Так если бы мы защищались, да вдруг в сражении посрамлены бы оказались, ты б тогда к нам, в сердцевину земли нашей, как победитель явился, а так – точно в гости зашел. Всё приличнее вести себя будешь.
– Хитро, мудрёно придумали, но слушаться-то меня всё равно придётся, хоть я и гостем незваным среди вас считаюсь.
А народ завоёванный ему и говорит, что, мол, мы бы и рады перед тобой головы свои склонить, ведь одна земля хорошо, а две лучше, силы больше и купцу нашенскому будет где разгуляться, да и не под тебя, так под другого рано или поздно пойдём, а он, другой, ещё неизвестно, лучше ли? Да вот правило у нас есть такое, что токмо тот самую высшую власть в нашем царстве-государстве иметь может, кто самому простому и тяжёлому труду изрядную часть жизни посвятил. Хоть горшечником, хоть плотником, да хоть золотарём, но будь добр пяток годков отпахай, жизнь бедного человека чтоб изведать, все тяготы да горести, что его неумолчно гложут. Так что подчиниться мы бы и рады, но супротив закона своего пойти никак не можем.
Не мог узурпатор не признать мудрость закона этого, потому как перед всякой хитроумией трепетал. Молвил он:
– И что же, можете вы мне предложить ваканцию такую, чтобы мне жизнь простого человека на своей шкуре прочуйствовать?
– Как не предложить, выбирай, что хочешь. Хошь – кузнецом, хошь – каменщиком, хошь – плиточником, хошь -жестянщиком иди.
– Ремёсла эти все мне не по нутру, – отвечал узурпатор. – Мне б работёнку такую, чтоб усердствовать поменьше, да власти аметь побольше. По моим, так сказать, наклонностям, расположениям душевным.
Тогда и предложили ему должность контролёра в электричке. Вроде как делать особенно ничего не надо, ходи себе, да билеты проверяй, зато полномочий – хоть отбавляй. Можно шатунов да неслухов высаживать на полустанках да откуп за безбилетный проезд взыскивать. В общем, есть где душеньке деспота разгуляться. Только предупредили его, что жалование у контролёра небольшое. Но успокоили, что, мол, само по себе не беда это, ведь в стране у них такой закон – ничего не продаётся здесь по твёрдой цене, но назначает цену сам покупатель, и ни один продавец не в праве товар ему по желанной стоимости не отпустить. Только, забирая изделие или принимая услугу, нужно прямо в глаза хозяину посмотреть. Так и с жалованием… Труд ведь – тот же товар. Но всё равно, как взглядом начальника не буровь, надбавку вряд ли заполучить удастся. «Одно слово – начальник. Народ оне больно суровый,» – подытожили аборигены.
– И то мудро, – решил тиран и, чтобы дать себе время на размышления, согласился робу поездного ревизора на себя примерить. А сам себе думает:
– Больно сложные, хитросделанные здесь люди. Это с одного боку. А с другого – простые. Мудры они точно змии, да просты точно голуби, ведь всё как есть мне, со всей добротой сердечной выложили. Боюсь, не сладить мне с ними. Пусть они сами как-нибудь, без меня свою жисть справляют. А я могу легко восвояси убраться, ведь я теперь контролёр, мне проезд бесплатный положон.