Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845

830.

Тургенев князю Вяземскому.

17/5-го июня 1839 г. Киссинген.

Завтра неделя как я здесь. Я оставил во Франкфурте графиню Велгурскую с дочерьми; она не знала еще о своем несчастий. Здесь графиня Эльмит получила письмо от княгини Репниной, которая известила ее о кончине бедного страдальца. Я написал к Жуковскому или к Убри, чтобы приняли меры помешать графине Велгурской ехать в Италию или во Францию на встречу сына, коего она уже не встретит в этом мире. Еще не имею ответа оттуда. Ожидаю сегодня княгиню Вяземскую или письма от ней. Она уже писала ко мне сюда и просила заготовить квартиру, но не брать еще, ибо хотела прежде еще советоваться с Коппом. Я отыскал две квартиры, из четырех комнат, а 30 florins (60 р.) par semaine, по удержу ли, еще не знаю. Гости наезжают толпами и сильнее прошлогоднего. Великая княгиня Марья Павловна с супругом и с милой восемнадцатилетней фрейлиной уже здесь. Мы обедаем иногда или проводим вечера у ней. И Северин вчера ночью приехал встретить великого князя, коего сегодня ожидаем. Ми провели с ним, в приятельском болтанье, почти весь день; обедали у великой княгини с польским генералом, графом Красинским, коего рассказ об Италии напоминает Чаплица. Многие о тебе здесь вспоминают. Я живу по прежнему и знаюсь с подобными прежним; следовательно, вероятно, и опять прослыву шпионом. Занимаю прежния комнаты. С Жуковским провел я несколько приятных, задушевных минут, но только минут; они повеяли на меня прежним сердечным счастием, прежнею сердечною дружбою. Этому способствовал и это новый перевод Греевой элегии гекзаметрами, которую он продиктовал мне и подарил оригинал руки его, на англинском оригинале написанный. Я почти прослезился, когда он сказал мне, что так как первый посвящен был брату Андрею, то второй, чрез сорок лет, хочет он посвятить мне. Мы пережили многое и многих, но не дружбу: она неприкосновенна, по крайней мере в моей душе и, выше мнений и отношений враждебных света, недоступна никакому постороннему влиянию. Соприкосновения Жуковского с чуждыми мне и часто враждебными элементами не повредили верному и постоянному чувству. Пусть другие осуждают его за то, что он жмет окровавленную руку Блудова: я вижу в этом одну лень ума или сон души, а не равнодушие; и в отсутствии я сердился на него за многое; встреча примиряет с ним, ибо многое объясняет. Я люблю его и за великого князя, в коем вижу что-то доброе, сердечное, человеческое, и меня что-то влечет к нему. Я должен удерживать это влечение и буду стараться реже с ним встречаться, ибо это несовместно с моим положением, с достоинством оскорбленного во всех отношениях: гражданских и семейственных. Перевод Жуковского гекзаметрами сначала как-то мне не очень нравился, ибо мешал воспоминанию прежних стихов, кои казались мне почти совершенством перевода; но Жуковский сам указал мне на разницу в двух переводах, и я должен признать в последнем более простоты, возвышенности, натуральности и, следовательно, верности. Les vers à retenir также удачнее переведены, и как-то этого рода чувства лучше ложатся в гекзаметры, чем в прежний размер, коего назвать не умею. Он скоро будет с вами. Если ты намерен издавать твой страннический keepsake, то выпроси у него элегию. Первый перевод прежде всего был напечатан в «Вестнике» Карамзина. Я дал ему «Последний день» Ребуля, по не мог дать мелких стихотворений его, ибо нашел экземпляр после в портфеле, да и тот не мой. В Париже их отыскать нельзя. Нет ли у вас? А лежитимист-поэт и булочник должен ему понравиться.

Мы узнали о несчастий Царскосельской железной дороги и потужили искренно. Может быть, я не поеду на Берлин, а прямо чрез Ганновер и Гёттинген на Гамбург и оттуда в Данию и Швецию.

Бог знает, где придется получать письма от своих дальних и от своих ближних! Пора бы и тебе откликнуться; княгиня писала, что ты уже приехал; поздравляю с новым потомством.

Читал ли четверостишие Жуковского на Сардамскую хижину Петра I? Прекрасно! Северян запомнил его. Он писал к тебе письмо когда-то страниц на десять, но думает, что ты не получал его: справлюсь здесь Здесь есть красоточки, но немецкия. Веймарская фрейлина милее всех и одушевленнее, и свежее. Прежния веймарочки также хороши и умны были, но теперь с мужьями,

18-го июня.

Сегодня ожидаем сюда великого князя к обеду. Бот пятистишие Жуковского на Сардамский домик, где плотничал Петр Великий:

19-го июня.

Вчера, в девятом часу вечера, приехал великий князь; с ним граф Орлов, Кавелин, Ливен, Енохин. Жуковский уехал далее, к Берлину, и дождется великого князя на дороге. Они привезли мне письмо от княгини, которая будет здесь чрез четыре или пять дней. Готовлю ей квартиру, но трудно найти не на солнце и у вод и дешево. Постараюсь. Сегодня отвечаю ей.

Графиня Велгурская уехала на встречу к сыну. Жуковский писал к ней, чтобы остановить ее на дороге, но О[рлов] уверяет, что письмо его не найдет её. Каково же одной, с детьми и в неизвестности, ибо ей намекают, но всего не говорят в письме! Вчера встретили мы на крыльце великого князя. Орлов тотчас сказал мне, чтобы я не объявлял ему о кончине графа Гелгурского, ибо он только намекнул ему об опасности. Не знаю, скажет ли и сегодня. Вчера же осветили плошками и наши аллеи, и, провожаемые зажжеными и курящимися светильниками, в розовом и багровом зареве, великий князь с великой княгиней вошли на полчаса в залу, где все были им представлены, и начались вальсы. С их уходом и танцы кончились. Сегодня все русские обедают у великой княгини, которая уговорила племянника остаться с нею до завтра, а он прежде предполагал обедать сегодня уж в Эрфурте. Сюда приехал и Фарнгаген и привез мне и о тебе известие. Я рад ему, и теперь еще менее причин ехать на Берлин; условлюсь о Сен-Мартене и прочем.

Письмо к сестрице перешли чрез Булгакова, а к Арженитинову можешь переслать и чрез Татаринова или прямо чрез Булгакова же.

6 часов вечера.

Обедал у великой княгини: пили за её и за приезжого и отъезжающего здоровье. Я сидел напротив die hoben Herrschaften, между Севериным и восемнадцатилетней chanoinesse, demoiselle d'honneur, qui parlait de poésie et citait Byron par coeur, en captivant le mien. Je lui ai envoyé les préludes. Дай знать Павловой, что великая княгиня восхищалась её стихами. Великий князь еще не знает о кончине графа Велгурского. У меня сидит Фарнгаген, и мы разбираем рукописи Сен-Мартеня и новые книги, им и мною привезенные, а предо мною, на балконе, великий князь с дядюшкой, и я слышу разговор их.

Великий князь в жилете шотландского клана: жаль, что туда не доехал! И принц Вильгельм сюда приехал и завтра уезжает к Эмс. Его болезнь важная, и он мучится меланхолическими предчувствиями. Прости! Несу письмо к Енохину.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, г. вице-директору Департамента внешней торговли. В С.-Петербурге.

831.

Тургенев князю Вяземскому.

22-го июня 1830 г. Киссинген.

Третьего дня послал я к тебе письмо с Блохиным, доктором великого князя, в пакете на имя князя Голицына. С тех пор много к нам наехало, и я не успеваю любезничать с немочками и русскими и шарлатанить по прежнему с учеными и пасторами; бываю у Семеновой, пью чай у графини Эльмит, беседую с Фарнгагеном, генералом Шарнгорстом, сыном знаменитого, с Теремином, французско-немецким проповедником в Берлине, с Германом, лейпцигским археологом, с графинею Монжелас, дочерью знаменитого Талейрана Баварии; слушаю Пушкина и Жуковского, мило произносимых девицею Wimpfey, племянницею Северина, и Фарнгагеном, который познакомил меня с новыми для меня стихами Пушкина Время летит. Иногда обедаю, ежедневно гуляю в аллеях с великой княгиней и, часто забываясь, мыслю вслух с лею; а более всего читаю теперь переписку или письма Гонца к Иоанну Мюллеру. Какая прелесть! Какая жизнь в этом худо оцененном австрийско-европейском либерале! Как я виноват перед ним! Как он выше многих, нами уважаемых! Какая сила, какой огонь, какой слог от души, мысли и патриотизм его оживляющий! Вчера узнали мы и о том, что могло случиться по дороге из Царского Села в Павловск. Я первый из русских прочел весть в немецком журнале; встретил великую княгиню, по смолчал и передал Северину, а он Фицтуму, который осторожно объявил ей о приключении. Не зная еще, о чем он хотел известить ее, первая мысль в ней – было материнское чувство, спрашивая о вести: «Est-се de Londres?» (где сыпь её). Ее успокоили. Сегодня она два раза подзывала меня к себе говорить о спасении, коим обязаны спасенные молодым офицерам, различных европейских и азиатских поколений.

Я решительно еду отсюда на Гёттинген, Ганновер и Гамбург и оттуда в Данию и Швецию. Ожидаю княгиню после завтра, ищу ей квартиры, но еще не нашел. Приезжих гораздо более прошлогоднего, и много-квартир уже заказано.

И Рюмина, княгиня Шаховская здесь. Она приняла меня за князя Козловского и первые пять минут удивлялась, что я так поздоровел. За то и я не узнал ее, но теперь опять разглядели друг друга. Фарнгаген тебе кланяется; мы не расстаемся, спорим и рассуждаем, а он еще и читает мне наизусть Пушкина. Прости! Генерал Анреп отдаст тебе эти строки. Где-то получать мне письма от тебя? Не напишешь ли в Гамбург, чрез нашего консула? Поспеши: через две недели отсюда выеду.

Три часа.

Сейчас получил письмо от княгини: она завтра в Ганау, а после завтра здесь.

23-го июля. Воскресенье.

Опоздал отдать письмо Анрепу. Жена его посылает его с своим в Франкфурт. Вчера одна Didona abbandonata играла на клавесинах у великой княгини: прелестно! Редкий талант! Я иду отыскивать квартиру, ибо сегодня, а не завтра, ожидаю княгиню; и если приедет до трех часов, то припишет в этом письме. История мчавших государя лошадей оказалась баснею. И спутник твой, Кочубей, явился вчера, но беспутниц ваших нет. Вчера прочел я половину твоего «Самовара» Фарнгагену, другую дочту сегодня и вес дам m-lle Wimpfey для прочтения с дядей.

Полдень.

Обегал весь город, а квартиры не нашел. Есть, да неприличные или неудобные. Заказал на первый въезд комнаты в квартире. Авось, отыщу порядочную ввечеру.

Северин получил от Мальтица Жуковского ответ голландскому поэту: «Gegengruss des russicheu Saugers an batavisclie Sauger». Вот un vers а retenir:

Оригинала не читал. Скажи Жуковскому, чтобы собрал кое- как мне неизвестное.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербург, в Департамент внешней торговли.

832.

Тургенев князю Вяземскому.

25/13-го июля 1839 г. Киссинген.

Маркиз de Custine, автор «Писем об Испании», «Этеля», «Швейцарского пустынника», в коем он отчасти описал свою любовь к герцогине Дюрас тогда, когда его хотели женить на её дочери, и прочего привезет тебе отсюда это письмо и другое, от княгини, с безделками богемского хрусталя. Он приятель и Шатобриана, и Рекамье, и ты его видел у ней. Рекомепдуй его и князю Одоевскому и от моего имени, и по желанию Фарнгагена, который с ним большой приятель. Он знавал жену его, Рахель, и был с ней в переписке и написал о ней статью в «Revue de deux mondes», Фарнгагеном перепечатанную. Он пишет свои путешествия. Если поедет в Москву, то передай его Булгакову и Чаадаеву моим именем, и Свербеевой для чести русской красоты.

Мне здесь теперь веселее, нежели бывало. Пасторов и красавиц прибавилось; болтать и любезничать есть с кем: Теремин, пастор из Берлина, графиня Mongelas из Мюнхена. Вчера праздновали мы день рождения сына великой княгини; выписали из Вюрцбурга цветов для неё и сделали подписку для, разбитого камнем плотника «в честь сыну, но сердцу матери.» Это ей очень понравилось и тронуло. Я получил извлечение из письма из Симбирска. Ивашев, дядя мой, любимый адъютант

Суворова, отец сосланного, умер; молодой Татаринов женится. Перешлите письмо.

Квартира невзрачная, по, право, другой, и теперь, не найдешь, но удобная и чистая; хозяйка – лучшая здесь прачка. Твои здоровы и веселы. Nadine ne кушала почти ничего вчера у Больцано. Княгиня велела тебе сказать, что Наденька начала пить Рагоци и выпила сегодня три стакана, а она сама четыре; что я похудел и похорошел и очень авантажен; что сегодня мы едем с графиней Эльмитой в колясках куда-то гулять и прочее. Надина возьмет сегодня и первую ванну.

Отдай Прянишникову приложенное. Вот для твоей внучки от бабушки перчатки. Отошли теперь же к Булгакову. Познакомь его и с Михаилом Орловым.

833.

Тургенев князю Вяземскому.

19-го июля 1839 г. Гамбург.

Вчера приехал я сюда чрез Гёттинген, где проучился пять дней у старых и новых учителей; чрез Браупшвейг, откуда, по железной дороге, ездил три дня сряду в Вольфенбюттель, где в библиотеке Лейбница и Лессинга нашел кучу сокровищей, даже и о России, и какие! Но какой-то Иванченков и Строев уже предупредили меня, хотя не во всем. Я отыскал рукописи, до царствования императрицы Анны относящиеся и весьма важные, хотя отчасти известные: ответы её. Я выписывал там два после обеда и одно утро и, благодаря ученому библиотекарю Шенеману, сыну бывшего гёгтингенского профессора, многое узнал, заметил, но когда все сие привести в порядок? Здесь нашел письмо от брата и успокоился, хотя Клара опять страдала.

Сегодня едет почта; не знаю еще, что сделаю и куда поеду. Сбираюсь в Данию и Швецию, но коляска и глупо-неопытный камердинер многому помеха. Вчера обегал Юнгферштих, где все гуляет, пьет и повидимому благоденствует. Прекрасного пола не оберешься. Видел Штруве и Бахерахта: авось, удастся что-либо послать, Ожидал здесь от тебя грамотки, по нет ни на одной почте, а у каждого государства здесь своя. Не знаю, куда просить вас адресовать письма, ибо сам не знаю, куда поеду и куда доеду. Если путешествие скоро надоест по незнакомому и для меня безъязычному северу Скандинавии, то и скорее увидимся, чем ожидал. Твоих оставил в Киссингене здоровых, веселых и любезных. Уговаривали остаться, но письмо от брата ожидало меня в Гамбурге, да и Гёттинген манил меня. Вольфенбюттель всего интереснее. Досадую, что так много рыская по Германии, в первый раз, был в духовной отчизне Реймаруса, Лейбница и Лессинга, который, по моему мнению, был умнее Гёте и многих других, и по сию пору его умом живущих; мыслил вслух и писал превосходно и опередил век свой почти целым веком.

Пожалуйста, постарайся, чтобы меня не очень обирали на таможне. Дай знать куда-нибудь, что делать с некоторыми вещицами. Обнимаю тебя и еще кого заблагоразсудить.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербург.

834.

Тургенев князю Вяземскому.

28/16-го июля 1830 г. Воскресенье. Копенгаген.

Я добрался сюда морем и сухим путем из Гамбурга чрез Киль, где прослушал профессоров и просидел в библиотеке за актами управления Гольштейном Петра III и Павла Петровича, то-есть, Екатерины, Папина и Сальдерна и в беседе с Далеманом, одним из семи прогнанных гёттингенских профессоров. Киль – колыбель нашего царского дома: везде следы русского правления; Екатерипа и здесь была Екатериною и Панин – Напилим; но, не в упрек будь им сказано, напрасно они сперва обменяли, а потом уступили эту прекрасную, единственную гавань, по водам коей я катался и любовался прелестным взморьем. Мы бы стояли одной ножкой в Германии, то-есть, в Европе, и какая бы выгода для торговли и нашей образованности! Непостижимо, как Екатерина могла согласиться на уступку законно папе принадлежавшего, будучи, впрочем, везде и всегда царства прибавительницею. И Папин оплошал! Лучше бы оставить Польшу в покое и сберечь наследственное княжество с гаванью и с трудолюбивыми добрыми немцами, кои еще в 1814 году желали быть русскими. Я нашел и купил много книг и брошюр с разными scandale-зными анекдотцами; приехал сюда до Вординборга морем и потом сухим путем; осмотрел уже библиотеку с руническими памятниками и рукописями и с загами, в коих первое мерцание нашего исторического света. Был у графа Сен-При; жена его, которую мы встретили на пути к Ашафенбергу, накупила для меня датских перчаток, кои с Кудрявским посылаю в Париж и везу с собою в Петербург. Обедаю у St.-Priest и отказал для того барону Николаи, ибо он на даче, а я ушиб ногу и боюсь долго просидеть у моря. Обираюсь в Штокгольм, но еще не знаю как. Плохо без языка! Но сию пору он довел меня до Копенгагена, но доведет ли и до Штокгодьма? Досадую, что избрал сей путь в коляске и с безъязычным камердинером. Я думал, что Штокгольм ближе к Копенгагену: вперед выучусь прежде географии. Прочти мое [письмо] к князю, если он позволит. Иду завтра к Пестору-королю: он заводил школы, отпускал на волю крестьян, жил с метресой, не пил вина, ненавидел англичан за разрушение Копенгагена и всей датской земли (чрез финансы); принимает всех, от босоногого нищего до министра и теперь еще навещает свою подругу подтишком ежедневно, а сына своего и её определил секретарем в Париж. Торвальдсена статуи Иисуса Христа и двенадцати апостолов прелесть! Но ни его, ни поэта Эленшлегера, ни епископа Мюнстера нет в городе. Досадно!

Что бедная Свербеева? От Кошелевых узнал я о её болезни и с тех пор о ней думаю. Видел Северный музей, единственный в своем роде. Сколько драгоценностей! Видел и барона, Николаи и завтра у него обедаю, а после завтра опять к Сен-При.

29/17-го.

Иду к королю на общую аудиенцию и перескажу о пей, когда выеду из белокурого царства. Напиши ко мне в Штокгольм или в Або: везде справлюсь. Сестру Авроры ожидают сюда с португальским мужем.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

1840.