Сие замешательство имело место исключительно по причине лицезрения зеленоглазого ангела, представшего на пороге квартиры. Это существо было настолько прекрасным, что хотелось не только говорить, но даже думать несколько высокопарно.
– Вы к бабушке? – ласково спросила молодая белокурая девушка. Она была не в силах сдержать улыбку, наблюдая за моими манипуляциями нижними конечностями в попытке освободиться от тряпки.
– Скорее к вам, мадемуазель, – неуклюже попытался я улыбнуться, выпутавшись, наконец, из противного клочковатого войлока.
– Тогда вам следует поторопиться, а то я убегаю в университет, – надменно заявил зеленоглазый ангел. – Полчасика я вам, так уж и быть, выделю. Но ни минутой больше. Усекли?
– Постараюсь оперативно управиться, – пообещал я пересохшими от восхищения губами и прошел вслед за девушкой вглубь квартиры.
Двухкомнатная хрущоба, в которой обитала Французова со своей внучкой, выглядела весьма печально. Зал представлял из себя на редкость захламленное помещение с паутиной на беленном лет пять назад пололке. Я даже разглядел два сухих мушиных трупика, завязших в липкой сети, раскинутой косиножкой возле люстры.
– Нет-нет, проходите ко мне, – девушка стояла возле двери направо, указывая мне рукой на вход в свою комнату. – Здесь нам будет удобнее.
«Нам», – это очень хорошее слово, мне оно сразу понравилось. Даже, если оно было произнесено без какой-либо задней мысли, это замечательное местоимение содержало намек на некое единение.
Предвкушая получасовое лицезрение хорошенькой мордашки, я невзначай бросил взгляд в старое потрескавшееся зеркало, нависавшее над комодом в зале.
Отражение выглядело на слабую троечку: сутуловатый тридцативосьмилетный мужчина с серым лицом и воспаленными глазами, скрытыми за стеклами очков. На плечах этого человека уже третью неделю подряд висел теплый афганский свитер. Теплый-то он теплый, да вот воротник уже порядком замаслился. Но что делать, если я с трудом вылезаю из вещи, которая мне пришлась по душе!
Хотя, если сделать очевидную поправку на состояние зеркала, то половину недостатков можно было бы отнести за счет коэффициента искажения амальгамы плюс пыль на поверхности Так что мое изображение все же тянет на твердую четверку с минусом!
Комната, в которую я прошел вслед за девушкой, настолько отличалась от картины, представшей моим глазам в зале, что можно было подумать, будто я попал в другую квартиру – богатую и фешенебельную.
На правой стене впритык друг к другу были развешаны картины, одетые в дорогой итальянский багет, стойка для телевизора была сделана явно на заказ, левую часть комнаты занимал высокий стеллаж, доверху забитый видеокассетами и компакт-дисками.
Весь пол комнаты устилала настоящая медвежья шкура и, вдобавок ко всему, на ажурном столике у окна громоздилась неслабая писюха с косыми флопами, рядом с которой пылился лазарь 6L.
Компутер в комнате молодой девушки – не бог весть какая редкость, даже «пентюх», – сейчас выпускают такие игрушки, что в четверочку не влезут, как ни пихай, – но вот зачем ей понадобился лазерный принтер? Писать любовные письма и задавать изящный шрифт? Может, у зеленоглазого ангела плохой почерк?
Как бы там ни было, бросалось в глаза, что Ида Яковлевна Французова и ее молоденькая очаровательная внучка явно не ведут совместное хозяйство.
– Ну-с, выкладывайте, с чем пришли, – предложила девушка.
Я открыл рот для того, чтобы выдать довольно сложный комплимент, но зеленоглазый ангел неожиданно повернулся ко мне спиной и, усевшись возле зеркала, принялся заниматься своей физиономией. Нет слов, спина у нее тоже была что надо, но даже самый красивый затылок женщины не сравнится с ее лицом.
– Меня зовут Валерий и…
– Очень приятно. Катя, – тут же отозвалась девушка, выбирая румяна.
Зачем ей румяна? Такие щечки хороши без добавочных украшений!
– Ваша бабушка поручила мне заняться поисками пропавшего… – начал я, но меня тут же оборвали. Причем, довольно грубо.
– Старая… – слово, которое последовало за определением возраста Иды Яковлевны скорее подходило к лексикону мжучины, не отягощенному избыточным словарем. – Делать ей не…
Мои брови удивленно поползли вверх и остановились где-то рядом с корнями первых волос.
– Ну спрашивайте, спрашивайте, – подбодрила меня Катя, продолжая свои манипуляции. – Времечко-то бежит, у меня лекция в два.
Массивные часы с вертючими хрустальными пастушками показывали тринадцать сорок пять.
– Вы что, учитесь? – спросил я недоумевая, где столь милое создание набралось таких словечек. И не только набралось, но и научилось небрежно вставлять их в разговор. Да еще с незнакомым человеком.
– Ну да, на филфаке. Третий курс пошел. А что? Я похожа на математичку?
Катя взглянула на меня в зеркале. Теперь она тонюсенькой кисточкой подправляла свои длинные ресницы. Пожалуй, уже обработанный левый глаз выглядел более манящим и загадочным, чем естественный правый. Нет, женщины все же знают, что делают!
– Да нет, ничего, – пожал я плечами, демонстрируя умудренную годами терпимость.
Может быть меня не так воспитывали, но я привык к тому, что определенные слова и выражения не следует употреблять молодым девушкам. Даже будущим филологам. А может быть, им-то в особенности.
– Х… с ним, с кулоном, – продолжала материться Катя. – Подумаешь, фамильная реликвия. Днем с огнем, блин, поискать такую реликвию! В любой ювелирке навалом. Лучше давайте я вас найму.
Я насторожился.
– У вас какие-то неприятности? На личном фронте? – осторожно поинтересовался я.
Катя расхохоталась. Заканчивая аккуратно обводить губы помадой, она, пошамкав ртом, словно беззубая старушка, объявила:
– На лично фронте все зае… Просто у меня мафон спи… Вместе с бабкиной побрякушкой.
Теперь мне показалось, что ее губы чересчур пухловаты. Впрочем, наверное, сейчас такая мода. Любопытно, что Катя будет делать, если мода вдруг круто повернеут в противоположную сторону?
– Он что, дорог вам как память? Или какая-то навороченная модель? – удивился я.
– Нет, ты не понял, – помотала головой Катя, незаметно перейдя на «ты». – Х… с ним, с мафоном, мне кассета позарез нужна. Технику увели вместе с кассетой, которая там торчала, если кто не понял. Dutch for beginners, начальный курс. Мне голландский выучить охота, а там ох… программа, захреначенная по типу двадцать пятого кадра. Все тебе в подкорку закладывается, и ты через месяц начинаешь вроде как все понимать по-ихнему.
Макияж был закончен. Катя посмотрела на себя в зеркало, представив себе, что на нее смотрит другая женщина, – такой у нее был в это время взгляд. Не найдя, чем уязвить собственное отражение с точки зрения предполагаемого оппонента, она с довольным видом повернулась ко мне и, посмотрев на часы, проворковала:
– Так о чем мы говорим? – рассеянно переспросила Катя. – Мне скоро нужно убегать, еще пять минуток и пиздец котеночку.
Я никак не мог взять в толк, каким образом Катя надеется добраться до университета за это время. Но не стал удовлетворять свое любопытство и задал несколько стандартных вопросов:
– Кто-нибудь знал про то, что кулон находится у вас дома?
– Абсолютно никто, – весело ответила Катя. – Ху ноуз? Нободи ноуз.
– Ваша бабушка знала, кому она продаст это украшение? – спросил я на всякий случай.
Снова отрицательный ответ.
– Может быть, вы кого-то подозреваете? – уныло осведомился я.
– Увы, никого, – жизнерадостно ответила Катя. – Что-нибудь еще?
Теперь настала моя очередь отвечать «нет». И это слово точь в точь совпало с автомобильным гудком, в эту минуту раздавшимся с улицы.
– Все, песочек высыпался, – констатировала Катя. – Если на вас накатит какое-нибудь просветление, ищите меня в универе, окей?