Последний август

– Что, тоже не спится? Беда с этим сном. Я вот и валерьянку пробовала, и ромашковый чай. Ничего не помогает. Говорят, лучшее средство для сна – ночная прогулка у океана, с омовением ног и рук. Сейчас попробуем.

Его глаза уже привыкли к темноте, к лунному свету. Он видит, как Стелла входит в воду, подтянув до колен спортивные штаны. Еще шаг-другой, и ее контуры становятся расплывчаты. Кажется, она наклонилась, опустила руки в воду.

– Ну вот, океанская ванна принята. Посмотрим на лечебный эффект, – она садится рядом с ним на бревне, вынимает из пачки сигарету.

Вспыхнувший огонек зажигалки ярко освещает ее ровный нос, губы, сжимающие сигарету, прищуренный левый глаз с густыми ресницами.

– А где жена? Спит?

– Да, у нее сон крепкий и без валерьянки.

– Хорошая у тебя жена, преданная, – Стелла выпускает дым, и Осип улавливает ментоловый запах сигареты.

– А ты откуда знаешь, что преданная? Может, наоборот, гулящая? – шутит он.

Его несколько удивляет неожиданный поворот в их разговоре – о Тоне и его семейной жизни, знакомы-то со Стеллой они лишь шапочно: пару раз на пляже перебросились незначительными фразами о погоде, температуре воды, ее «замедуженности», – о чем обычно говорят отдыхающие после купания.

…На эту шатенку Осип обратил внимание в первый же день, с первой же минуты, как только увидел ее на пляже. Она входила в воду, выразительно виляя роскошными бедрами, и красный треугольник ее трусиков двигался плавно и заманчиво, пока не скрылся в набежавших волнах. Она заплыла так далеко за буйки, что парень-спасатель на вышке стал настойчиво дуть в свисток и энергично махать руками, мол, назад! назад! Стелла тогда послушно поменяла курс и поплыла вдоль берега.

Осип лежал под зонтом, следил, как исчезала и выныривала из воды ее темная голова. Ждал, когда Стелла выйдет, чтобы убедиться в соответствии воображаемого им кадра и действительности. И Стелла не подвела! – вышла из океана, как богиня: вода струилась по ее налитым плечам и бедрам, она вся сияла жизнью и огнем, беспечная, уверенная в себе. И если бы не пожилой мужчина рядом, мужчина с отвисшим, в складках, животом, наклонившийся над водой и брызгающий себе под мышки, то вся сцена была бы великолепна, как на экране. С той минуты Осип уже не сводил со Стеллы глаз. И, кажется, она об этом знала…

– Твоя жена – гулящая? Смешной ты. Да она за тебя в огонь и в воду. Поверь мне. Я в женщинах разбираюсь.

Соединив пальцы рук, она поднимает их над головой, выгибается.

– А-ах, хорошо… Почему все хорошее быстро уходит? Нет бы, тянуться такой ночи лет сто! Луна такая чистая, как у нас, в Бессарабии. Сороки – слышал о таком городишке? Я там выросла. А ты откуда родом?

– Из Питера.

– А-а, город на Неве. Никогда там не была. Правда, я много где не была, путешествую только в фантазиях. Ладно, пора идти.

Он встает, идет следом за Стеллой.

– Это правда, что ты известный киношник?

– Да, режиссер. Правда, насчет известный, не уверен. Во всяком случае, еще пока не Феллини и не Тарковский. Откуда ты знаешь, что я снимаю фильмы?

– В Sea Gate, как у нас в Сороках, – все обо всех все знают и постоянно сплетничают. Если что услышишь обо мне, не удивляйся.

– А я знаю и без всяких сплетен, что твоя любимая актриса – Софи Лорен. Вы с нею чем-то похожи, такая же масть. Угадал?

– Масть бывает у лошадей, – резковато отвечает Стелла, видимо, задетая тем, что кто-то незнакомый столь бесцеремонно проник в ее святая-святых.

«Ди-ин… Ди-ин…» – глухо и жалобно стучит железное било в кожухе маяка.

– И про что же твои фильмы? Небось, про мафию?

– Нет, про писателей.

Они уже у самого обрыва. Осип влезает наверх, протягивает Стелле руку. Она, однако, словно не видит его предложения помочь: ловко упирает ногу в торчащий корень, хватается за железный столбик, врытый в землю, – и через миг, как сильная кошка, запрыгивает вверх. Отряхивает штаны от песка. Оба пролезают через дыру в сетке, идут по тропинке.

– Тоня у тебя хорошая, любит тебя. И мама тоже заботливая, – в голосе Стеллы как будто слышны издевательские нотки. – Вот мы и прибыли.

В ее доме погашены окна, на стене у наружной двери горит фонарь. У крыльца куст жасмина. Осипу вдруг становится душно. Мешанина из запахов океана, цветов, сигаретного дыма, машинного масла из подвала разом ударяет в голову.

– Ну что, режиссер, спасибо за компанию. До встречи на пляже, – она выбрасывает сигарету, игриво шевелит пальчиками на прощанье.

Осип возвращается домой. Сначала входит в комнату Арсюши. Тихонько вынимает из рук ребенка леопарда, подтягивает простынку к плечикам сына, гладит его по волосам. И… ловит себя на мысли, что эта мизансцена сентиментальной отцовской любви так банальна. Бессмертный кадр-штамп: сладко спящий в кроватке ребенок, которого гладит по головке любящий отец.

В окнах жужжат лопастями вентиляторы. Осип заходит в спальню. Там Тоня – в черных трусиках, маленькая грудь открыта. Горит настольная лампа. Осип садится возле жены.

– Что, прогулялся? – Тоня откладывает журнал мод, протягивает мужу руку, уже тронутую загаром. – Тебе, кстати, звонил Ник, интересовался, как дела, просил перезвонить. Может, у него есть для тебя какое-нибудь интересное предложение. Ты ведь теперь – звезда, нарасхват.

Осип гладит жену по бедрам, задумчиво смотрит на пустую стену перед собой.

– Позвони на работу и возьми на неделю отпуск, – продолжает она. – Вообще стоит подумать о смене антуража. Тебе пора уходить с этой дурацкой работы охранника гостиницы, ты ведь режиссер, – Тоня отодвигается к стене, освобождая рядом на кровати место.

– Завтра поеду домой за фотоаппаратом и видеокамерой, – произносит он тихим, но решительным голосом.

Глава 3

Новые соседи по дому – Джеффри, Эстер и пятилетний Мойше.

Главе семьи – лет сорок; худой, ростом чуть выше среднего. Всегда в несвежей белой рубашке, мятых штанах с болтающимися на поясе белыми ниточками-циццерами. Похоже, лысеющий, но с уверенностью сказать нельзя, поскольку ермолка. На вытянутом бородатом лице Джеффа часто выступают нездоровые красные пятна. В общем, обычный хасид средних лет.

Хотя… если приглядеться повнимательней, что-то нетипичное, «не хасидское», сквозит в его прямой, а не сутулой фигуре, в свободных жестах, несколько вальяжной походке.

Его жене Эстер лет тридцать пять; круглолицая, в старомодной шляпке, длинной юбке, из-под которой проглядывают белые кроссовки, в застегнутой плотно блузке, подчеркивающей полноту плеч и отсутствие талии. Ее любимые занятия: пить пиво, играть с детьми во дворе в футбол и устраивать Джеффу сцены.

Они поженились год назад, когда Эстер оставила в Денвере своего мужа-алкоголика и 15-летнюю дочку и, взяв с собой пятилетнего сына Мойше, приехала в Нью-Йорк. В Денвере она была далека от хасидизма, напротив, любила бары, казино, выпивку, словом, все то, что суровый Господь на дух не переносит. Но в Нью-Йорке, сойдясь с Джеффри, вынуждена была войти в лоно ортодоксального иудаизма, омыться в водах Миквы, сменить шорты на длинную юбку, надеть парик, шляпку и в положенные дни ходить в синагогу.

Ее сын Мойше тоже быстро преобразился: оброс пейсиками и надел ермолку. У него глаза черные, как угольки, и сам он очень смуглый. По словам Эстер, сын – в деда, который был наполовину евреем, а наполовину индейцем.

Мойше, ошарашенный событиями и испытаниями, выпавшими на его ребячью долю, – драками пьяных родителей в Денвере, расставанием с отцом и сестрой, переездом в чужой город, знакомством с дядей Джеффом, который, как и папа, часто бывает пьян, и от него исходит неприятный запах сигарет, но, в отличие от папы, он маму не бьет и незнакомых пьяных женщин домой не приводит, а ходит в синагогу; короче, от всех этих перемен бедный Мойше потерялся и как-то утратил связь с окружающим миром. По природе мальчик добрый, безответный, он смотрит вокруг удивленными и не по-детски грустными глазами, словно хочет спросить: а почему это так? а неужели нельзя, чтоб всё было иначе?

Игрушек у Мойше почти нет, телевизора в их доме тоже нет. В хедере, куда он пойдет учиться этой осенью, пока каникулы. Ни друзей, ни приятелей у бедного Мойше. Любимая собака Джилл осталась с отцом и сестрой.

Стоит ли говорить, каким счастьем для Мойше стало появление Арсения! На зеленом газоне, где еще вчера лежал только черный шланг для полива травы, теперь повсюду валяются надувные круги, пиратские корабли, динозавры. На столе часто стоит лэптоп с подключенным интернетом, где можно играть в компьютерные игры, а в холодильнике в квартире Арсения всегда несколько сортов мороженого – с шоколадом, орехами и ягодами.

Пригласив Мойше в гости, Арсюша, как хозяин, деловито подставляет к холодильнику стул, взбирается, открывает морозилку и вытаскивает оттуда сразу все упаковки. Иногда, правда, случаются неприятности, скажем, тяжелые упаковки падают на пол, или Эстер вдруг спохватывается, что сына нет во дворе, и начинает поиски. Тогда Мойше быстро откусывает холодные куски, обжигающие рот, и едва не проглатывая их, выбегает обратно во двор. На вопрос мамы, что он делал у соседей, Мойше, измазанный шоколадом и кремом, правдиво отвечает, что ел мороженое.

* * *

– Никогда не думал, что стану наркоманом. Я мечтал стать знаменитым певцом, когда-то имел редкое сопрано… Мы жили в небольшом городке в Кентукки. Родители отдали меня в специальную музыкальную школу, платили за учебу сумасшедшие деньги. А потом, когда мой голос стал ломаться… – Джеффри крепко затянулся сигаретой, словно желал еще сильнее посадить свои голосовые связки. – Моя музыкальная карьера на этом закончилась. И все пошло прахом.

Они сидели во дворике под навесом. На столе – открытая бутылка водки Grey Goose, на блюдцах – маслины и ломтики сыра.

День клонился к вечеру, но было еще достаточно жарко. Неподалеку ремонтировали дорогу, и сюда порой ветром доносило едкий запах горячего асфальта и жидкой смолы.