Банкир

– Да ладно, Колян, я ж сказал.

– Сказал-показал… Берем жмура – и ходу! Я уже ступней не чую! Курорт, блин!

– Это штормяга воду со дна поднял…

– Да хоть из преисподней! Берись, говорю!

Мужики с двух сторон подняли неподвижное тело.

– Да в нем че, тонна, что ли?

– Погодь… Этак мы его не своротим. Вишь, за корягу он ухватился мертво, а она в самый раз в расщелине, между камнями. Давай, я приподниму, а ты пальцы ему отжимай.

– Да пошел он! Что я, нанялся?

– А фиг ли орать уж? Все одно – до жопы мокрые! Дергай, я отчеплять буду, раз ты такой чистоплюй!

– Колян…

– Да я всю жизнь Колян, а толку?

– Это ты не сбрехал!

– Вытягивай!

Один приподнял тело, другой взялся отжимать пальцы…

– Колян! А говорил я-не зря полезли! Кольцо у него на пальце. С камушком… Готово, – отбросил корягу в сторону, – потащили, под две руки…

Приятели вытянули тело на берег, положили на гальку.

– Ну и чего с ним делать теперь?

– А хрен его знает… Сигарету дай, мои, блин, промокли в куртке.

– Держи.

Мужики закурили, затихли.

– Вот она, жизнь… Сегодня ты – бародствуешь, а завтра – похоронствуешь.

– Серый… Я вот все не пойму, когда ты подкалываешь, когда – серьезно говоришь…

– А чего уж тут подкалывать… Так оно и есть. От косой не убережесся…

– Знаешь… – Колян затянулся крепко, на треть сигареты, выдохнул, не разжимая рта. – С месяц назад захожу я к корефану одному… Вернее, двое их было, Сашка с Вовкой» двойняшки… Росли вместе, на Северном, на поселке, что за вышками…

– Да знаю я…

– Ну вот… Пацанами, значит, играли… В древних людей – еще в овраг забирались, под старым мостом, пещера у нас там была своя… А постарше стали – все удаль выказывали: теплицу школьную бульниками раздолбили, траву по весне на откосе у «железки» запалили – чуть цистерну с соляркой не пожгли… Ну а потом… Потом моим квартиру на Стрелке дали… Виделись когда – от случая к случаю, через год на третий… А тут – забрел я на тот Северный по жуткой пьяни, к какой-то тетке присоседился, утром проснулся – общага бабская, мат-перемат, похмелили кое-как и спровадили… Шапку я еще потерял или снял кто с пьяного – иду, башка мерзнет, сам знаешь, в мороз-то…

– А то…

– Ну и вспомнил… Зайду к Кузьминым, шапку займу, что ли, а то башку выстудит напрочь – дело совсем хреновое… Захожу, Сашка отворяет… А они, братья, значит, Сашка с Вовкой, справно всегда жили, торговали там по чуть-чуть, ясное дело, не большие баре, но и не нам чета… И мамашка у их всю жизнь – по торговле… Захожу, значит, бурчу что-то под нос… Смотрю – на Сашке лица нет… Спрашиваю – чего грустный такой, а он меня как поленом по башке: «Вовка умер. Три дня, как схоронили».

Сел я, слова сказать не могу… И такая тоска!.. Вовке тому – тридцать три всего, как раз исполнилось, а на другой день и помер. Ходил чего-то, маялся, потом лег на диван… Все думали – уснул. А он умер. Сердце остановилось. Такие дела.

Сижу курю, и тоска, аж глохну… И знаешь отчего? Вокруг – все то же: сервант, приемник, телевизор, в шкафу – тетка из журнала наклеена, артистка какая-то… Ковер – на нем мы играли втроем в солдатиков… Все, ты понимаешь, все осталось, а Вовки нет! А тогда – чего все стоит? А, Серый?..

– М-да… А ты не думай. Живешь – живи, и вся философия. Как там поют?

«Эх, пить будем, гулять будем, а смерть придет – помирать будем!» Вот так-то. А раньше смерти – и поминать ее нечего.

– А я не об смерти. Об жизни я толкую: коптим, коптим, а потом – раз, и нет ничего. Как и не было. – Колян кивнул на тело:

– Что этот паря, что кусок бревна. А ведь свитер на нем справный, свитер – целехонек, а человека нет.

Как-то все несправедливо это…

– А ты, Колян, в церкву сходи, к попу. Он тебе и заявит, что будешь жить вечно, коли пить-курить бросишь да баб «топтать» перестанешь… Нужна тебе такая жизнь?

– Да ладно. Серый, не трогай ты попов. Сдается мне, знают они что-то такое, чего мы не знаем… А может, знали когда, да позабыли. Вот и мечемся по той жизни, что пащенки слепые: туда носом – тырь, сюда – тырь… Повезет – в молоко уткнешься, не повезет – дак в дерьмо…

– Оно и всегда так было: чет-нечет, как свезет.

– Не… Деды наши, те тоже ведали. Как-то, еще пацаном, ездил я с дядькой на приработки, под Архангельск. Вроде тот же Север, да не тот: у нас со всей матушки-России, кого за что в свое время понагребли, а те – те коренные. Церкву мы подрядились ремонтировать, дядька мой, значит, по плотницкому, а я – подсобником. А мне тогда – что церква, что шалман – все едино…

Дядька из интересу замок старинный начал разбирать – не работал тот, а красивый, с насечкой, с чеканкой по полотну – залюбуешься… Снимает тихонечко «щечку» – а там механизм немудреный, и на щечке той, с внутренней стороны – тоже все отшлифовано да узором, не таким затейливым, попроще – а все ж разукрашено… Дядька меня и пытает:

«Ну че, понял?»

«А чего понимать – все одно никто не видел!»

«Люди – нет. А Он-то – все видит. И коль спроворил ты где и мастерство свое уступил, поленился, поспешил, пожадничал, абы кончить да деньгу сшибить – кого ты обманул? Выходит – себя, и мастерство унизил, дар унизил, а дар тебе – Божий, его обманул… Смекаешь?»

«Это че, для Бога, что ли, изукрасил? Да что у него, делов других нет?»

«Дурила ты, Колян. Ты замочек-то этот попомни, как прижмет. Пригодится, может…»

Вот и думаю я, Серый… Потому все у нас в тарары летит, что не по совести живем, и работаем не по ней… Вот и не складывается…

– Да? Ты че гонишь? Уголек ты как, хрустальной вагонеткой таскать предложишь? Или – чего?

– Да не о том я…

– Не надо было жадничать и водку хлебать на вровень. Вот тебя и завернуло.

Скажи лучше, что со жмуром делать? Раз вытащили.