– Не усугубляй, Вадик, это одно и то же!
– Ну вот: глядел он, глядел, а тут ему из того шарика прямо в глаз – как даст!
– Пьяным космонавтом, не иначе!
– Почти. Ракетой. Баллистической ракетой.
– Вадик, кончай трепаться, несешь какую-то околесицу, скоро перерыв закончится, надо хоть перекурить успеть.
– Курить вредно.
– Зануда.
– Девчонки, ну дайте порассказать! – В голосе Вадика слышались чуть ли не слезы, он просительно глядел на Лену Толокину.
– Пусть дорасскажет… – махнула рукой Лена. – Только побыстрее, Вадюша, мы же не на диспуте.
– Ну вот, – продолжил взбодренный Вадик, – мужчина этот почувствовал жуткую боль, подбежал к зеркалу, смотрит – а глаз ему выжгло! Насовсем!
Разъярился он, озверел просто, кочергу в камине докрасна раскалил, подбежал к тому кубику и в дыру каленую кочергу и сунул!
– Хорошо хоть, что не в задни…
– Ну Оля-я! – чуть не расплакался Вадик.
– Да не перебивайте вы! – прикрикнула на девчонок Толокина.
– Все. Не будем.
– Ну так вот… Выжег мужик кочергой что-то там, да и забросил этот самый непонятно как получившийся кубик в дальний чулан. Смотреть, что вышло, не стал: второй глаз, видно, пожалел. – Бовин заговорщически приглушил голос. – А через неделю все увидели высоко над землей? громадный человеческий глаз. Живой! Он смотрел с неба и неделю, и другую… Население, понятно, в панике, сектанты разные по улицам шатаются, народ мутят, бардак начался по всей земле страшенный: никто не работает, все конца света ждут.
– Многие его пожизненно ждут, причем с удовольствием, лишь бы не делать ничего, – прокомментировала Аля. – И если к назначенному часу не пробьет, загоревать могут так, что помрут от огорчения.
Вадик только пожал плечами, продолжил:
– Собрались тогда командующие всякие, начальники штабов и прочие офицеры – решать, что делать. Ну а поскольку все вояки думают только одним местом…
– Каким? – поддела Оля Сорока.
– Не тем, каким ты, поняла?
– Хм… А может, у меня оно как раз для этого и предназначено…
– Для чего?
– Для продвижения по жизни, понял? А у тебя…
– Девки! – прикрикнула на всех Толокина. Бовин глянул на девчонку раздосадованно, поджал красиво очерченные пухлые губы, произнес тихо и значимо:
– Дура.
– Сама дура! – беззлобно огрызнулась Сорока. – Ладно, досказывай. Что там с тем глазом вышло?
– Посоветовались те вояки, – продолжил Бовин с новым воодушевлением, – и решили общими усилиями создать жуткую ядерную ракету, каких еще не было, и – врезать ею по этому глазу. Чтобы порядок восстановить и свою власть тоже.
Сказано – сделано. Через пару недель запустили, прямо в самый зрачок! И – глаз исчез.
– И дальше что? – уже заинтересованно слушали девчонки.
– А ничего. Все.
– Как это – все?
– Сидит тот самый мужик, которому глаз выжгло, у камина и вспоминает, как совал в кубик, в тот самый, где голубая планета сама собою висела, раскаленную докрасна кочергу…
Девчонки замолчали. Тишина длилась с полминуты.
– И это весь рассказ? – спросила, наконец, Оля Сорока.
– Да. Все.
– Понятно. Это для умных штучка.
– Ну не для дураков же…
– Мудер же ты, Бовин.
– Чего?
– И мораль: не во всякую скважину зри, не во всякую дырку каленую кочергу суй. Масштабно.
– Ты дура, Сорока, поняла, дура! – взвился Вадик. – Это рассказ о том, что…
– Ну? О чем?
– Просто каждый человек неловким движением может сгубить нашу планету.
Случайно, по глупости. А она – прекрасна, мала и беззащитна.
– Ага… «Голубая, голубая, не бывает голубей…» – издевательски пропела Оля.
– А тебе завидно, да? – готовый сорваться в истерику, почти прорыдал Вадик. – Я же видел, как ты на моего Сашу смотрела, когда он меня у агентства встречал, видел!
– Ша, девки! Прекратили базар! – грубо рявкнула Лена Толокина. – Еще не хватало: три минуты до выхода, а они мужиков делить решили!
– А чего она… – запричитал было снова Бовин. – Коза!
– Ша, я сказала! Детский сад – трусы на лямках! Почему еще не готовы к показу?