Три плюс одна

– «Если что-нибудь от трупа их упадет на семя, которое сеют, то оно чисто», «Если же когда вода налита на семя, упадет на него что-нибудь от трупа их, то оно нечисто для вас», «Если же упадет в какой-нибудь сосуд, то находящееся в нем будет нечисто, а самый сосуд разбейте» – что это, если не советы врача неграмотному населению?

– Есть другой вариант, тоже из эзотерики, – вновь подключился Мирон. – Употреблять свинину виделось чем-то сродни каннибализму, потому что свинья – ближайший родственник человека. Легенды утверждают, что древние знали об этом больше нас.

– Что за чушь про родство? – Бизончик с тревогой поглядел на насаженные куски мяса.

– Мирон имеет в виду давно доказанный факт, что ДНК человека намного ближе к свинье, чем к обезьянам, – пояснила Луиза.

– И что бы там ни утверждала теория Дарвина, наука наблюдает обратную эволюцию – инволюцию. – Ник, наконец, понял, как привести разговор к шутке. – Отсюда следует, что все было с точностью до наоборот: не человек произошел от обезьяны, а обезьяна от человека – с промежуточной стадией "человек ленивый".

– А сам человек произошел от свиньи? – улыбнулась Фаня.

– Человек мог вообще ни от кого не происходить, – сообщил Мирон. – Человек – единственное на планете существо, которое не является частью ни одной пищевой цепочки. Все живое живет по другим законам. Когда в Китае боролись с воробьями – вредителями полей, как тогда считали, то расплодили жуков, которые сожрали урожай. Для восстановления равновесия пришлось за валюту массово завозить импортных птичек. А человека откуда не убери, природа только вздохнет с облегчением.

– Вижу единственное объяснение, – сказал Толик. – Человек – болезнетворный вирус, он поступает как любой нормальный вирус: перекраивает здоровый организм планеты под свои нужды, пока тот не сдохнет. И пока природа не уничтожена полностью, предлагаю воспользоваться ее плодами.

Он вгрызся в пахнущее дымом горячее мясо, и дискуссия заглохла. Все ожесточенно жевали.

Насытившись главным блюдом, народ вспомнил, что имеются и другие продукты. И напитки. В частично подмоченных пакетах нашлись хлеб, огурцы, помидоры… Толик запретил трогать лишь упаковки с чипсами, консервы и сладости, продукты долговременного хранения – это на завтра и послезавтра. На алкоголь особенно не налегали, сказывалось соседство лагеря, где наверняка с тоской поглядывали через озеро десять не менее отдыхающих кавказцев.

Пока жарилась вторая партия, решили собрать плававшую тару. Ее назначение оставалось тайной. Луиза, наверное, знала ответ, но молчала. Прозрачные и коричневые емкости окружили брошенный в воде внедорожник, как на августовском поле бахча будку сторожа. Сейчас они медленно расплывались в стороны.

Лезть в воду оказалось проблемой – купальники лишь у троих, а плавки, кажется, вообще никто не брал. Ник не думал, что окажется на озере, и чресла под спортивками облегали полосатые "боксеры" с ширинкой На роль пляжного костюма они никак не годились. У приятелей, скорее всего, было так же.

– В чем загвоздка? – Бизончик принялся расстегивать ремень. – Или кто-то чересчур стеснительный?

Луиза вспыхнула, Толик тут же покачал головой:

– Борис, ты не прав. Восток – дело тонкое, как говорил классик. Делаем так: у кого купальники, собирают дальнее, остальные, насколько позволят подобранные штаны, тащат с мелководья.

Рита и Фаня со вздохом полезли в палатки, чтобы вновь облачиться в мокрое, а Оленька, единственная, кто оставался в купальнике, первой ринулась на покорение иной стихии. Она с шумом плюхнулась в воду, и берег окатило волной не меньшей, чем когда в озеро на скорости въехал внедорожник.

– На воздухе холоднее, чем здесь! – провозгласила с фырканьем вынырнувшая первопроходчица. – За день прогрелось. Ураа!

Девушки доставали тару с "глубины", где воды было от колен до пояса – до большей плыть и плыть… точнее, идти и идти. Разувшиеся парни ловили добычу у берега и откидывали дальше, а Луиза, оставленная Толиком снаружи, собирала в кучу. Толик командовал.

– Машину как-то вызволять надо, – сказала Луиза виновато. – Ее же, наверное, теперь тягачом вытаскивать…

Толик беззаботно улыбнулся:

– Блокировки включу, и сама выползет. Она в таких дебрях бывала – подготовленные джипы от зависти соляркой захлебнутся. В документах сказано, что брод до метра не страшен, а в реальности это вообще почти подводная лодка. А завтра будет еще кое-чем.

По окончании работ вернувшийся к мангалу Бизончик взбеленился:

– Кто подходил к шашлыкам?!

Сжатые кулаки и выпятившийся подбородок хорошего не предвещали.

Вопрос был глупым, каждый точно знал, что никто. Толик руководил, остальные таскали, все были на виду.

– Не хватает двух шампуров, – объяснил вспышку Бизончик.

Толик равнодушно пожал плечами:

– Обсчитался, наверное.

Оленька, которая лично помогала насаживать мясо, обидчиво поджала губки, а Фаня предположила:

– Может, животные утащили? Полевые. В полях же кто-то живет.

– Мыши или кроты? – скривился Бизончик. – А также ящерицы, чайки, падальщики… кто там еще в библейской компании? Да, зайцы, тушканчики… Или это совы унесли?

– Или собаки, – сказала Фаня.

– Какие собаки? – Толик обвел руками пустоту вокруг.

– Бродячие, – упорствовала Фаня. – А что? Я хоть какую-то версию выдвинула. Можете предложить другую?

Ник мог, но промолчал. События ему не нравились, количество разных «привиделось» росло слишком быстро. И понятно, что историю с двуногим невидимкой в этой компании озвучивать не стоит. Просто нужно быть осмотрительнее и чаще глядеть по сторонам. Люди постоянно говорят о сверхъестественном, а оно в конце оказывается шуткой природы… или человека. Через минуту выяснится, что те же пропавшие шампуры с мясом придуманы или ловко припрятаны ради розыгрыша.

С шашлыками ладно, но Ник не сомневался, что видел гуляющие отверстия в воде.

Бред. Какая-нибудь больная рыба проплыла. Невидимками, если поразмыслить, могут быть только пришельцы, а они, раз уж сумели сюда добраться, по определению превосходят землян технически. Путешествие пешком через поле или на крыше попутки – не их профиль. Как и кража нескольких кусков мяса. Если последнее не прикол Бизончика, то Фаня права, кроме собак это сделать некому.

– Ой, а вы про вернувшуюся собаку слыхали? Это у моей соседки, – затараторила Оленька. Она только вышла из воды, с купальника текло ручьями, и девушка бездумно помогала ладонями, мощными надавливаниями выжимая ткань в местах ее присутствия. – Потерялась год назад, объявлениями весь город обклеили, награду обещали. За деньгами никто не пришел. Думали, машина сбила, или дог-хантеры отравили… Но прошел год, и собака во время обеда очутилась прямо в квартире. Соседку чуть инфаркт не хватил.

Компания вновь окружила мангал, Оленька единственная из всех хоть как-то двигалась и, естественно, собрала все взгляды.

– С обезьяной из супермаркета, должно быть, та же история, – сказала Фаня, чем перетянула внимание на себя. – Была в одном месте, оказалась в другом.

– Это как? – не поняла Оленька.

– Обезьяна хотела бананов, – стала объяснять Фаня. – А где у нас бананы? Правильно, в ближайшем магазине.

– Намекаешь на телепортацию? – Толик насмешливо приподнял левую бровь. – Из «ящика»?

– Не вижу других причин приезда Президента.

– Веришь в телепортацию?

– В науку, – поправила Фаня.

Ник с ехидством переглянулся с приятелями: сплетни здесь называли наукой. Вроде бы мажоры, а балбесы балбесами. Интересовались бы исследованиями, читали отчеты, доклады – знали бы, что до телепортации живых организмов еще как солнца на воздушном шаре. Даже если представить невероятное, перемещение в любом случае состоится в точку, которую укажут приборы, а не желание телепортируемого.

Умники между собой обсуждали другое. На том однажды и сошлись, несмотря на кардинальные различия во взглядах на очень многое. Различия казались непримиримыми. Например, на мировую историю каждый имел собственную точку зрения, которую отстаивал до потери пульса. Точка зрения определялась национальностью. Ник был русским, Мирон – белорусом… нет, беларусом, как не преминул бы поправить, чтоб затем тут же опровергнуть и это определение, заменив милым его сердцу термином литвин. Луиза считалась русской, хотя по женской линии имела еврейские корни, что для этого народа важнее записанного в документах. Ей повезло больше, чем известному политику девяностых-двухтысячных, у которого, по собственному выражению, мама русская, а папа юрист. Луиза была своей для всех, для одних, как у них заведено, по маме, для остальных – как принято у большинства народов. Русые волосы, светлая кожа и чуткий маленький носик не давали шовинистам бросаться определениями, и только женские имена в семье намекали на нечто несвойственное славянам.

В их маленькой команде «умников» Ник был чернявым, Луиза – светлой. Мирон почти белым… А вот Аскеру природа подложила свинью, как и Нику, но намного большую. Хотя бы потому, что свинья – чеченцу, что само по себе свинство. Впрочем, считаясь чеченцем по отцу, Аскер носил в себе чуть не весь генофонд человечества. Светлый, чуть рыжеватый, мелкий и юркий – обычный парнишка, который, пока не заговорит, ничем не напоминал горца. Так же выглядели его родители и большинство братьев-сестер всех возрастов – с некоторых пор Ник потерял им счет, к родным примешивались приехавшие пожить двоюродные, троюродные и так далее, до седьмой воды на киселе. Ника не удивило бы, если некоторые окажутся затесавшимися проходимцами или попавшими в семью по ошибке.

Аскер никогда не видел отца – до рождения сына тот, выручая земляков, погиб в драке. Мама-кумычка вновь вышла замуж, новый папа – татарин, дедушки и бабушки в национальностях тоже не повторялись, при этом все были из городской интеллигенции, то есть горцем Аскер назывался исключительно по географии родительских кровей. Исконный городской житель, он прекрасно говорил по-русски, но с некоторых пор начал изображать акцент: Аскеру казалось, что так грознее. Выглядеть воином превратилось в манию, уронить достоинство стало главной фобией… а выражение лица, как у наивного кутенка, и мелкая конституция всячески этому мешали.