Так это было
Нельзя сказать, чтобы руководство «Индустроя» не принимало мер к наведению порядка на стройке. Наоборот, управляющий трестом В. Я. Зиновьев и главный инженер В. А. Трубников лезли, как говорится, "из кожи вон", чтобы поправить положение, но дело не сдвигалось с места.
Основная причина неудач состояла в том, что руководство треста не занималось изучением причин, тормозящих строительство, и разработкой глубоких преобразований, способных вывести стройку из прорыва. Будучи, по – существу, честными и добросовестными работниками, они, в то же время, были не способны на решительные меры, сопряженные с риском, без чего коренное изменение положение было невозможно.
Должен сказать, что по моему опыту, без риска, конечно продуманного, решение любой, сколько-нибудь сложной задачи в условиях ограниченных ресурсов и времени вообще невозможно.
Руководитель в любом деле, будь то стройка, промышленное предприятие, воинская часть или партийная организация, должен рисковать, принимая, на первый взгляд, не всегда и не всем очевидные решения. Конечно, всегда имеется вероятность ошибки, но, если руководитель исходит не из личных интересов, если он рискует в интересах дела, государства, коллектива, то он всегда будет поддержан этим коллективом и сумеет решить поставленную задачу. Наоборот, если в действиях руководителя проявляются нерешительность, трусость, а, тем более, личная корысть, то за таким руководителем коллектив не пойдет, отвернется от него и он останется с трудностями один на один. Такого руководителя надо менять и на версту не подпускать к руководству коллективом.
К сожалению, в нашей практике, особенно в последние годы, вместо того, чтобы немедленно, изгнать неспособного или недобросовестного руководителя, его сплошь и рядом, перемещают из одного руководящего кресла в другое и он, как ни в чем не бывало, продолжает разваливать дело. В такой кадровой политике, думаю, одна из главных причин наших неудач.
Каковы же были причины неудовлетворительного хода строительства Харьковского станкостроительного завода ранней весной 1934 года, куда я прибыл по указанию ЦК КП(б) Украины?
Стройплощадка располагалась в 15 километрах от Харькова напротив станции Лосево по соседству со строящимся Харьковским тракторным заводом (ХТЗ). На площадке были в то время один-два объекта, а вокруг непролазная грязь. Никаких дорог или подъездных путей к этим объектам не было. Правда к будущей территории завода подходила железнодорожная ветка, но весь прибывающий на стройку материал разгружался с вагонов в полном беспорядке прямо в грязь.
Жилья (квартир или общежитий) завод и стройка не имели совсем. Поэтому все рабочие и служащие ездили из города на трамвае до тракторного завода. Причем давка и очереди были такими, что на стройку они добирались лишь к 10–11 часам утра, а в два часа уже начинали собираться в обратный путь.
Особенно трудно было добираться на стройку осенью и весной в распутицу. Столовой не было. Все это вместе взятое приводило к тому, что рабочие и служащие на стройке не задерживались.
Ограждена территория не была и поэтому не охранялась. Весь материал, который завозился на стройку, растаскивался рабочими тракторного завода для индивидуального строительства. Поэтому стройка несла еще и колоссальные убытки. В общем, впечатление складывалось удручающее.
Нужно сказать, что к моему приезду директором будущего станкостроительного завода уже был назначен П. Лаврентьев, коммунист с 1912 года, бывший торгпред СССР в Англии. Это был прекрасный человек, с которым у меня, впоследствии, сложились хорошие товарищеские отношения (в 1937 году он был арестован и расстрелян, как "враг народа"). Главным инженером завода был назначен И. М. Бриксман, специалист высшего класса, умница и чудесный человек, а его заместителем был легендарный Берзин, превосходный коммунист, не раз делом доказывавший свою преданность народу и партии, что не помешало и его арестовать и уничтожить в 1937 году.
Таким образом, несмотря на то, что завода еще не было, дирекция уже была назначена и времени, надо сказать, не теряла. Не ожидая пока будут построены цеха, она энергично занималась подготовкой кадров рабочих, мастеров, инженеров и начальников цехов, из которых впоследствии выросли отличные руководители крупнейших заводов (Костенко, Герасимов и др.).
Обучение этих кадров проводилось на английских, немецких, американских предприятиях, куда они командировались нашей страной, и где работали простыми рабочими, изучая станки, оборудование, методы работы, технологию производства и т. п. Их командировки продолжались от шести месяцев до года и, когда они возвратились на Родину и стали на свои рабочие места, пуск завода прошел без каких-либо сбоев, а продукция с самого начала выпускалась самого высокого качества.
Думаю, что такую практику не мешало бы возродить во многих отраслях современной промышленности, где имеется большое отставание от зарубежного уровня, так как она себя полностью оправдала еще в годы первых пятилеток.
Направлять же руководителей и специалистов любого ранга в зарубежные командировки на один-два месяца, это, на мой взгляд, то же самое, что выдавать бесплатные путевки в дома отдыха. Деньги тратятся, а серьезной подготовки специалистов, освоения зарубежного опыта не происходит.
Итак, дирекция завода полным ходом развернула подготовку специалистов для будущего завода, а самого завода, где нужно было этих специалистов использовать, не было и в помине. Моей задачей и задачей коллектива строителей было построить этот завод. Размышляя над тем, как это сделать в установленные сроки, я пришел к парадоксальному, на первый взгляд, решению – предложил временно законсервировать строительство цехов завода и других промышленных объектов и приступить к строительству благоустроенных однокомнатных общежитий для строителей, а также к строительству дорог, подъездных путей и ограждений территории будущего завода.
Поднялся страшный шум. От руководства треста «Индустрой» и до партийных органов, высказывались мнения о том, не напрасно ли меня пригласили руководить этим строительством. Но я не уступал и одновременно начал проводить свое решение в жизнь.
С большой благодарностью я вспоминаю поддержку, которую мне оказали в то время секретарь Харьковского горкома партии товарищ Сапов (впоследствии арестован и расстрелян) и первый секретарь ЦК КП(б)У П. П. Постышев, который тоже погиб в годы репрессий.
Начал я с простого. Собрал остатки рабочих, и передал им чертежи одноэтажных кирпичных общежитий комнатной системы. В результате каждое, еще не построенное общежитие, уже получило своего, закрепленного за ним хозяина. На общем собрании я сделал следующее заявление:
1. Все общежития, которые будут строиться, займут те, кто будет их строить.
2. На строительство общежитий, столовой и магазина мы имеем с вами три месяца, оторванные от строительства промышленных объектов, которые потом нам придется нагнать.
3. Общежития должны быть высокого качества, потому что жить в них Вам.
4. Материалы можете брать с промышленных объектов.
Собрание длилось 20 минут. Никто не возражал и в прениях не выступал. На следующий день закипела работа. Рабочим помогали жены, дети, друзья. Работали от “темна до темна”. Попытки профсоюза вмешаться и установить восьмичасовой рабочий день ни к чему не привели. Никто раньше в этих местах такого энтузиазма не наблюдал. Построив общежитие, каждый построил себе сарай. Уже через две недели начали вселяться.
Недалеко от Харькова был свиноводческий совхоз, где разводились свиньи-иоркширы. Начальником политотдела совхоза был бывший технический секретарь парторганизации, в которой в 1926 году я был секретарем.
Я обратился к нему с просьбой выбраковать поросят и продать нам для рабочих. Поросят мы получили около двухсот штук. И вот по окончанию строительства общежития, на котором рабочие сэкономили более месяца, мы провели собрание и премировали лучших рабочих поросятами, а остальных – продали. Зрелище было незабываемое.
Положение на стройке изменилось. К нам начали приходить люди без особого приглашения, так как были созданы необходимые бытовые условия. Я всегда стремился иметь максимум 75–80 % численности рабочих от плановой. Это было важно для сохранения высокой зарплаты, стимулирования производительности труда и, в конечном итоге, для успеха дела. Понимали это и сами рабочие.
В мае на стройку прибыла комиссия ЦК КП(б)У для составления графика строительства и сдачи цехов в эксплуатацию. К этому времени мы были готовы принять самые жесткие сроки. Коллектив строителей был уже неразобщенным, дружным. Многие рабочие писали домой письма, приглашая на стройку своих родственников и знакомых. Они уже были патриотами своей стройки, своего коллектива. Когда график был готов, нас вызвали на оргбюро ЦК КП(б)У, которым руководил П. П. Постышев. График был утвержден, и мы приступили к строительству первой очереди ХСЗ.
Успех любого крупного дела решает коллектив, а коллектив состоит из людей. Поэтому подбор кадров, умелая с ними работа, любовь к людям – главное для любого руководителя. Если это условие выполняется, то успех дела обеспечен. В связи с этим хочу рассказать о некоторых моих сотрудниках по Станкострою, сыгравших большую роль в успешном решении этой задачи.
На строительстве ХСЗ работал начальником участка Иван Иванович Землянский – замечательный мастер своего дела, человек сложной, я бы сказал, трагической судьбы. По национальности украинец, он до 1914 года был плотником-отходником, а с начала мировой войны был мобилизован и зачислен в экспедиционный корпус русской армии, который дислоцировался во Франции. После войны во время революции солдат экспедиционного корпуса в Россию не пустили, а разослали по лагерям во французские колонии. В 1918 году Землянский вернулся во Францию и работал у подрядчика, занимавшегося строительством угольных башен.
Землянский не имел никакого образования, был неграмотен, но от природы обладал сметливым умом и был очень любознателен и трудолюбив. Вскоре он завоевал доверие подрядчика, был назначен десятником, и ему было доверено самостоятельное производство работ. Однажды, работая на сооружении угольной башни, он оступился, упал с большой высоты и разбился так, что по свидетельству очевидцев в больницу привезли мешок костей. В больнице его «сшили», а так как организм был сильный, и за ним самоотверженно ухаживала знакомая француженка-модистка Марго, то он выжил, поправился и вернулся к труду.
В 1922 году его отпустили на Родину, куда он вернулся с молодой женой Марго и дочкой Юлей. Спустя некоторое время Землянский поступил в трест «Индустрой», который вел тогда работы в Донбассе, на металлургических заводах и строительстве шахт. Однако, строительством угольных башен трест не занимался, так как не было специалистов. Эти работы отдавали французским и бельгийским фирмам. После прихода в «Индустрой» Землянский попросил доверить ему строительство угольной башни и отлично справился с этим делом, хотя с трудом мог самостоятельно расписываться. После этого, по личному указанию Серго Орджоникидзе, его специально обучили грамоте и инженерным знаниям за счет государства.
Когда я с ним познакомился, это был сухощавый, смуглый, загорелый человек лет пятидесяти с простым, добрым лицом и черными, как смоль, волосами. Все свои знания, опыт и время Иван Иванович отдавал стройке. Предельно скромный, немногословный он всегда был в работе, никогда не повышал голос и ни в чем не искал личных выгод. Прекрасный семьянин, он боготворил жену и дочерей, с которыми жил в квартире на Пушкинском въезде. В успешном строительстве ХСЗ была большая заслуга И. И. Землянского. Но судьба его была несчастной[3].
Под стать Землянскому был и Портнов – старый опытный строитель, руководивший строительством соцгородка. Это тоже был практик, и его также можно было видеть на стройке в любое время. Обычно он стоял с огромной самокруткой и дымил, как паровоз. Он прекрасно знал жилищное строительство, был исключительно добросовестен и порядочен, пользовался большим уважением среди рабочих.
Очень большую и важную работу выполнял на стройке Ясман. Формально он был заведующим складом, а по существу сам отпускал материалы, имел в своем ведении лесопилку, разгружал прибывающие на стройплощадку грузы и обеспечивал их сохранность. Ясман был глуховат и наивен, как ребенок. Но эта наивность не мешала ему с большой скрупулезностью выполнять свои обязанности. Он всегда знал, что и какому участку нужно, и не было случая, чтобы кто-то по его вине простаивал, чтобы не были своевременно разгружены вагоны, хотя грузы прибывали круглые сутки. Многие ночи недосыпал Ясман и его коллектив, но я не помню, чтобы кто-нибудь из них жаловался на трудную жизнь.
Сейчас, когда я пишу эти строки, часто приходиться слышать, что тот или иной руководящий работник проворовался, берет взятки и поборы с рабочих, выписывает фиктивные наряды или скрывает брак. В то время это было невероятно, дико. Разве можно было тогда даже предположить, что прораб, начальник участка или десятник, а тем более руководитель строительства вступает с рабочими в контакт по таким вопросам? Да, одного дня не мог бы продержаться такой «деятель» в нашей среде! Нравственные устои людей, трудившихся во время первой и второй пятилеток, были очень высоки.
Партийно-воспитательная работа на Станкострое отличалась отсутствием заседательской суетни. За время строительства в течение двух лет было выпущено около 700 листовок, прославлявших ударников труда и критиковавших имевшиеся недостатки. Размер листовки был 10×15 см. Они были очень кратки, продуманы и содержательны. Руководил этой работой партком и его секретарь И. А. Сукенник, которые в большой степени способствовали успешному строительству и воспитанию людей.
Не могу не сказать хотя бы два слова о наших замечательных бригадирах: Вазеяне (штукатур), Михайленко (каменщик), Смирнов (плотник). Каждый из них по своему опыту мог самостоятельно руководить строительством участка, и, я убежден, не допустил бы при этом никакой ошибки. Ну, а что касается сроков и качества выполнения работ, честности и порядочности в расчетах с рабочими, то в этом не могло быть никаких сомнений.
Серго Орджоникидзе
В то время мне не пришлось лично встречаться с наркомом тяжелой промышленности С. Орджоникидзе, но в период работы на Станкострое довелось обращаться к нему по отдельным вопросам или слышать от товарищей отзывы о нем, как о руководителе Наркомтяжпрома. О двух таких случаях мне хочется рассказать, поскольку они характеризуют стиль работы крупных руководителей промышленности того времени.
В 1930–32 г.г. Индустрой вел строительство Харьковского турбинного завода, проект которого был разработан из металлоконструкций. В то время в Индустрое работал талантливый инженер Воробейчик. Учитывая, что металла в стране мало, он предложил перепроектировать завод на основе применения железобетона. Это предложение, да еще в разгар строительства, вызвало бурю протестов, как со стороны заказчика, так и проектировщиков, и предложение Воробейчика поддержки не нашло. Но он не успокоился, отправился в Москву на прием к С. Орджоникидзе, где наткнулся на его помощника Семушкина. Последний, видя тщедушность Воробейчика (он был мал и худ), не поверил в серьезность его предложений и к Серго не допустил.
Но Воробейчика это не остановило. Он подстерег Орджоникидзе в деловом дворе наркомата, когда тот выходил к машине, чтобы ехать на обед, и обратился к нему. Серго усадил его в машину, по дороге выслушал и назначил заседание по этому вопросу на вечер. На заседании предложение Воробейчика было рассмотрено и принято, а тем, кто мешал реализации влетело.
Другой характерный случай произошел со мной лично летом 1934 года. Меня и директора ХСЗ Лаврентьева вызвали на заседание фракции райисполкома, чтобы обязать нас уплатить по 50 тысяч рублей каждого за ремонт школы. Конечно, ремонт школы дело хорошее, но таких денег в смете строительства не было, и выделить я их не мог. Поэтому я не пошел на это заседание, а Лаврентьев, глядя на меня, не пошел тоже. Через несколько дней мы получили решение райисполкома, обязывающее нас внести по 50 тысяч рублей, но мы его снова не выполнили. Еще через неделю мы получили новое решение, в котором мне и Лаврентьеву были объявлены выговоры и снова предлагалось внести деньги. Но я снова не выполнил это решение, не выполнил его и Лаврентьев. Через неделю мы получили решение, содержащее строгие выговоры с предупреждением и то же требование.
Дальше Лаврентьев не выдержал и внес 50 тысяч рублей, я же снова не внес, так как считал недопустимым по решению местных организаций разбазаривать деньги, выделенные на промышленное строительство. Вместо этого я написал на листке из блокнота маленькую записку на имя С. Орждоникидзе следующего содержания:
"Уважаемый товарищ Серго! Из прилагаемых протоколов фракции райисполкома следует, что от меня требуют внести 50 тысяч рублей. Этих денег у меня нет, и никто для нужд райисполкома мне их не давал. Прошу оградить меня от нападок". Это письмо я отправил в Наркомтяжпром и за делами о нем забыл. Райисполком же, исчерпав все возможные санкции и получив 50 тысяч от Лаврентьева тоже успокоился.
Прошло некоторое время. Работники Индустроя, побывавшие в Наркомтяжпроме, увидев меня, спрашивают:
– "Слушай! Что ты там такого сделал, что Серго всем о тебе говорит?".
К этому времени работы на Станкострое уже шли неплохо, но мы не так были воспитаны, чтобы переоценивать свои успехи. Поэтому я долго терялся в догадках, что я не так сделал? Но работы было много, и вскоре я об этом забыл.
А через два месяца явился фельдегерь и вручил мне громадный красный конверт из Партконтроля при ЦК ВКП(б). Докладчиком на заседании был С. Орджоникидзе по моему вопросу: – о неправильном финансовом обложении промышленных предприятий. Этим решением отменялись все решения райисполкома, как нарушающие государственную финансовую дисциплину.
Потом мне рассказали, что мое письмо и протоколы райисполкома С. Орджоникидзе долго держал у себя на столе. Когда к нему заходил начальник строительства или директор завода, он показывал моё письмо и говорил: – "Вот как надо бороться за государственную дисциплину, за государственное добро!".
Так поступил крупный государственный деятель, которому были дороги интересы государства. Попробуйте в наше время не выполнить, порой, абсурдное указание райкома или райисполкома, даже если оно ведет к нарушению государственной дисциплины. Вас сотрут в порошок!
Забывая о том, что мелкие нарушения санкционируют и узаконивают воровство и казнокрадство, нынешние руководители разваливают страну.
П. П. Постышев
Два года мы строили первую очередь Станкостроя. Периодически, с целью контроля, на строительство приезжали работники обкома, горкома, райкома, а также секретари и другие работники ЦК КП(б)У. В 1935 году в порядке проверки решения и графика, утвержденного Оргбюро ЦК, я был вызван в качестве основного докладчика на заседание Оргбюро, которое должен был проводить П. П. Постышев. Хочу рассказать о любопытном эпизоде, характеризующем отношение к решению таких вопросов крупного руководителя-коммуниста, каким являлся Постышев.
Мой доклад был назначен на 6 часов вечера, и я решил поехать пообедать домой, чтобы спокойно подготовиться к докладу. В то время я жил на Пушкинском въезде, д.7, и, не доезжая до дома, неожиданно встретил своего товарища по гражданской войне. Встреча нам обоим была очень приятна, я пригласил его пообедать и ради такого дела мы выпили и, кажется, неплохо.
Должен заметить, что я никогда не искал кампаний и не любил людей, смотревших на жизнь через донышко бутылки. Но, если приходилось, то я мог выпить солидную дозу, не пьянея и не теряя рассудка. Этому научил меня еще хозяин – медник в 1912 году. В общем, мы хорошо пообедали, и к 6 часам вечера я был на оргбюро ЦК и доложил о выполнении графика по строительству Станкостроя. Докладывать мне было нетрудно, так как, за небольшим исключением, сроки графика были выполнены по всем цехам и даже с небольшим опережением. О трудностях, без которых ни одно дело не обходится, я докладывать не стал, так как считал, что мы сами обязаны находить пути их преодоления.
Закончив доклад, я присел в стороне, где стоял сифон с водой. Меня одолевала жажда после обеда, я нажал сифон и выпил стакан воды. Павел Петрович Постышев, обращаясь ко мне, сказал с улыбкой:
– "А ты, видать, хорошо пообедал?".
Сказано это было с характерным волжским акцентом. Я ответил:
– "Да, Павел Петрович! Я сюда прямо с обеда явился, встретил товарища по гражданской войне".
"Ну, тогда, сказал Павел Петрович, поставьте ему еще один сифон воды, он заработал".
Постышев был широкий, чуждый мелких придирок человек, и вместе с тем решительный, требовательный руководитель очень крупного масштаба.
На этом заседании произошел еще один любопытный случай, о котором стоит рассказать. Директор ХСЗ Лаврентьев решил выступить после меня с критикой строителей. Сделал он это не потому, что считал нашу работу плохой, он был доволен ходом строительства, а потому, что боялся, чтобы у Оргбюро не сложилось впечатление, что дирекция завода и строители «сжились», "спаялись", как тогда говорили (а мы, в действительности, очень сдружились, что не мешало нам крепко ругаться по делу).
Когда он начал критиковать, а почва для этого была довольно шаткой (перед заседанием Оргбюро было проведено специальное обследование нашего строительства промышленным отделом ЦК и его доклад, в основном, соответствовал моему), П. П. Постышев прервал Лаврентьева и обратился к членам Оргбюро с такими словами:
– "Видали, герой! Он думает, что строить легко. Цивлин ему строит завод, а он стоит сторонним наблюдателем, ждет когда ему подадут готовенький завод, да еще и критикует. Я предлагаю записать ему выговор, чтобы знал, что строить нелегко и что ему не критиковать, а помогать нужно”.
Так и записали неожиданно для всех выговор Лаврентьеву, а он долго после этого не мог прийти в себя. Лаврентьев был кристальный коммунист, прекрасный человек и товарищ, но подвела его в этом случае "дипломатия".
Первая очередь Харьковского станкостроительного завода была окончена и сдана с опережением в конце 1935 года. Принимал первую очередь завода С. Орджоникидзе, который похвалил нашу работу.
Страна начала получать собственные высококачественные радиально-сверлильные и кругло-шлифовальные станки, которые до этого мы были вынуждены закупать за рубежом и без которых невозможно было обеспечить разработку и изготовление отечественных машин, станков и двигателей для народного хозяйства и обороны страны.
На строительстве укрепрайона в г. Шепетовке
В январе 1936 года я получил телеграмму с предложением немедленно прибыть в ЦК КП(б) Украины. Я тут же собрался и приехал в Киев. Там мне предложили приступить к работам по строительству оборонительных сооружений вдоль польской границы в районе города Шепетовка. В это время наши отношения с Польшей были очень напряженными. Правительство Пилсудского вело себя вызывающе, и можно было ожидать любого исхода.
Поэтому партией и правительством было принято решение в срочном порядке укрепить районы, граничащие с Польшей. Предстояло в короткий срок выполнить огромный объем строительных работ. По этому вопросу меня и вызвали в ЦК КП(б)У. Через два дня я был назначен начальником укрепленного района УНР-103, располагавшегося вблизи населенных пунктов Шепетовка-Славута (13 км от границы), Судилкино.
Нам предстояло почти полностью снести Шепетовку и построить новый город, состоящий из казарм и домов начальствующего состава (ДНС). Кроме того, нужно было построить базы для танков, мастерские, гаражи, аэродромы, подземные укрепления и другие объекты, необходимые для современной армии, оснащенной мощной боевой техникой. Все это нужно было завершить к сентябрю 1936 года.
К моменту моего приезда на стройке было всего 100 человек рабочих. Нужно же было только для разгрузки прибывающих вагонов около 700 человек, а для обеспечения автотракторного парка еще 200 человек. Наряд на рабочую силу мне дали в Новгород-Волынск. Но строителей там не оказалось и первые несколько человек, прибывшие оттуда, оказались инвалидами. Местные организации не смогли их использовать на сельскохозяйственных работах и потому выделили нам на стройку по присланному наряду. Понятно, что рассчитывать на такую рабочую силу я не мог. Нужно было срочно искать выход.
Я обратился в Киевский военный округ (КВО), чтобы получить наряд на другую область, но из этого ничего не вышло. Не выполнить решение Политбюро ЦК КП(б)У я тоже не мог, хотя формально моей вины не было: – не дали рабочих, а без рабочих строить нельзя. Но ссылаться на объективные причины я не привык и продолжал искать выход из этого положения. Наконец, мне показалось, что выход найден.