Так это было
На заседаниях запорожского комитета профсоюзов строителей мы рассматривали такие вопросы, как укрепление государственных предприятий, устройство быта рабочих, предоставление жилья в домах, принадлежащих буржуазии, направление на учебу в ВУЗы и на рабфаки преимущественно рабочих, направление на курорты по бесплатным путевкам, ликвидация безработицы, организация политико-воспитательной и культурно-просветительной работы и многие другие. Все решения комитета профсоюза строго выполнялись администрацией, и профкомы пользовались большим авторитетом у рабочих.
Во время работы в комитете профсоюза строителей меня избрали одновременно секретарем парторганизации строителей и секретарем окружного отдела союза строителей Запорожья. Такое совмещение обязанностей в то время было принято, так как партийных кадров не хватало. Так продолжалось до 1929 года, когда окружком партии счел нужным поручить мне руководство хозяйственным предприятием, но об этом несколько позже.
Работа, проводимая профсоюзами в артелях, имела большое значение, не только потому, что была направлена на защиту прав трудящихся против эксплуатации, но и потому, что способствовала становлению государственного сектора в строительстве.
Строительные рабочие из сезонных, отходников начинали переходить на оседлый образ жизни. Вместо артельщиков появились свои десятники из рабочих. Строительство из сезонного промысла начинало превращаться в отрасль промышленности. Стояла задача дальнейшего укрепления государственного сектора в строительстве, вытеснения из него частных подрядчиков, не в меру расплодившихся в условиях НЭП, а и проявлявших немалую изворотливость. Выступая на торгах, где сдавались подряды на строительство государственных объектов, частный подрядчик, как правило, предлагал более низкую сметную стоимость, чем могли допустить государственные предприятия. Это объяснялось тем, что последние, обычно располагали более громоздким конторским аппаратом, тогда как у частного подрядчика его просто не было. Руководство строительством и расчет с рабочими он обычно осуществлял сам или ему помогал кто-нибудь из семьи. К тому же в первые годы советской власти строительные организации были очень молоды и не имели опытных руководителей-хозяйственников, не говоря уж о технических кадрах. В таких организациях служили в основном старые инженеры, работавшие до революции у частных подрядчиков, выполнявших работы для земства, городской управы. Понятно, что они не могли взять на себя решение грандиозных задач, которые поставила советская власть.
Необходимо было создание крупной строительной индустрии с руководителями нового типа, сочетающими смелость в решениях с деловитостью, для которых интересы партии и государства были бы превыше всего. Такие руководители появились, но не сразу, через несколько лет. А тогда руководители строительных организаций не имели еще ни необходимого опыта, ни образования и выполняли, кроме того, много других обязанностей.
Начальником запорожской конторы Госстроя был в то время Митрофан Гончаров. До революции он работал на строительстве простым столяром. Кроме обязанностей начальника Госстроя, он выполнял функции председателя окружного отдела профсоюзов и был председателем контрольной партийной комиссии. Тогда коммунисты обычно занимали по две-три ответственные должности, стараясь делать при этом все возможное для того, чтобы их добросовестно исполнять. Получали они при этом, конечно, только одну зарплату, ограниченную партмаксимумом, и не допускали у себя дома никаких излишеств.
Помню, что в квартире Гончарова кроме простого соснового стола, четырех-пяти табуреток, вешалки и двух кроватей больше ничего не было. Да ему больше ничего и не нужно было. Смысл своей жизни он видел в построении нового общества, где человек будет жить свободно и радостно. Для воплощения своей мечты Гончаров был готов отдать всю свою жизнь без остатка. И такими, как Гончаров, были тогда все наши товарищи по партии.
А если, порой, появлялся аферист, нечистоплотный человек, то это казалось нам настолько невероятным и диким, что вызывало негодование всей партийной организации. Обычно выяснялось, что это примазавшийся, чужой человек, сумевший хитростью пролезть в наши ряды. Но эти случаи в то время были очень редки.
Будучи заядлым холостяком, я считал, что никогда, во всяком случае, долго, не женюсь по тем соображениям, которые у меня сложились еще на курсах Политотдела ЮгЗапа. Да и когда мне было ухаживать за девушками, если у меня не было для этого ни времени, ни возможностей. Как положено коммунисту зимой и осенью я ходил в старой кожаной тужурке, костюма не имел, никакой мебели, кроме табуретки и жесткой кушетки у меня не было. Ну, какой из меня жених?
Проблема одежды обострялась летом, так как приличной рубашки у меня тоже не было. Благо на Украине летом тепло, поэтому обычно я щеголял в нижней рубашке. В то время это никого особенно не смущало, ну а меня подавно.
И вот, как-то, в конце 1924 года ко мне на работу зашла знакомая девушка – Лида Сац, и говорит:
– "Петя! Помоги устроить на работу мою подругу, Лизу Ясину. У нее в семье сложилось тяжелое материальное положение, отец-маляр без работы, а семья большая – семь душ".
Спрашиваю, что она умеет делать. Ничего, говорит, особенно не умеет. Кончила гимназию, затем курсы медсестер, но зато поет, как соловей.
Ну, думаю, медпункта у нас нет, оперного театра тоже, а вот секретарь-машинистка нужна. Пусть, говорю, заходит, если согласна печатать на машинке.
На следующий день Лиза пришла и начала стучать одним пальцем на машинке. В общем, секретарь-машинистка из нее не получилась. Но мы познакомились, и она мне понравилась. Очень красивая девушка.
Как-то, Лиза пригласила меня на вечер самодеятельности в клуб красноармейской части. Она исполняла там русские и украинские мелодии.
Петр Цивлин (1921 г.)
Я очень люблю украинские песни и, слушая Лизу, поразился ее сильному, чистому голосу. «Соловей» Алябьева она исполняла действительно, как соловей. Её неоднократно вызывали, успех был большой.
В другой раз я уже сам пригласил Лизу в городской парк. А она говорит – не в чем пойти, последние туфли развалились. Ну, занял я денег у товарищей, заказал у знакомого сапожника туфли и принес их вечером Лизе. Надела она их, и мы пошли гулять.
Гуляем, а она мне говорит, что заведующий клубом, где она выступала, сделал ей предложение, но она решила посоветоваться со мной по этому вопросу. Ну, я ей ответил, зачем тебе идти за него, выходи лучше за меня. Правда, получаю я немного, хором у меня тоже нет и всё мое на мне. Но относиться к тебе я буду хорошо, семью обеспечу. Это обещаю.
Лиза согласилась. На следующий день, как условились, Лиза зашла ко мне на работу в окружной комитет профсоюзов. С ней пришли Лида Сац с мужем, и мы направились в ЗАГС, а оттуда вышли мужем и женой.
Вся процедура заняла 20 минут, после чего я пошел на работу, а она домой. С тех пор вот уже 40 лет я – женатый человек.
1925–26 г.г. были для меня особенно напряженными по работе, да к тому же появились еще и семейные обязанности. Нужно было подрабатывать, заботиться о семье. Кроме того, как видно, сказалось напряжение прошлых лет, недоедание в предвоенные годы и во время гражданской войны.
Короче говоря, сидя, как-то, на работе я закашлялся, и у меня пошла кровь горлом. Выяснилось, что я болен туберкулезом легких. Вес мой был 44 килограмма, держалась температура. Товарищи срочно достали мне путевку в Ялту для лечения в туберкулезном санатории. Настроение было неважное. Ел плохо, не хотелось.
Лиза Яснна-Цнвлина (1925 г.)
Сижу, как-то, в санаторской столовой, ковыряю вилкой в тарелке. А столы тогда были большие, человек на двадцать. Многие уже поели и ушли, осталось несколько человек. И вот один из них, пожилой товарищ, сидевший напротив меня (его звали Кузьмич), говорит:
– "Ну, что, Петр, нос повесил! Есть тебе надо, да как следует. Сходи на набережную, купи толстую палку и приходи обратно в санаторий, я тебя буду ждать". Я знал этот магазинчик, где продавались резные палки с набалдашником. Когда я вернулся в санаторий, Кузьмич сказал, что отныне каждое утро после завтрака я буду ходить с ним в горы в партийном порядке, а возвращаться мы будем только к обеду.
Кузьмич был старый большевик с дореволюционным стажем. Туберкулезом он заболел еще сидя в царских тюрьмах, поэтому ослушаться его я не мог. Каждый день мы отправлялись с ним в горы, и через несколько дней у меня появился аппетит. А ещё через полтора месяца врачи сказали, что болезнь начала отступать. Я снова мог работать.
П. Г. Цивлин – член Правления Запорожского отделения Всесоюзного Профсоюза строителей после перенесенного заболевания туберкулезом (1928 г.)
В мае 1926 года у меня родился сын. В доме никакой утвари не было. Ни у жены, ни у меня не было пальто, одежды. Сыну нужно было приобрести самое необходимое, да и болезнь требовала усиленного питания.
Я обратился в Окружной комитет профсоюзов с просьбой разрешить мне пойти работать на производство, чтобы иметь возможность заработать деньги. Мне разрешили при условии, что я, по-прежнему, буду исполнять обязанности секретаря парторганизации, председателя запорожского горкома профсоюза и депутата горсовета.
В то время в Запорожье строился пятиэтажный дом длиной полтора квартала для рабочих завода «Коммунар». Конструкция этого дома была довольно интересна. Весь каркас был металлическим из швеллеров и балок, которые крепились между собой за счет клепки (сварка в то время еще не была распространена). Вот мне и было поручено изготовление этого каркаса. Так я стал бригадиром монтажников. Для этой работы была нужна бригада в 30 слесарей. Часть из них я подобрал из товарищей, с которыми работал до революции, а часть составили, так называемые "спортсмены".
Дело в том, что среди строителей – комсомольцев было человек двенадцать неплохих спортсменов, которые в основном выступали от нашей организации и приносили ей первые места на различных соревнованиях. Большинство из них были выходцами из нерабочих семей и гнушались работой на стройке в качестве простых рабочих. Обычно мы направляли их в бригады строителей, но они старались либо незаметно слинять, либо сделать так, чтобы от них отказались сами бригады. Обычно это им удавалось.
Вот этих-то спортсменов, не имеющих никакой специальности, мы пригласили на бюро комсомола, где я объявил, что решил взять их в свою бригаду, и посмотреть, на что они годны в настоящем деле.
Сначала их деятельность проходила с переменным успехом, но, постепенно, ребята увлеклись монтажными работами. Производить их приходилось на большой высоте, орудуя тяжеленными балками, для чего нужна была большая физическая сила и ловкость (кранов тогда не было).
Я никогда не попрекал ребят, не делал замечаний по пустякам, они же, видя, как я сам и опытные монтажники добросовестно трудятся на монтаже каркаса здания, старались от нас не отставать. А когда подошла первая получка, и спортсмены впервые в жизни получили по 90–100 рублей на руки (в то время хороший костюм стоил 60 рублей), им стало ясно, что теперь не нужно клянчить копейки на кино и ждать пока родители купят им обновку.
Положение изменилось. Нередко я стал замечать как балку, которую с трудом несли двое рабочих, такой спортсмен подхватывал один и ловко устанавливал на место. Впоследствии многие из этих ребят стали инженерами-строителями, сделавшими немало полезного для страны.
Окружком разрешил мне работать в бригаде для укрепления материального положения семьи только семь месяцев. За это время моя бригада закончила клепку и монтаж каркаса жилого дома, и мне пора было возвращаться на основную работу. Вскоре она меня затянула настолько, что о болезни некогда было и думать. Начиналось строительство Днепрогэса.
Днепрострой
В конце 1926 года по стране разъезжал техник Александров (однофамилец академика Александрова – автора проекта Днепрогэса), демонстрируя чертежи будущей гидроэлектростанции, делая доклады об эффективности Днепрогэса и втягивая аудиторию в дискуссии, проходившие тогда между профессором Александровым и строителем Волховстроя Графтио. Графтио был против строительства Днепрогэса, считая, что вода, поднятая плотиной, будет уходить и поэтому строительство окажется неоправданным.
Слушая мнения сторон, мы, естественно, отдавали предпочтение Александрову. Его проект казался нам более смелым, грандиозным и на общих собраниях рабочих решения, как правило, выносились в поддержку строительства Днепрогэса.
В 1927 году прибыла Государственная комиссия ГОЭРЛО из Москвы, и было принято решение строить Днепрогэс. Для нас это было большим событием. Но, вместе с тем, это налагало на нас большую ответственность в части развертывания профсоюзной работы для успешного строительства Днепрогэса (впоследствии, когда строительство было развернуто полностью, был создан рабочий комитет профсоюзов Днепростроя с непосредственным подчинением ЦК профсоюзов Украины).
До сих пор не могу не выражать восхищения четкостью и талантливой организацией Днепростроя. Имея детально разработанный проект плотины, начальник строительства Винтер начал с того, что построил замечательные шоссейные и железные дороги, жилье для рабочих, столовые, мастерские, которые со спокойной совестью можно было назвать заводами. Среди них были прекрасные деревоотделочные комбинаты, заводы жидкого воздуха, мощные бетонные заводы и т. п.
На этих заводах, использующих правильно организованные технологические потоки, не было видно людей. Только после этого Винтер приступил к строительству самой плотины и электростанции.
Все самые новейшие по тому времени механизмы, имевшиеся за рубежом, были представлены на Днепрострое и с ними прекрасно справлялись наши рабочие. Душой строительства был Винтер. Это был невысокий, сухощавый человек огромной энергии и твердой воли. Он считал своей обязанностью почти ежедневно бывать на важнейших участках строительства.
У Винтера было два заместителя и один помощник: академик Веденеев – по гидротехническим сооружениям, Раттерт – по гражданскому и заводскому строительству и Михайлов по общим вопросам. Это были лучшие, талантливейшие строители нашего времени. В качестве консультантов на строительство были приглашены представители американской фирмы Куппер, с которыми наши строители соглашались не всегда.
Днепрострой был первенцем строительной индустрии республики, не имевший равных себе по грандиозности. И, тем не менее, он был завершен вместе с заводами и жильем для рабочих точно в срок, то есть за пять лет (с 1927 по 1932 год). Первоначальная стоимость строительства была определена в 225 миллионов рублей, но в дальнейшем Винтер предложил ее снизить на 15 миллионов и окончательная стоимость Днепростроя составила 210 миллионов рублей.
Днепровская плотина принципиально отличается от современных плотин. Она не имеет арматуры, за исключением отдельных плавающих прутьев для связи забетонированной части плотины с бетонируемой. Не было также никаких специальных мостов для транспортировки бетона и устройства ряжей.
Вместо, создаваемых в настоящее время специальных мостов для запруды реки, на Днепре устанавливали с двух сторон реки клети из брусьев 24 на 24, по ним укладывались рельсы, по которым двигались опрокидывающиеся вагонетки со щебнем, осколом гранита, добывавшимся здесь же при разработке русла. Таким образом, совершенно незаметно, дешево и быстро, при небольшом количестве людей и при отсутствии машин устраивались ряжи.
Бетон замешивался ногами строителей. На такой технологии настаивали американские консультанты, так как вибраторов тогда не было. Подъемные механизмы устанавливали по мере подъема плотины. Пути для подвозки бетона также устанавливались по мере подъема плотины, для чего требовалось лишь изредка перекладывать рельсы. Практика подтвердила, что и без арматуры плотина Днепрогэса была устойчива, и незачем было вкладывать в нее десятки тысяч тонн металла. Устойчивость плотины обеспечивалась ее подковообразной формой. Если бы ее сделали прямой, то она оказалась бы менее устойчивой даже при наличии мощной металлической арматуры.
Днепрогэс строила вся страна. Особая роль в этом грандиозном строительстве принадлежала молодежи, комсомольцам. Всего на строительстве работало 55 тысяч человек. Американцы впервые принимали серьезное участие в советской стройке. Многого они не понимали, энтузиазм людей, от рабочего до крупнейших специалистов, их явно удивлял и, в то же время, внушал уважение. Из сообщений печати я знаю, что уже после Отечественной войны бывший представитель фирмы Куппера на Днепрострое – Томпсон высказывал глубокое восхищение нашими строителями.
Одним из острых вопросов на Днепрострое был вопрос зарплаты. Появилось много новых работ, которые до той поры не встречались в строительстве, нужны были новые нормы. Для решения этих вопросов окружной комитет создал на Днепрострое общестроительную расценочно-конфликтную комиссию (РКК) и направил меня на строительство в качестве ее члена.
Комиссия состояла из представителя администрации и рабочих. В функции члена комиссии входило: разработка и проверка норм и расценок, их утверждение, разбор конфликтов и т. п. Заседания РКК проходили в присутствии рабочих и служащих. В дни, когда заседала РКК, многие рабочие, свободные от смены, приходили послушать наши споры и принимали участие в разрабатываемых решениях.
Проработать до конца Днепростроя мне не пришлось. Окружной комитет партии выдвинул меня на работу в качестве управляющего запорожским трестом по добыче и обработке гранита. Было мне тогда 28 лет, и это была моя первая самостоятельная хозяйственная работа, если не считать задания СТО по восстановлению котлохозяйства в Донбассе в 1921 году.
Управляющий трестом
До меня здесь работал пожилой человек с большим, еще дореволюционным, опытом по фамилии Фукс. При нем разработка карьеров сводилась в основном к изготовлению бордюрных камней, щебенки, бута и других мелких изделий, вплоть до индивидуальных памятников. Рабочие были из окрестных сел и деревень: – Янцево, Мокрая, Натальевка, Кичкас и др. Нужно сказать, что среди них имелись весьма одаренные специалисты, способные создавать высокохудожественные произведения, хотя считались простыми каменотесами.
Залежи гранита в районе Днепра были огромными, причем если в Натальевке и Янцеве гранит залегал огромными плитами, позволявшими вырубать целые глыбы, то в Кичкасе залежи гранита были косослойными, что делало его пригодным для строительных работ в качестве бута и щебня. По цвету – это очень красивый светлосерый гранит с вкраплениями слюды, играющей на солнце. В Кривом Рогу гранит розовый, и это объясняется соседством железной руды. Розовый гранит тоже очень красив, особенно полированный. До революции, и уже при советской власти, этот гранит заказывали для памятников и увозили к себе на родину многие жители Франции.
Способ разработки карьеров был примитивный и соответствовал времени строительства египетских пирамид. Пробивались вручную бурки диаметром 40 мм. Если нужно было добыть специальный массив, бурки делались до глубины, соответствующей толщине изделия и располагались один за другим по прямой линии с интервалом 10–15 мм. Затем они заполнялись порохом, взрывались и раскалывались клиньями, а иногда с помощью замерзшей воды. Для добычи бута бурки делались глубиной до 3 метров и взрывались динамитом, а позднее амоналом.
В период первой пятилетки, когда строительство развивалось невиданными темпами, такие методы разработки карьеров, понятно, устраивать уже не могли. Работая в запорожском комитете профсоюза, я нередко бывал на разработках гранита, видел все эти методы работ и часто критиковал их. Видимо, в связи с этим окружком партии и решил рекомендовать меня в качестве управляющего трестом. Но одно дело критиковать со стороны, а другое – делать и отвечать самому.
Требования к себе я ставил большие, хотелось поспевать за темпами работы страны, но опыта в этой области у меня практически не было никакого. Я был еще очень молод, и первое время мне приходилось довольно тяжело. Тогда я и познал впервые и горечь неудач и бессонницу. Но выручила старая привычка обращаться за помощью к людям.
Без созыва формальных совещаний, без треска и шума, без всякого зазнайства я пошел на выучку к опытным мастерам и просил их совета и помощи, обращаясь к ним доверительно, как к родным людям. И никогда и никто в помощи мне не отказал. Люди шли навстречу, охотно, делясь опытом, подсказывали, как следует поступить, какое решение принять. За короткое время я освоил технологию и все хитрости этого на вид простого, а на самом деле довольно интересного дела.
Помог мне, конечно, и опыт работы на Днепрострое, где, наряду с ручными, применялись уже и современные машинные методы обработки гранита. В результате наш трест принял на себя утроенный объем работ, включая облицовку набережной Москвы-реки. Это дало возможность перевести натальевские и янцевские разработки только на выработку штучного камня, который тогда ценился очень высоко.
Появилась и новая продукция – брусчатка, которую раньше здесь никто не делал. Жизнь становилась интересной, созидательной. Мы начали внедрять механизацию, сами изобретали и изготавливали станки и приспособления, начали строить жилье для рабочих, ввели профессиональное обучение, которое до этого было потомственным (отец обучал сына) и многое другое.
Партийно-комсомольский актив треста «Нерудкоп». Управляющий трестом П. Г. Цивлин, во 2-ом ряду слева – четвертый. Внизу в центре сидит его маленький сын – Илья
В итоге трест выполнил утроенный план полностью по всем показателям. По итогам первого года моей производственно-хозяйственной деятельности в тресте окружной комитет партии решил за успешную работу направить меня на учебу в Промышленную Академию имени Сталина, которая по решению ЦК ВКП(б) только что была организована в г. Харькове с целью подготовки руководящих кадров для советской промышленности.
Промакадемия имени Сталина
Решение ЦК ВКП(б) о создании в Харькове промышленной академии имени Сталина было связано с острой нехваткой специалистов для проведения широкой индустриализации страны. Партийные кадры, совершившие революцию и отстоявшие советскую власть, преданные делу построения социализма в нашей стране, были в большинстве своем технически безграмотны. Старых специалистов с дореволюционной подготовкой было мало, кроме того, они вызывали недоверие в связи с имевшими место фактами саботажа, нелояльного отношения к советской власти. К тому же вскрылось дело промпартии, возглавлявшейся профессором Рамзином, ставившей, как утверждали, задачу организации переворота. Все это и побудило поставить вопрос о необходимости подготовки собственных руководящих технических кадров для промышленности, создав для этого промышленную академию и направив в нее для обучения молодых коммунистов, доказавших свою преданность советской власти в годы революции и гражданской войны.
Так я стал студентом первого набора строительного факультета академии имени Сталина, куда пришел с образованием двух классов народной школы. Понятно, что это приводило к немалым трудностям. Ведь за три года учебы мне нужно было получить не только среднее образование и ликвидировать безграмотность, но пройти курсы специальных дисциплин, таких как высшая математика, физика, химия, сопротивление материалов, черчение и др. Конечно, курс академии строился с учетом крайне слабой подготовки студентов, но и нам предстояла напряженная учеба, и мы все включились в нее, не щадя сил. К учебе мы приступили в сентябре 1930 года. Академия располагалась тогда на Сумской улице в центре Харькова против дома «Саламандра». В это же время велась надстройка одного этажа на доме, занимавшем целый квартал возле Благовещенского базара. В этой надстройке каждому студенту была выделена отдельная комната, в которой он мог проживать с семьей.
Материально студенты академии были хорошо обеспечены. Мы получали партмаксимум и талоны на книги, причем не только технические, но и из сокровищ мировой литературы (Сервантес, Рабле, Декамерон и т. п.).
Таким образом, государство сделало всё для того, чтобы мы могли хорошо учиться, ну а мы, в свою очередь, должны были сделать всё для того, чтобы овладеть знаниями. И мы учились на совесть, слушая лекции в академии с восьми утра и до двух часов дня, а потом, занимаясь в общежитии с трех часов дня и до полуночи.
Основной возраст студентов был не менее 29–30 лет. Многие долгое время были на руководящей партийной и хозяйственной работе. В этом смысле самая небольшая руководящая должность была у меня (управляющий трестом районного масштаба). Другие же товарищи были членами ЦК, ЦКК и членами правительства Украины, председателями и секретарями губернских исполкомов, директорами крупных заводов. В общем, это были люди привыкшие командовать.