Так это было
Но, так как я опасался, что ассигнования будут затянуты, а оборотные средства требовали срочного восстановления, то я вынужден был пойти на этот обман. Сейчас же, когда оборотные средства восстановлены, мне скрывать больше нечего. На это нарком ответил: – "За такие нарушения финансовой дисциплины судят, но дело Вы сделали замечательное!". Этот завод очень пригодился во время Великой отечественной войны. На нем изготавливались доты, пулеметные ячейки и т. п.
Оправдываю ли я свое поведение в то время? Конечно, нарушать государственную дисциплину, строя внеплановый, нефинансируемый завод – плохо. Но не строить его в той ситуации было бы еще хуже. Завод был остро необходим стране, он позволял сделать крупный технологический прорыв, повысить производительность труда, сэкономить сотни миллионов рублей и т. п.
Какая разница, по какой причине было отказано в строительстве: из-за плохого настроения, реорганизации, отсутствия в то время финансирования? Какой бы ни была эта причина, она мешала нужному делу и наносила ущерб интересам государства.
Поэтому я свое поведение оправдываю. В подобных ситуациях я всегда принимал такие решения, исходя, прежде всего, из государственных интересов, интересов народа, отбросив любые формальности. И никогда меня не останавливал страх наказания за такой проступок. Правда, такие действия нередко приносили мне неприятности, порой крупные, отражавшиеся на здоровье. Но так уж мы, коммунисты, были воспитаны партией – интересы государства, народа превыше любых соображений.
Кстати сказать, не было случая, чтобы меня привлекли к ответственности за такие нарушения, хотя попытки были. Но, в конце концов, вышестоящие руководители, видя, что сделанное мной продиктовано не личными, а государственными интересами, и направлено на преодоление бюрократических рогаток, всегда одобряли мои действия.
Конечно, мне везло на таких руководителей-коммунистов с широким государственным подходом, какими были нарком С. З. Гинзбург, его заместители Н. В. Бехтин, П. А. Юдин, начальник Главстроя В. И. Благирев и др. К сожалению, со временем многое изменилось и не в лучшую сторону.
Реконструкция авиационного завода № 22
В 1940 году Наркомстрой решил объединить возглавляемый мной трест № 15 с трестом «Техстеклострой». Наш трест выполнял план, не имел убытков, своевременно вводил в строй объекты. В чем была необходимость такого объединения, какие здесь действовали силы – не знаю. Мне предложили перейти в резерв Наркомстроя, и ждать постановления правительства об организации Всесоюзного треста механизации строительных работ.
Управление этим трестом нарком С. З. Гинзбург предлагал поручить мне, поскольку я много занимался этими вопросами и на первой отечественной выставке Наркомстроя для моих изобретений был отведен специальный стенд. Но решение правительства затягивалось. Прошло четыре месяца, как я находился в резерве Наркомстроя, получал зарплату управляющего и ничего не делал. Каждый день я приходил в приемную наркома, раскрывал газету или книгу и читал.
Нарком, приходя на работу, косился на меня, примерно раз в неделю приглашал в кабинет и говорил:
– "Ну, чего Вы тут торчите? Идите, поезжайте в дом отдыха, ведь Вам нужно отдохнуть. А, когда решится вопрос с трестом, мы Вас вызовем". На это я неизменно отвечал:
– "Не могу, Семен Захарович! Я получаю зарплату и ничего не делаю. Вот и буду здесь торчать, пока не понадоблюсь".
Но ждать дальше я уже не мог. Дело в том, что руководители Наркомата авиационной промышленности уже давно просили меня перейти к ним для реконструкции авиационных заводов.
В это время наши отношения с Германией обострились и, хотя мы продолжали отправлять эшелоны с зерном, и внешне демонстрировалась дружба, в воздухе пахло войной. Между тем, база для производства разработанных в то время новейших пикирующих бомбардировщиков отсутствовала, и был поставлен вопрос о реконструкции с этой целью авиационных заводов № 22 и № 24. Вот мне и предложили приступить к реконструкции завода № 22 на Филях.
Стройку я принял в декабре 1940 года. Срок реконструкции был установлен один год. Я начал готовить проект организации работ с учетом этого срока, но не успел его закончить, как срок сократили до восьми месяцев, а через несколько дней нам сообщили, что окончательно установлен срок – шесть месяцев, хотя объем работ выходил далеко за 100 миллионов рублей.
Стройка находилась под контролем Московского горкома партии, и для постоянной связи на завод № 22 был выделен секретарь МК по авиации Афанасьев (был такой секретарь, с которым мы встречались ежедневно), а на завод № 24 – секретарь МК Попов. Крайне жесткие сроки строительства требовали высокой оперативности, хорошего предвидения, полного использования резервов и, главное, слаженности в работе коллектива от подсобника до начальника строительства. Времени для споров, разногласий не оставалось. Счет шел на минуты. Помню, как в плохую погоду, ночью, когда шел снег с дождем, при сильном ветре монтажники вели монтаж металлоконструкций, проявляя настоящий героизм.
Понимая важность порученной работы и необходимость оперативного решения вопросов в крайне сжатые сроки, мы решили выполнять все работы без субподрядчиков. На этой стройке я впервые разработал и внедрил метод прогрева бетона через трубки, вложенные в тело бетона, как при монолитном бетонировании, так и при сборном бетоне. Для этого, по изготовленной мной дома механической модели, был изготовлен паровой котел из половины 250 мм металлической бочки, заделанной в печь. Первое время котел вел себя хорошо и успешно прогревал бетон на строительстве складских помещений, но в один субботний вечер случилась беда.
На дежурство у котла был поставлен молодой парень, который, проработав до 9 часов вечера и убедившись, что вблизи начальства нет, решил пойти в клуб. Чтобы не погасла топка котла, он завалил ее сухим топливом и, перекрыв все вентили, ушел. Топливо вспыхнуло и давление в котле с расчетного значения 0,7 атмосферы поднялось до 14 атмосфер, в результате котел взорвался, высадив перегородку и ранив пять рабочих, трудившихся невдалеке.
Шума этот взрыв наделал много. Меня обвиняли в вечных выдумках, которые к добру не приводят.
Но, хотя обвинений было много, никто не мог доказать, что метод плох: – бетон прогревался в течение 15–20 часов, не требуя ни тепляков, ни других громоздких сооружений.
Чтобы ускорить сооружение цехов мы применили, как и на заводе № 233, сборные железобетонные конструкции, которые готовили тут же у будущих цехов. Для прогрева сборного железобетона я сконструировал передвижной котелок, который перемещался на двух колесах одним человеком.
Стройка шла зимой, а зимы 1940–41 г.г. были очень суровые, поэтому земля была глубоко проморожена. Для того, чтобы в этих условиях копать котлован под башмаки, мы на ночь ломом пробивали в грунте дыру глубиной до 1,5 м и заделывали в нее шланг с паром от передвижного котелка с одним дежурным истопником. Стоило утром воткнуть лопату в землю, как из нее вырывались клубы пара, а через час без особых усилий котлован был готов.
Далее, несмотря на мороз, в котлован устанавливалась опалубка, укладывался бетон с трубками для прогрева, через которые пропускался пар от передвижного котелка, а к вечеру бетон тоже был готов.
Здесь же в опалубках моей конструкции на открытом воздухе при сильных морозах бетонировались колонны, ригеля, балки и другие конструкции с использованием того же котелка и трубок, позволивших сократить время изготовления и число рабочих.
Этот способ бетонирования также вызвал немало споров в ученом мире. Научно-исследовательский институт «Оргстрой» утверждал (как и раньше при электропрогреве, который я ввел на заводе № 233), что вокруг трубок бетон будет резко высушиваться и вследствие этого терять прочность.
Но эти ученые споры не влияли на темпы наших работ. Мы продолжали работать, прогревая бетон этим способом не только зимой, но и весной, которая к тому времени уже наступила. Ряд цехов вчерне уже были закончены.
Вместо тяжелых ферм мы и здесь применили прутковые прогоны. Был использован принцип одновременного монтажа разных частей здания и оборудования, что позволило существенно ускорить ввод цехов в эксплуатацию.
Секретарь МК Г. Афанасьев приходил обычно в 9–10 часов утра и спрашивал: – "Когда же Вы успеваете? Вчера еще не было стен, а сегодня уже крыша и станки стоят!".
И действительно, работы шли очень продуктивно. Без преувеличения скажу, спал я в течение шести месяцев не более 3–4 часов в сутки. Однажды, когда я проходил мимо одного из цехов, с крыши свалилась тяжелая болванка. Она ободрала кожу виска и раздробила кость большого пальца правой ноги. Ходить я не мог. Поэтому меня ежедневно привозили в контору на машине, клали на стол и так, в лежа, я руководил стройкой недели три, пока срослась кость.
Весь коллектив строителей трудился самоотверженно. Многие бригады не уходили с лесов по двое суток, пока не выполняли задание, которое принимали свободно, без нажима. Понимали – иначе нельзя!
За все это время я ни разу не видел на лицах рабочих недовольства. Выходных дней мы не имели, кроме одного в месяц. В этот день мы устраивали вылазку в лес, куда приглашали весь коллектив, всех рабочих с семьями. За счет стройки угощали рабочих легкой закуской и небольшим количеством спиртного. На этих массовках обсуждалось сделанное за месяц, очередные планы, делились опытом. Разговоры носили дружеский характер, пели песни, танцевали.
Не обошлось без инцидента. Мой начальник – человек трусливый, узнав, что мы выезжаем в лес с выпивкой и закуской, сообщил об этом инструктору МК партии, чтобы оградить себя от недоразумений. И вот, однажды, когда мы расположились в лесу, мне сообщили, что приехал секретарь МК ВКП(б) Афанасьев, который обходит группы отдыхающих рабочих.
Я, секретарь парторганизации и председатель постройкома не пошли ему навстречу, сделав вид, что его не замечаем. Когда же он, наконец, подошел к нам, мы поздоровались и предложили ему выпить с нами рюмку водки.
Сначала он отказался, а потом, учитывая обстановку, принял приглашение, сообщив, что получил «сигнал» будто я спаиваю рабочих. Но, обойдя все группы, он убедился, что люди полноценно отдыхают на природе после беспрерывной работы в течение месяца, ведут непринужденные беседы и все больше о деле. Так оно и было.
Реконструкция завода № 22 была завершена 13 июня 1941 года, а 22 июня началась война. Многих рабочих послали под Ельню на строительство укреплений. Была поставлена задача эвакуации завода, то есть произошло то, о чем предупреждал итальянец Вирджили в 1934 году.
Глава 5. На строительстве объектов во время и после войны
Авиамоторный завод № 16 в Казани
В начале войны я был назначен заместителем директора завода № 16 по капитальному строительству в г. Казани, где была поставлена задача обеспечить за шесть месяцев выпуск авиационных моторов. Цеха завода не отапливались, хотя стояли сильные морозы. Рабочие у станков работали по 12 часов, подростки по 8 часов в день.
Токаря и фрезеровщики трудились в перчатках, так как иначе руки примерзали к металлу станка и сдиралась кожа. В тех местах, где цеха еще не были возведены, рабочие работали зимой под открытым небом, а в это время клались фундаменты, строились стены и над их головами возводились перекрытия. На стройке же в основном работали заключенные.
В течение этих шести месяцев я выполнял функции заказчика, как заместитель директора завода по строительству. Это было мне несвойственно и непривычно, так как в такой роли я никогда не выступал. Многое из того, что делали строители, мне не нравилось, но повлиять я, практически, не мог, так как это право подрядчика строить так, как он считает нужным. В результате я попросил директора отпустить меня в Наркомстрой. В Москве я встретился с заместителем наркома П. А. Юдиным, который устроил мне выволочку, обвинив меня в том, что, будучи чистым строителем, я оторвался от Наркомстроя и предложил мне вернуться в Наркомат, что я и сделал.
На строительстве нефтепровода Астрахань-Саратов
Через две недели я был назначен на строительство нефтепровода Астрахань – Саратов начальником особого строительно – монтажного управления (ОСМУ-8).
Строительство этого нефтепровода имело важное военно-стратегическое значение (1943 г.), т. к. с его помощью фронт обеспечивался горючим. Каждое управление должно было построить 100 км. нефтепровода, емкости, поселок, насосную станцию и много других сооружений. На пути были реки и озера. Свой район мы закончили через 6 месяцев и сдали с отличной оценкой, не потеряв ни одного человека, несмотря на очень тяжелые условия, связанные с войной.
После завершения этой стройки я был награжден орденом Трудового Красного Знамени "за образцовое выполнение задания Правительства".
Снова в Донбассе
После этого я получил назначение в Донбасс для восстановления плотин в Константиновке и Крамоторске, разрушенных в результате боевых действий.
На место прибыл в декабре 1943 г., практически, один, т. к. основная масса рабочих, строивших нефтепровод (в основном узбеки), была отправлена на родину, в связи с необходимостью обеспечения посевных работ. Для восстановительных работ на плотинах нам были выделены местные жители, в основном женщины. Ни одна из них не работала раньше на строительстве.
Прежде, чем начать восстановление плотин, нужно было разобрать подорванные конструкции. Плотина в Краматорске является уникальной. В стране таких плотин конструкции Гебеля – две. Плотина состоит из двух береговых бычков. Русло реки перекрывает яйцеобразный барабан около пяти метров в диаметре, который опирается на береговые бычки. Подъем и опускание этого барабана производится с помощью 250-тонной лебедки через мощную цепь Галя. Лебедка установлена на башне (высота 6–7 м) на правом береговом бычке. При взрыве плотины башня и часть бычков получили много трещин, в связи с чем, проектом было предусмотрена разборка этих конструкций путем подрыва бетона, толщиной не более 100мм (при большей толщине боялись нарушения фундамента бычков при сильном взрыве). В результате для удаления нарушенного бетона нам потребовалось бы несколько месяцев, что не позволяло закончить работы до наступления паводка со всеми вытекающими последствиями.
Поэтому я принял другое решение. У нас был мощный трактор С-80. На заводе им. С. Орджоникидзе я встретил монтажника Маслова, с которым работал еще на Днепрострое в 1927 г. и попросил его достать мощные блоки и тросы. Обвязав головку башни тросом и использовав полиспасты в 14 ниток, мы закрепили другой конец троса на тракторе. После третьего рывка вся башня до основания очутилась на берегу реки, не нарушив остальной конструкции бычка. Заняла эта операция двое суток, в ней участвовало 10 человек. Технический персонал, руководивший восстановлением плотин, состоял из меня и Яковлева Тимофея Федоровича, высокопрофессионального плотника, приехавшего со мной со строительства нефтепровода. Плотины мы восстановили до наступления паводка.
На восстановлении доков Севастополя
В июне 1944 г. я был направлен на Северную сторону г. Севастополя для восстановления объектов Черноморского флота, в том числе сухого дока, электростанции (12000 квт), мастерских, пирса, причалов и многих других объектов, расположенных на Северной стороне и разрушенных во время войны. В то время в Севастополе не было электроэнергии и от нашей работы зависело, когда она появится. От бывшей электростанции на Северной стороне остались только стены и четыре фундамента под турбины, причем главная стена – фасад, была выложена из инкерманского камня и состояла из пилястр и оконных проемов высотой до 4–5 м с полуциркульными перемычками. Стена на расстоянии около 100 м была подорвана у основания и отклонилась по вертикали до 30 градусов. Чтобы она не обвалилась, ее укрепили мощными бревнами у пилястр.
Для выработки электроэнергии был прислан энергопоезд на 3000 квт без котельной установки и, для того, чтобы пустить его, нужно было восстановить часть здания бывшей электростанции, где располагалась котельная, и смонтировать котел. Поезд был установлен параллельно фасаду в непосредственной близости от него с тем, чтобы труба с паром и другие коммуникации были, возможно, короче.
Проектом была предусмотрена разборка поврежденной стены и сооружение ее заново, для чего были нужны высококвалифицированные специалисты по кладке инкерманского камня. У нас же были только военнопленные румынские солдаты, которые никогда не занимались таким делом. Времени было мало, а для разборки стен и создания новых потребовалось бы 6–8 месяцев. Да и ломать, хоть и подорванную стену, было жаль, больно хороша была работа.
Я решил восстановить эту стену полностью без разборки и, таким образом, сократить время воссоздания станции. Для осуществления этого решения мы с помощью имевшихся в доке швеллеров и балок скрепили стену по всей длине, на что ушло шесть суток, укрепили тали и приготовились к её подъему. Когда об этом узнал главный инженер Севастопольстроя Винокуров, он немедленно прибыл к нам на Северную сторону и запретил подъем стены, мотивируя тем, что если стена завалится, то выведет из строя энергопоезд и надолго лишит электроэнергии доки, находящиеся в них корабли и подводные лодки. В результате все мы будем привлечены к строгой ответственности, учитывая военное время. Все приводимые мной доводы не помогали, и мы сошлись на том, что Винокуров у нас не был и об использованном нами решении ничего не знал.
Начальником Севастопольстроя в то время был Н. В. Бехтин, он же заместитель наркомстроя – отличный специалист и руководитель. Видимо Винокуров доложил ему о нашем решении, и он вечером приехал ко мне на Северную сторону. Выслушав меня, он согласился на риск, и ночью мы приступили к осуществлению моего проекта.
В течение двух часов стена заняла вертикальное положение, а еще через два дня все пилястры были закреплены путем заделки мощной арматуры. Это здание работает до сих пор, хотя перенесло несколько землетрясений.
В результате электростанция была введена досрочно на 4–6 месяцев, что имело очень большое значение для Черноморского флота. Назавтра, после подъема стены, вновь явился Винокуров и попросил проделать такую же операцию на судоремонтном заводе. Замечу, что до этого строительная техника таких решений не знала.
Все порученные нам объекты, а их было много десятков, были восстановлены за 6 месяцев. Для этого было завезено 8 вагонов строительных материалов, но в основном для восстановительных работ использовались завалы от разрушенных зданий.
П. Г. Цивлин за рулем трофейной БМВ на восстановлении доков г. Севастополя
Ялтинская конференция трех держав
В январе 1945 г. мне позвонил заместитель наркома Николай Васильевич Бехтин, предложил взять 30 человек рабочих и немедленно выехать в Ялту для получения дальнейших указаний.
Сам тон, каким было дано это указание, свидетельствовал о том, что предстоит что-то чрезвычайное и поэтому, несмотря на проливной дождь, уже через два часа мы выехали и в 10 часов вечера были в Ялте.
Но и там никакой ясности не прибавилось, если не считать того, что я назначен руководителем работ на каком-то "среднем объекте" и должен прибыть в дворец Юсупова в Мисхоре немедленно и там встретиться с комендантом этого объекта генералом Гагуа, наркомом МГБ Абхазии, что я и выполнил в ту же ночь 8-го января 1945 г.
От генерала я узнал, что в Крыму состоится конференция, на которую прибудут Рузвельт, Черчиль, французы и наша делегация во главе с И. В. Сталиным, и что я обязан обеспечить восстановить здание для проживания нашей делегации в кратчайший срок.
Делегации расположились следующим образом. Американцам был отведен Ливадийский дворец, который совершенно не пострадал во время оккупации немцами, включая его оборудование, мебель, картины и т. п.
Англичанам был отведен Воронцовский дворец, который также полностью сохранился со всеми картинами, скульптурами и всем остальным. Зато дворец Юсупова, отведенный для нашей делегации, находился в полуразрушенном состоянии и подлежал восстановлению. Всего на территории дворца подлежало восстановлению 18 объектов, включая бомбоубежище 1-ой категории.
Утром появился заместитель наркома МГБ Круглов (первый заместитель Берии) и подтвердил все, что сказал ночью генерал Гагуа, добавив, что при невыполнении сроков или, если что-либо случится вследствие недосмотра, последствия будут очень тяжелыми.
Все работы должны быть закончены 25 января, т. к. в первых числах февраля прибудут делегаты. Для выполнения работ нам были приданы более тысячи человек, доставленные самолетами со всех концов страны, причем никто из них не знал, куда они едут.
Половина дня ушла на то, чтобы познакомиться с людьми, составить графики, выяснить примерный объем работ и расставить людей. Вторая половина – на расчистку завалов. Ночью приступили к восстановительным работам.
А 16 января многочисленная комиссия во главе с Кругловым и Сафразьяном принимала готовые объекты. За восемь суток было выполнено работ на 6,8 миллионов рублей, их качество было признано хорошим. Когда прибыл Сталин, он не поверил, что работы были выполнены за такой срок. Но поверить пришлось, т. к. решение проводить конференцию в Крыму принимал он сам.
Что способствовало успеху? Прежде всего, полное и обоюдное доверие руководителей и исполнителей работ, сознание того, что мы выполняем чрезвычайно важное государственное задание, четкая организация работ и очень строгая последовательность всех процессов, точное распределение объемов работ на каждую бригаду и каждого исполнителя.
С первого часа каждый рабочий знал, что ему нужно выполнить, чтобы полностью завершить весь цикл, обеспечивающий восстановление дворца и других объектов.
Отдыхали рабочие 3–4 часа в сутки, остальное время занимала работа. Не было необходимости как-то воздействовать на них, т. к. каждый проникся сознанием своей ответственности за порученное дело. Я не спал 8 суток и, чтобы выдержать это напряжение, принимал специальный препарат.
Когда все было закончено, мне казалось, что прошло много лет. Однако и после того, как мне предложили отдохнуть, я не мог спать, и, лежа на койке, находился в каком-то полудремотном состоянии, готовый вскочить в любой момент. Это состояние длилось до окончания конференции, и только после этого я заснул и проспал около 50 часов.
Не обошлось без инцидентов. Когда мы приступили к работе, Круглов предупредил меня под страхом строгой ответственности, что в помещении, где будет находиться Сталин, нельзя красить стены масляной краской, т. к. он не переносит ее запах.
Однако, в большом зале, где должен был стоять круглый стол, и должна была заседать конференция, панели ранее были выкрашены масляной краской. Поэтому красить поверх масла клеевой краской было нельзя, все бы облупилось. Сдирать масляную краску и перетирать стены, не было времени. Поэтому, несмотря на запрет, я принял решение красить панели масляной краской, приняв меры к тому, чтобы краска быстро высохла, и ее запах был вытравлен за 2–3 дня.
Однако, при этом, я не учел, что многие из рабочих, выполнявших малярные работы, были в штате МГБ, и Круглов их всех знал. Ко мне же они были прикомандированы лишь на время восстановления дворца. Поэтому не успели мы еще приступить к окраске панелей, как появился Круглов.
Никогда я не видел такого разъяренного человека: – зверь-зверем. На вопрос, чем мы красим, я ответил, что красим маслом, и что ничем другим красить я не буду, т. к. это значило бы опозорить нашу работу. На это Круглов ответил, что его за это повесят, и чтобы этого избежать он прежде подвергнет этой операции меня.
Я стал убеждать, что все будет в порядке, т. к. мной приняты все необходимые меры. И только после того, как ему это подтвердили маляры, он поверил. И когда утром к нам снова пришел Круглов, стены были сухими, а через два дня никаких запахов не было.
На этих работах я убедился в том, как проникнуты страхом за свою жизнь люди, находившиеся в окружении Сталина. Малейшее нарушение его воли грозило жизни: – он был беспощаден.
Я видел одного полковника, который обеспечивал связь Сталина с фронтом. У него дрожали руки, дергалась голова. Оказалось, что Сталин приказал его расстрелять за то, что во время разговора с одним из участков фронта, связь на несколько минут была нарушена из-за разрыва кабеля, в который попал снаряд.
Когда все работы уже были закончены, меня, как-то, подняли ночью с постели. На море был шторм, лил косой дождь, заливавший открытую веранду, под которой находилась спальня Молотова, и на его кровать с потолка капала вода. Мы срочно разобрали гидроизоляцию на веранде, и оказалось, что канализация для отвода воды с веранды, сделанная 100 лет тому назад, вышла из строя. Мы ее восстановили, и к 6-ти часам утра все было готово.