Под развалинами Помпеи. Т. 2

Но не ими интересовался город в эту минуту; его занимало совершение казни, к которой были присуждены пираты. Распятие было, вообще, очень редким зрелищем, а на этот раз оно особенно занимало весь город, потому что осужденных к распятию было одиннадцать человек.

Приготовление крестов началось по приказу претора тотчас после произнесения судом приговора. Кресты ставили недалеко от городской бойни, на том месте морского берега, близ которого дня два тому назад приставала лодка с известным рыбаком, оставившим там же хирограф, написанный Семпронием Гракхом. Эта местность была избрана для этого с той как будто целью, чтобы показать несчастным, долженствовавшим быть казненными, что они должны искупить свои грабежи и злодеяния в виду того самого моря, на котором они их производили, приводя в страх прибрежных жителей, и откуда ворвались в Реджию с дерзким намерением похитить дочь императора.

Юст Липсий и другие не менее серьезные писатели подробно разбирали этот род наказания, бывший в употреблении в древние времена. Они рассказывают нам о разных способах распятия, о разных формах самого креста, о надписях, какие делались над крестами, и о многих других мелочах, которыми мои читатели, вероятно, не интересуются и самое воспоминание о которых в состоянии возбудить отвращение в душе нашей. Упомяну разве лишь о том, что, по словам того же Юста Липсия и Людовика Целия Родигина, фигура креста представляла собой букву Т, которая в египетских иероглифах означала будущую жизнь; намекну еще на некоторые исторические данные, заимствуя их из другого моего сочинения, в котором описаны мной разные системы наказаний, существовавшие в древние времена.

«Так как крест, вследствие того, что на нем умер Христос, с давнего времени изображает собой символ искупления и служит предметом культа, то нахожу небезынтересным сказать о нем несколько слов.

Наказание распятием на кресте редко применялось к лицам, которые не принадлежали к низшему классу, так что Цицерон, обвиняя Верра, одним из важных его преступлений называет его распоряжение о распятии одного римского гражданина: facinus est vinciri civem romanum; scelus verberari; prope parricidium necari; quid in crucem tollere?[24 - То есть: «Преступление – заключать римского гражданина в тюрьму; злодеяние бить его розгами и почти отцеубийство – убивать его; но как назвать после этого распятие на кресте?»]

Чаще всего наказывали распятием за важные государственные преступления и за оскорбление верховной власти; и на кресте Иисуса Христа также мы видим надпись: Rex judiorum, Царь иудейский, указывающую на то, будто он провозглашал себя царем своей нации…

Этим объясняется отчасти, почему распятие употреблялось чаще в провинциях, присоединенных к империи силой оружия; часто случалось также, что этим наказанием злоупотребляли по отношению к неприятелю.

Уже Александр Великий подал жестокий пример при взятии города Тира, приказав распять две тысячи его граждан; другой Александр выказал такую же жестокость в Иудее, когда, пируя вместе со своими наложницами, услаждал в то же время свои взоры мучениями восьмисот евреев, распятых на крестах; Квинтилий Вар при усмирении одного из волнений в Иудее также приказал распять две тысячи евреев; Август по окончании сицилианской войны осудил на распятие шестьсот невольников; Тиверий, царствовавший после Августа, наказал подобным образом жрецов богини Изиды и вместе с ними невольницу Паолины, Иду, за то, что она содействовала прелюбодеянию госпожи в храме упомянутой богини; а Тит, милосерднейший Тит, при осаде Иерусалима распял пятьсот человек, и по этому поводу говорили, что количество распятых было таково, что земли недоставало для крестов, а крестов недоставало для тел»[25 - См.: Pompei е le sue rovine, ч. I, гл. 10, с. 353, соч. автора этого рассказа.].

Вернемся теперь к нашей сцене.

Весь город был в движении: толпы колыхались, начиная от площади до самого берега моря, так как к реджийским гражданам присоединились поселяне всех окружных деревень, прибывшие еще накануне на городские нундины[26 - Нундины (novendinae – девятидневники) – так назывались базарные или ярмарочные дни, в которые окружные поселяне приходили в город для продаж и покупок. Это название объясняется тем, что базары проходили по прошествии каждых восьми дней. Площадь, где они устраивались, называлась поэтому Forum nundinarium; кроме того, в базарные дни объявлялись законы. Фест пишет, что в эти дни суды были закрыты и не происходило народных собраний. В Риме и в прочих городах, особенно в римских колониях, также существовали нундины; в Помпее, например, открыта площадь, носившая название Нундинарской.], то есть базар; поселян, многие из которых видели кровавую схватку между пиратами и войском и присутствовали на суде, интересовал и конец этого события, то есть сама казнь одиннадцати разбойников.

– Как ты думаешь, они сами понесут кресты? – спросил любопытный суконщик булочника. Оба наши приятеля, интересовавшиеся, подобно прочим, редкой казнью, чтобы присутствовать на ней, не пожалели закрыть свои лавки, taberna.

– Разве ты не слышал, Паквий, – отвечал Пумиций, – что, осуждая их на распятие, судьи все-таки имели к ним некоторое снисхождение? Они не будут подвергнуты ни осмеянию, ни бичеванию плетьми; им не будут также перебиты голени[27 - Перебитие голеней (cruri iragium) было совершено у двух разбойников, распятых вместе с Христом, и у многих христианских мучеников. Однако такая операция при распятии не употреблялась в Риме, где ей подвергались лишь невольники. Относительно Реджии нужно сказать, что хотя она была военной римской колонией, но в ней нравы не отличались такой жестокостью, как в других колониях.]; следовательно, вероятно, что они не понесут своих крестов.

– Да эти гордые люди и не понесли бы их, так что судьи своим снисхождением сохранили лишь достоинство суда и исполнительной власти. Ты ведь видел, что на все обращенные к ним претором вопросы они не открыли даже рта.

В эту минуту толпа народа приостановилась, чтобы взглянуть по направлению площади, увеличившийся шум откуда заставлял предполагать о выходе из базилики осужденных, и действительно, из нее выходила печальная процессия.

На пороге главных дверей базилики показались пираты, закованные в цепи, в которых они находились и во время судебного разбирательства, и медленным шагом направились к городским воротам, ведшим к морскому берегу. Пираты шли между двумя рядами солдат, вооруженных копьями и алебардами; им предшествовала кавалерия, ликторы, очищавшие дорогу, и музыканты, трубившие печальный и торжественный мотив.

На всем пути осужденных встречали глубоким молчанием. Эти неустрашимые люди с мужественными и смелыми лицами, загоревшими на солнце, шли твердым и гордым шагом; казалось, что они шли не на смерть, а на торжественное собрание.

Зрители-граждане не осмеливались уставлять на них свои взоры, отчасти из сострадания к постигшему их несчастью, отчасти потому, что гордые лица возбуждали к себе невольное уважение; женщины же, увлекаемые красотой их форм, не могли удержать своих слез от жалости к их участи. Даже сопровождавшие их солдаты и те не позволяли себе обращаться с ними, как с обыкновенными разбойниками: они не оскорбляли их ни бранными словами, ни грубым обращением.

Тимен, глава этих несчастных, выдавался над ними целой головой: он смотрел во все стороны своими живыми глазами, как бы ища в толпе то существо, которое одно он желал страстно видеть в эту минуту. Его взоры не находили ее, но сердце его говорило ему, что она явится к нему в такое роковое мгновение.

Солнце склонялось уже к горизонту, но лучи его не проникали сквозь покрывшие все небо облака. Наконец перед глазами толпы и осужденных показалось море, но оно не отличалось своей обыкновенной тишиной, а мессинский берег, лежавший напротив Реджии, был одет в беловатый туман.

И сама природа, казалось, грустила.

Наши друзья следовали за несчастными осужденными, и суконщик спросил своего товарища:

– Прибьют ли их гвоздями к крестам или привяжут канатами?

Действительно, распятие производилось и первым, и вторым способом.

– Наверно, прибьют гвоздями, – отвечал булочник Паквий. – Мучений их не продлят на несколько дней, но умереть они все-таки должны, так как они совершили страшное государственное преступление.

Оба друга замолчали и продолжали следовать за осужденными.

Все пространство вокруг места казни было запружено народом, всегда жадным до таких ужасных зрелищ; даже крайние холмики у бойни были покрыты народом, и там-то остановились наши приятели, Паквий Прокул и Пумиций Дипил.

Солдаты окружили цепью роковое место, где были уже вырыты ямы, и отделяли собой осужденных от любопытных зрителей. Пираты в ожидании казни, по-видимому, спокойно смотрели на море, у которого стояли, вспоминая, вероятно, свои похождения на нем и сожалея о том, что им не придется уж более наслаждаться его бурями.

Не один из них думал в эту минуту, что лучше было бы быть погребенным в его глубоких волнах под шум урагана, падая в море во время абордажа, или погибнуть в боевой схватке.

Вскоре раздался приказ центуриона начать казнь. Осужденные не моргнули глазом, не побледнели в лице, не выдали ничем своего душевного волнения.

Тогда выступило вперед несколько человек с отвратительными и зверскими лицами, копавших перед тем вышеупомянутые ямы и обнаженных до самого пояса, подобно служителям при жертвоприношениях. Они повиновались знакам, подаваемым им их главой, жившим обыкновенно за городской чертой.

Это был палач, которому закон запрещал разделять солнечный свет и воздух вместе с прочими гражданами, внутри городских стен.

Тут раздался звук цепей, которые с рук и ног несчастных упали на землю; после этого осужденных раздели догола: их тела были покрыты ранами; из некоторых ран еще сочилась кровь. Тело у Тимена было, разумеется, изранено не менее, чем у других пиратов.

Вид их невольно возбуждал жалость, и между зрителями находились такие, которые спрашивали, не подвергались ли осужденные, вопреки слухам, распространенным официальными лицами, предварительному истязанию.

Дюжие палачи, схватив осужденных за руки, повалили их на землю и привязали накрепко к крестам; затем начался отвратительный стук молотков, которыми вбивали длинные гвозди в распростертые на кресте руки и ноги осужденных.

Мучения не вырвали из груди пиратов ни одного крика, изредка слышались лишь глухие стоны, которые они старались подавить, следуя примеру своего бесстрашного и терпеливого атамана, перед которым стыдились показать себя слабыми и малодушными.

Повсюду царило молчание и удивление перед мужеством казнимых.

А стук молотков все продолжался. На верхних частях крестов были прибиты доски с надписью, означавшей род преступления: de Majestate.

Когда процесс распятия был окончен, стали поднимать кресты, погружая их в приготовленные заранее ямы; когда и это было сделано и палачи отошли в сторону, зрители увидели, что осужденные были распяты вниз головой.

Таким способом смертная агония сделалась менее продолжительной.

Для охраны вокруг крестов были расставлены часовые, procubitores.

Вечерние тени стали ложиться гуще; народ, под тяжелым впечатлением ужасного зрелища казни пиратов, начал расходиться по домам.

В короткое время проклятое место сделалось пустынно, и ночная тишина нарушалась лишь шумом волн, бившихся о берег, да глухим, подавляемым стоном какого-нибудь из распятых пиратов, на раны которых резкий морской ветер действовал растравляющим образом.

Там и тут по берегу, недалеко от крестов, показывались огоньки от факелов и сухих дров, зажигаемых часовыми с целью сделать менее печальной и неприятной ночную темноту; а виноторговцы явились угостить солдат, стороживших распятых пиратов, отранским вином, которое должно было развеселить их душу и согреть их тело, дрожавшее от ночного воздуха, охлажденного грозовыми тучами, покрывшими все небо.

Когда весь народ ушел и берег сделался пустынным, у ворот, ведущих к морю, показалась какая-то женщина, окутанная в темное покрывало.

Солдат, стоявший часовым у этих ворот, подойдя к женщине, спросил ее:

– Куда ты идешь? В это время запрещено выходить из города.

– Купи себе кружку сицилианского вина и позволь мне пройти, – отвечала незнакомка, протягивая ему свою руку с монетой.

– Не могу, таков приказ.

– Купи две кружки, – проговорила она взволнованным голосом, подавая часовому еще монету.

Часовой, взяв деньги и поворачиваясь к незнакомке спиной, пошел медленным шагом, говоря: