Верит – не верит?

Она не считала себя таким уж знатоком антиквариата, но не сомневалась, что столик будет стоить немало. Через два месяца у мамы день рождения, и Крисси вдруг решила, что хорошо бы его выкупить и преподнести ей в подарок.

Она все еще улыбалась при мысли о том, как обрадуется и удивится мама. В дверь постучали. Должно быть, это Гай.

Крисси подбежала к двери, чтобы впустить его, ожидая, что он обнимет ее, и удивилась, увидев его нахмуренное лицо. Вместо того чтобы войти, Гай отстранился, явно намереваясь держаться от нее подальше.

Крисси тут же вспомнила высокомерные и презрительные намеки Натали. К вечеру на улице похолодало. Дом был сырым и нетопленым, и Крисси вдруг заметила, что дрожит от холода. Она повернулась, чтобы снять с вешалки свою куртку. Дверь в маленькую гостиную была по-прежнему распахнута. Накинув куртку, Крисси изумилась, заметив, что Гай буквально окаменел. Его взгляд был прикован к чему-то в комнате.

– Что такое?.. Что-то не так? – с беспокойством спросила она.

– Откуда здесь этот столик? – резко спросил Гай.

Крисси нахмурилась, услышав в его голосе какие-то новые, осуждающие нотки. Сердце ее упало.

– Я выставила его сюда, чтобы пригласить оценщика. Он принадлежал… – она замолчала, закусив губу. Гай, не отрываясь, как-то странно смотрел на нее.

– Продолжай же, – с ласковой насмешливостью предложил он. – Может быть, ты хочешь, чтобы это объяснил я? Пожалуйста. Этот столик принадлежал Чарли Плэтту, которого все в округе знали. В лучшем случае его считали пройдохой и мерзавцем, в худшем – обыкновенным вором. Короче говоря, он не может быть законным владельцем этой вещи!

– Мерзавец?! Вор?!

Крисси смертельно побледнела, расслышав в голосе Гая неподдельную ненависть. Ей уже было известно, что он недолюбливал ее дядю, она догадывалась, что для этого должны быть веские причины. Тем не менее горечь и ярость, которые она слышала сейчас в его голосе, видела в его глазах, настолько не подходили Гаю, настолько шли вразрез с его ровным характером, с его нежностью и любовью, что Крисси растерялась и лишь молча смотрела на Гая, ошеломленная его словами.

– Но ведь тебе все это и так отлично известно, не правда ли, Крисси? Именно поэтому ты так старательно прятала от меня этот столик! Ты скрыла от меня и то, что Чарли Плэтт – твой дядя.

– Да нет же! – воскликнула Крисси.

– Нет? – насмешливо переспросил Гай. Выходит, он тебе не дядя?

Крисси снова закусила губу. Она была слишком потрясена, чтобы сказать что-либо в свое оправдание.

Конечно, она знала, что рано или поздно ей придется рассказать Гаю, кто она такая. Крисси понимала, что слишком долго тянула с объяснением, но ей и в голову не могло прийти, что Гай отреагирует столь болезненно и начнет ее в чем-то обвинять. Сейчас он смотрел на нее так, словно… словно она недостойна даже его презрения, словно ему противно видеть ее!

– Я… я собиралась сказать тебе… Я хотела, все тебе рассказать, – хрипло возразила она, – но…

– Ну, ясное дело, ты хотела! – почти ласково прервал ее Гай, и в голосе его послышалась откровенная неприязнь.

– У меня не было времени… все произошло так внезапно, – упрямо продолжила Крисси, надеясь, что заставит его понять и не даст ему растоптать, уничтожить, превратить в ничто все, что возникло между ними.

– Да уж, могу себе представить! Наверное, ты имеешь в виду, что не успела избавиться от этой улики, – ядовито заметил Гай, кивком головы указывая на тисовый столик. – Я знал, что Чарли ничем не брезговал, когда ему надо было раздобыть денег на выпивку, но и представить себе не мог, что он докатился до того, что стал укрывателем краденого!

– Краденого?! – взорвалась Крисси. – Никто не крал этот столик! Он принадлежал еще моей прабабушке, и…

– Этот столик, – Гай не дал ей договорить, и жесткая складка залегла у его рта, он чеканил каждое слово, – был похищен меньше двух недель назад из имения Квинсмид. Я узнал бы его, даже если бы полиция не разослала всем антикварам подробное описание. Я сам оценивал его для Бена Крайтона. Дело тут не просто в цене. Это копия столика французской работы, – холодно добавил он, – и, поскольку это всего лишь копия, она не стоит и десятой части подлинника.

– Ты лжешь! – заявила Крисси. Потрясение и боль от его незаслуженных обвинений сменились наконец гневом, не менее неистовым, чем ярость самого Гая.

Господи, в чем он пытается ее обвинить? На что имеет наглость намекать? Мать Крисси уверенно сказала, что столик принадлежал еще ее бабушке, а своей матери Крисси верила безоговорочно, и никто на свете не мог бы заставить ее усомниться в ее словах.

– Это я лгу? – На долю секунды лицо Гая исказил гнев. Он стиснул кулаки и шагнул вперед, и Крисси инстинктивно попятилась, однако Гай тут же опомнился и пояснил: – Я никогда не ударю женщину. Даже такую женщину, как ты.

Лицо Крисси запылало от непереносимого унижения.

«Такую женщину, как ты»!

– Любопытно, сколько еще краденого у него хранилось и куда все делось? Уверен, полиции будет очень интересно услышать, что ты ответишь на этот вопрос.

Полиции?! Сердце Крисси бешено билось, однако она знала, что нельзя допустить, чтобы он запугивал ее или угрожал ей. Да какое он имеет право! И, главное, с какой стати она должна чего-то бояться? Она ведь не сделала ничего противозаконного, как, кстати, и ее покойный дядя! Этот столик вот уже много поколений хранится у них в семье, а Гай, должно быть, ошибся, приняв его за тот, что украли из какого-то Квинсмида. Иначе ведь и быть не может!

Они стояли друг против друга в тесном коридорчике возле двери в маленькую гостиную, и Крисси с трудом верилось, что всего несколько часов назад они лежали, обнявшись, в постели, обмениваясь клятвами верности, обещаниями вечной любви, и строили планы на будущее.

Ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Господи, неужели она могла быть такой слепой идиоткой? Теперь ей было совершенно ясно, что Гай – обыкновенный бабник, которому ни в коем случае нельзя доверять, если он заводит речь о прочных отношениях. Интересно, многих ли женщин он провел подобным образом? Скольких еще увлек и бросил? Со сколькими поступил так же, как с ней? Может быть, он явился, специально подыскивая предлог, чтобы поссориться с ней, переложив на нее вину за то, что его любовь к ней вдруг остыла?

Любовь! Да он даже не знает, что это такое. А вот ей это отлично известно. Да, известно, потому что, несмотря на жгучую боль, которую Гай ей причинил, Крисси знала, что, если бы он сейчас шагнул к ней, обнял ее, попросил прощения, сказал бы, что все это досадная ошибка, что его просто потрясло известие о том, что она племянница Чарли Плэтта, что именно поэтому он был так жесток и груб с ней, она бы, не раздумывая, простила его.

Однако одного взгляда на Гая было достаточно, чтобы понять, что он ничуть не раскаивается и уж тем более не собирается просить прощения. Поэтому, как ни трудно скрыть обиду, не показать ему, как больно ей слышать от него несправедливые обвинения, Крисси выпрямилась и спокойно сказала:

– Думаю, тебе лучше уйти.

– Знаешь что? – саркастически откликнулся Гай. – Сдается мне, ты права. Господи! – добавил он и покачал головой, поворачиваясь к двери. – Ты же чуть не обманула меня! Если бы Дженни не проговорилась, что ты – племянница Чарли…

– Рано или поздно я бы сказала тебе правду, – с достоинством возразила Крисси. – Собственно говоря, я молчала только потому, что ты испытываешь к нему такую неприязнь.

– Ты солгала мне, – холодно прервал ее Гай.

– Так же как и ты солгал мне, когда я спросила тебя о Дженни, – с вызовом бросила Крисси.

Нет, нельзя допустить, чтобы он так и остался обвинителем, решила она. С какой стати?

– Сегодня я встретила твою сестру. С ней была одна из твоих родственниц. Кажется, все считают тебя отъявленным волокитой, – с горькой улыбкой проговорила Крисси. – Жаль, что я не нала об этом до того, как мы с тобой познакомились.

В глазах Гая отразилась такая ярость, что смелость покинула Крисси.

Да, она была не права, решив не говорить ему про дядю Чарлза, но, по крайней мере, она не скрывала от него немаловажные факты из своей жизни, не утаивала свои увлечения.

Неудивительно, что он такой… такой опытный и искушенный любовник, подумала вдруг Крисси, призвав на помощь весь свой цинизм и пытаясь подавить острую боль оттого, что надежды ее оказались несбыточными.

– Понятия не имею, чего ты наслушалась и от кого, – мрачно проговорил Гай, – мне до этого нет дела. То, как я отношусь к Дженни, касается только меня, и никого больше, но Дженни никогда не отвечала на мои чувства и ни разу не изменяла Джону, которого она горячо любит.

– Ясное дело! Разве ты можешь ответить иначе? – намеренно ядовито протянула Крисси.

– Ах ты, стерва! – огрызнулся Гай и как ошпаренный выскочил за дверь.

В доме и без того холодно, и нечего разводить лишнюю сырость, пожурила себя Крисси примерно через час, однако слезы незаслуженной обиды и неожиданной утраты обретенной, как ей казалось – навсегда, любви брызнули из ее глаз, когда она уже считала, что успокоилась.

Чтобы чем-то занять хотя бы руки, если не мысли, она до позднего вечера скребла и отмывала тесную кухню с давно устаревшей плитой и древней раковиной с таким остервенением, что руки ее болели и ныли так же сильно, как и сердце.

Господи, как только она могла оказаться такой наивной дурочкой и поверить Гаю, когда он говорил, что любит ее? Должно быть, она была очарована, околдована, опутана каким-то злым волшебством. Крисси искала и не могла найти никакого разумного объяснения случившемуся – его просто не было.

Разумеется, Гай не испытывал к ней никакой любви. Разве можно в этом сомневаться? Он ведь даже по-настоящему не знает ее! Возможно, он просто использовал ее, чтобы пережить боль безответной любви к Джении – безответной и неразделенной, по крайней мере, по его словам. Конечно же, он не любит Крисси. Да и она тоже его не любит. Но в таком случае, почему она ведет себя словно героиня древней трагедии, почему заламывает руки и плачет? Да! Заливается в три ручья, одна, в пустом, сыром, холодном доме? Ей надо радоваться, что так быстро раскусила его!