Идеально.
Сделав глубокий вдох, я отодвинула подставку обратно на край стола к другим приправам и упаковке с салфетками и тут…
Я замерла, обнаружив, что брат стоит у стола с бокалом в руке и наблюдает за мной.
Дерьмо.
Я скорчила гримасу и дождалась, пока он сядет. Мы не виделись уже четыре дня. На этой неделе меня просили задержаться после уроков на педсовете, а Джек с головой ушел в свои доклады и статьи.
Даже в помятой рубашке брат притягивал женские взгляды. Он откинулся на спинку стула и красноречиво посмотрел на меня, как бы обдумывая, стоит ли делиться со мной своими мыслями и какие для этого подобрать слова.
– Выкладывай, – сдалась я.
– Даже не знаю, что и сказать.
Я вскинула взгляд и откинулась на спинку стула.
– Тогда перестань смотреть на меня так, будто я – Говард Хьюз[4 - Миллиардер, имевший серьезное психическое заболевание.], – приказала я. – У меня довольно распространенное недеструктивное расстройство. Я так успокаиваюсь.
– Недеструктивное, – повторил брат и сделал глоток. – Ты сегодня пять или шесть раз возвращалась домой, чтобы проверить, выключила ли плиту?
Я расправила плечи, когда подошел официант и поставил на наш столик воду.
– Ну, а с чего мне это помнить, если я выключила ее после того, как разобралась с героином? – пошутила я, и Джек расхохотался.
Я знала, что он считает мою обсессивно-компульсивную чушь проблемой, которую мне не преодолеть без посторонней помощи, но правда заключалась в том, что я не хотела ее преодолевать. Во всяком случае, с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Когда кто-то, кому вы доверяете, крадет ваше чувство безопасности и целых два года держит вашу жизнь в своих руках, мозг находит способы компенсировать потерю контроля.
Я чувствовала себя спокойнее, когда вещи лежали на своих местах. Когда имела власть даже над мелочами. Вся моя семья – родители, брат и ныне покойная сестра – заплатили огромную цену за то, что впустили в свою жизнь того, кому, как нам тогда казалось, мы могли доверять. По сравнению с этим мое маленькое расстройство меня совершенно не тревожило.
Если я не пересчитаю пакетики с сахаром, перед уходом не проверю четыре раза, выключена ли плита, не почищу зубы за сто двадцать секунд, то случится что-то плохое. Я не знала, что именно, и понимала, что это смешно, но все равно чувствовала себя в большей безопасности, выполняя все ритуалы.
Как правило, погружаясь в работу, я забывала о тревогах, но в моменты отдыха – как сейчас – имела обыкновение постукивать пальцами, перекладывать что-нибудь и считать. Это дарило мне пусть и ложное, но хоть какое-то чувство безопасности. Контроль успокаивал меня.
– Как дела в школе? – спросил брат.
Я положила локти на стол и сделала глоток пива.
– Довольно хорошо. Мне нравятся дети.
Общение с учениками являлось на самом деле самой легкой частью моей работы. Удерживать их внимание было трудно, и это требовало много сил, но своевременное выполнение всех второстепенных обязанностей выматывало меня еще больше и отнимало огромное количество времени.
– Ты выглядишь усталой, – заметил Джек.
– И ты тоже, – с улыбкой парировала я. – Не переживай. Я в полном порядке. Я весь день на ногах и к вечеру чувствую себя выжатой как лимон, но мне нравится эта усталость.
– Как после игры в теннис?
Я помедлила, обдумывая его слова, и согласилась:
– Вроде того. Только еще лучше, пожалуй. Раньше мне казалось, что я выхожу на корт и выкладываюсь полностью. Напрягаю мышцы до предела и собираю всю волю в кулак, чтобы победить.
– А теперь? – полюбопытствовал брат.
– А теперь я делаю все то же самое, только более осознанно, – ответила я. – Мне есть ради чего стараться.
Джек задумчиво посмотрел на меня. Похоже, что поверил, да и с чего бы ему не верить мне? Это чистая правда. Теннис был моей жизнью. Иногда становилось весело, а порой – почти невыносимо, и, хотя я не понимала, ради чего тренируюсь и соревнуюсь, я всегда ложилась спать с чувством удовлетворения от хорошо проделанной работы. И в то же время никогда не ощущала себя обязанной выкладываться по полной программе.
– Эйвери гордилась бы тобой, – тихо сказал Джек и слабо улыбнулся.
Я отвернулась, мое сердце сжалось. Неужели гордилась бы? Стала бы моя сестра гордиться тем, что я живу так, как мечтала она сама?
5
Тайлер
– Так ты решил вопрос?
Джей следовал за мной, уткнувшись в пресс-релиз для интервью на телевидении, намеченного на следующий понедельник, и спрашивал меня об учительнице Кристиана. Я толкнул дверь кабинета и увидел Коринн, свою помощницу. Она подготавливала все к утреннему собранию и наливала воду в стаканы, расставленные на столе для совещаний, который находился по левую руку от меня.
– Конечно, – пробормотал я и расстегнул пиджак.
– Что ж, ради этой встречи ты отменил запись рекламного ролика. Больше так не делай, – предупредил брат.
Я приподнял бровь и ничего не ответил, только посмотрел поверх его плеча на Коринн и одними губами произнес: «Кофе». Она кивнула и вышла из кабинета. Я выдохнул и сосредоточился на экране компьютера, проверяя почту.
– Вообще-то, я не просил договариваться о записи рекламного ролика, – напомнил я Джею. – Я еще даже не баллотируюсь в сенаторы. Во всяком случае, официально, – добавил я. – Тебе не кажется, что мы слишком торопимся?
– Тайлер, именно об этом мне и нужно с тобой поговорить. – В голосе брата прозвучало раздражение. – Ты не победишь, если не начнешь чаще мелькать на экранах. Кампании существуют на средства спонсоров.
Я покачал головой, просматривая расписание на день.
– Не люблю быть в долгу.
Похоже, мне придется повторять это брату каждый день.
– Да, я тебя понимаю. Поверь мне, – проговорил он еще более раздраженно, – я прекрасно осведомлен о твоем мнении по данному вопросу.
Я не нуждался в спонсорской помощи для своей кампании. Я построил на юге страны пятую по величине медиакомпанию в области телевидения, интернета и телефонии. Затем продал ее и начал все сначала, построив одну из десяти крупнейших строительных фирм в мире.
Мне не просто не нравился мир СМИ. Я его ненавидел.
Я полагал, что медиа послужат во благо моей политической карьере – расширение аудитории избирателей и увеличение популярности, – но не получал удовлетворения от созидания того, что нельзя потрогать. Тогда я понял, что необязательно дожидаться вступления в высокую должность, чтобы изменить мир к лучшему. Можно начать уже сейчас.
Поэтому, насладившись управлением компанией, насколько это было возможно, я продал ее и теперь создавал множество вещей, к которым мог прикоснуться. Вышки, дома, небоскребы, корабли и даже строительное оборудование. Я занимался производством чего-то материального и более того – полезного людям. Обеспечивал их работой. Мне принадлежало шестидесятиэтажное здание, в котором располагался мой офис, столько недвижимости, что умом не охватить, и уж точно я не нуждался в подачках от людей, которые хотели бы иметь под контролем политика.
Я сам всего добился и точно так же сам, без чужой помощи, собирался пробиться в сенат.
Но брат считал иначе.