Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так
– Привет, Терри. Пип-пип, ваша светлость.
Терри глядела сумрачно и с укоризной.
– Да, натворили вы дел, теперь не распутаешь!
– Простите. Майк мне растолковал.
– Поздно сокрушаться, – прибавил пятый граф.
Он был так печален, что Майку захотелось его приободрить. Для начала он крикнул «Огэй!» отчего граф подпрыгнул, как лосось на крючке, а Терри задрожала.
– У меня хорошие новости, – пояснил Майк. – Благая весть. Проблема решена.
– Что!
– Решена. Все очень просто. Взламываем сейф. Терри закрыла глаза, явственно страдая.
– Видишь, Шорти, он всегда найдет выход. Мы взламываем сейф.
– Вы умеете их… э… взламывать? – осведомился граф.
– Лично я не умею. Но у меня есть друзья-специалисты. Пригласим Огастеса Ворра.
– Вора?
– Что еще за Огастес?
– Мой камердинер.
– Пока он не попал на собрание методистов, – пояснил Майк, – он был медвежатником.
Терри утратила мрачность. Мало того, лицо ее озарилось радостью.
– Это просто чудо! А он хороший специалист?
– Великолепный. По его словам, имя Ворра высоко ценилось в преступном мире.
– Однако, удачная фамилия!
– Я это заметил по своей тонкости. Вижу, тонки и вы. Приятно представить, что нас ждут словесные поединки у камина. Вообще-то насчет фамилии говорят все, кому не лень, но это – другое дело. Только у нас с вами – тонкий, острый ум.
– Если он обратился, он не станет красть.
– Ничего, убедим. Он увидит, что мы правы. Кроме того, он сноб. Будет счастлив выручить графа. У вас есть корона, Шорти?
– А, что? Корона? Да, где-то лежит.
– Тогда наденьте ее на время переговоров, так это, набекрень.
Советы не пригодились, поскольку раздался громкий стук, потом – возглас «Хо!», и вошел герой, рожденный временем.
– Пришел посмотреть, дорогуша, как вы тут, – сказал Огастес. – А, мое почтение! Не знал, что у вас гости. Пардонт.
Он повернулся, чтобы уйти, но Майк его перехватил.
– Не дурите, Огастес. Вы нам как раз нужны. Мы собирались послать за вами ищеек. Значит, приехали в старый замок?
– Ну! Неплохое местечко. Куда окно выходит? В сад? Вот это да, одни розы! Как говорится, шик-блеск. Что ж, наслаждайтесь, как их, земными благами. Расплата не дремлет.
– К чему эта грозная нота?
– Да так, чувство такое. Как говорится, нечестивый цветет-цветет, да и завянет.
– По-вашему, я нечестив?
– А то как же! Обманщик. Дал бы вам одну книжечку, но я их все в спешке забыл. – Огастес покосился на Терри и произнес, прикрыв рот рукой: – А это, пардонт, что за особа?
– Простите, забыл представить, – сказал Майк. – Ну, Стэнвуда вы знаете. А лорда Шортлендса, скорее – нет.
– Рад познакомиться, – сказал граф.
– Здрасьте, милорд, – отвечал взволнованный Огастес.
– Добро пожаловать в наш замок.
– Благодарствуем, милорд. Это надо же, в замок! Снаружи-то я его видел, как говорится, в молодые дни. Помню, приехал на велосипеде, сэндвичей прихватил…
– Кроме того, – заметил Майк, – вас удивляет, должно быть, что вы вошли в дверь, а не влезли в окно.
Огастес был явно шокирован, и Майк извинился.
– Виноват. Но эту тему мы скоро затронем. Перед вами – дочь лорда Шортлендса, леди Тереза, известная вам по моей корреспонденции. Благодарю, – вставил он, увидев, что верный слуга поднял большой палец. – Рад, что вы одобрили мой выбор. Присаживайтесь, вот – удобное кресло.
– Подложить подушечку, мистер Ворр? – спросила Терри.
– Сигару не хотите? – осведомился лорд Шортлендс.
– Я предложил бы выпить, – сказал Майк, – но Стэнвуд ничего не оставил.
Эти слова были не к месту. Огастес, пребывавший в состоянии, которое буддист сравнил бы с нирваной, а именно – куривший сигару, откинувшись на подушку, поджался и помрачнел.
– Хо! – сказал он. – Опять вы пьете? Ладно, умываю руки. Хотите сгубить печень, дорогуша, губите, мне-то что? Как говорится, полная индифергентность.
Все смущенно помолчали. Майк смотрел на графа, Терри – на Стэнвуда, и с многозначительным намеком. Стэнвуд был не очень умен, но понял, что надо внести мир.
– Вы уж простите, Огастес, – сказал он. – Провинился!..
Огастес цыкнул зубом.
– Он больше не будет, мистер Ворр! Огастес не отвечал.
– Леди Тереза с вами говорит, – мягко заметил Майк. – Кстати сказать, дочь лорда Шортлендса связана по материнской линии с Бинг-Браун-Бингсами и Фостер-Френчами. Конечно, сассекскими, а не этими, из Девоншира.
Огастес словно очнулся от обморока, бормоча: «Где я?» Он поморгал сквозь роговые очки, буквально впивая родовитость Терри, и мгновение-другое казалось, что он отвесит поклон. Во всяком случае, он склонил голову, а суровость исчезла из его взгляда.
– От это да! Ясно.
– Значит, все в порядке? Хвалю. Как кресло? Вам удобно?
– Еще одну подушечку? – предложила Терри.
– Сигару? – вступил в беседу граф.
– Что ж, Огастес, – сказал Майк, довольный своей работой. – Повторю, мы только вас и ждали.
– Вот именно, – поддакнул Стэнвуд.
– Да-да, – сказал граф.
– Мы так вас хвалили, мистер Ворр! – сообщила Терри, понимая, что немного сюсюкает. Что поделаешь, бывают минуты, когда грех не посюсюкать.
Огастес закашлялся. Голова у него слегка кружилась.
– Понимаете, Огастес, – продолжил Майк, – мы влипли. Под «мы» я подразумеваю прежде всего пятого графа Шортлендского, чей род, как известно, восходит к Вильгельму Завоевателю. Услугу, которую вы можете ему оказать, он никогда не забудет. Через годы, в палате лордов, беседуя с графами, а то и с герцогами, он, как и они, станет приводить примеры истинной верности. Один пэр расскажет о секретаре или управляющем, другой (скорее всего, герцог) – о преданной собаке по имени Понго, но лорд Шортлендс затмит их повествованием о вас. Все будут зачарованы. «Хо! – вскричат они, когда он кончит. – Да, это человек. Хотел бы я его увидеть».
Огастес снял и протер очки. Разум его мутился, грудь вздымалась. До сих пор он жил среди людей, говоривших, что придет в голову, а в голову им приходили низменные мирские мысли. Таких речей он практически не слышал.
– Золотые слова, – поддержал хозяина Майк. – Лорда Шортлендса буквально осаждают дворецкие. Часом, вы не видели нынешнего?
Огастес вздрогнул.
– Ну! А вы?
– Несомненно.
– Молились о нем?
– Нет, до этого я еще не дошел.
– Что же вы, а? Я-то думал, он в вас пробудит, как его, сокрушение.
– Нечестивец?
– А то! Самый отпетый грешник. Посланец Сатаны, если они баки носят.
Как сказали бы в парламентских кругах, он встретил всеобщее понимание. Лорд Шортлендс радостно засопел, Стэнвуд сказал: «Точно!», Терри ослепительно улыбнулась, Майк похлопал его по плечу.
– Прекрасно, – сказал тот же Майк. – Если так, слушайте.
Слушая историю марки, Огастес поначалу испугался. Он трижды вскрикнул: «Ого!», словно тьма греховной души все больше открывалась ему, пробуждая отвращение. Майк, несомненно, держал аудиторию.
Но когда изложение событий сменилось, скажем так, просьбой, Огастес заметно изменился. Теперь страх был направлен не на Мервина Спинка, а на того, кого он называл искусителем. В конце концов он поднялся, тяжело дыша.
– Что? Вы хотите, чтобы я взломал ящик?
– Сейф, – услужливо поправил лорд Шортлендс.
– Ящик и есть, так?
– Так?
– Несомненно, – отвечал Кардинел. – Сейфы именуют ящиками в самых лучших кругах. Ну, что скажете, Огастес?
– Что скажу? «Нет!».
Майк заморгал, словно это короткое слово пробило его навылет.
– Я не ослышался? Вы сказали «Нет»?
– Сказал.
– Да это же займет какую-нибудь минуту!
– Нет, и все.
– А как же услуга графу?
– Никаких графов.
Майк заморгал снова, потом оглядел сообщников, но не утешился – граф поник от удара, Стэнвуд скрипел зубами, что никакой пользы не приносит.
– Чего-чего, Огастес, – произнес он с укоризной, – но этого я не ждал.
– Вы знали, что я спасен?
– Да, конечно, но мы же просим о добром деле. Можно сказать, праведном.
– Кража – она кража и есть, ничего не попишешь.
– Вы не забыли, что род лорда Шортлендса восходит к Завоевателю?
Огастес чуть-чуть дрогнул.
– А что подумают Фостер-Френчи? Огастес взял себя в руки.
– Изыди, Сатана, – сказал он. – Чего прицепился?
– О Бингах-Браун-Бингсах и подумать страшно.
– Да что с ним говорить? – крикнул Стэнвуд. – Дай ему в ухо!
Майк удивился. Это мысль!
– Молодец, Стэнвуд, – одобрил он. – Это мысль.
– Скрути его, а я обработаю.
– Лучше сперва переобуйся. А вы, Терри, оставьте нас. Зрелище не для женщин.
Огастес побледнел. Он был миролюбивым человеком.
– Это что, как говорится, насилие?
– Оно самое, – произнес Стэнвуд, утративший недавнюю мягкость. – Насилие в чистом виде. На размышление даю две секунды.
Огастесу хватило одной.
– Ладно, – сказал он. – Если вы так, дорогуша, ничего не попишешь.
– Вот это разговор.
– Молодцом, Огастес.
– Только я…э… рас-тре-ни-ро-вал-ся.
– Ничего, талант не убьешь.
– И потом, это самое, невры. Слаб я стал. Не выпью – не взломаю. А пить я не буду, грех.
Он победно расправил плечи, но Терри нежно улыбнулась.
– Ну, ради меня, мистер Ворр! Малю-юсенький глоточек.
– Ы-ы… Малюсенький! Да мне ведра не хватит.
– Дадим ведро, – пообещал лорд Шортлендс. Казалось бы, дельное предложение, но Огастес не сдался.
Он покачал головой.
– Переобуйся, Стэнвуд, – сказал Майк. – И поскорее. Именно тут Огастес рухнул. Он не видел Стэнвуда на футбольном поле, но прекрасно представлял.
– Ладно, чего там, будь по-вашему. Только добра не выйдет.
– Молодец, – сказал Майк. – Мы знали, что вы не подведете. Инструменты есть?
– Придется в Лондон смахать.
– Храните их, голубчиков?
– Ну! Никак руки не доходят. Схожу, значит, к другу, на Севен Дайелз. Да, не было заботы… – и он угрюмо побрел к дверям.
– Стэнвуд! – вскричала Терри. – Вы – волшебник! Как вы до этого додумались?
– Пришло, знаете, в голову, – скромно ответил он.
– В таких деликатных делах, – пояснил Майк, – часто побеждают не тонкие, хитроумные дипломаты, а грубые практичные люди, переходящие прямо к делу. Теперь, как мы добудем выпивку? Не лезть же в погреб. Лучше я поеду с ним в город и все куплю.
– Побольше, – сказал Стэнвуд.
– Естественно.
– А главное – разного, – прибавил прозорливый пэр. – Кто его знает, что он пил. Некоторые, к примеру, не выносят виски. Накупите, мой мальчик, всего, что только бывает, и поставьте ко мне. Ему нужно тихое местечко, чтобы подготовиться. Чего не допьет, – прибавил граф, заметно оживляясь, – я использую попозже.
Глава XV
Если ты хочешь добиться успеха, за твоим замыслом должен стоять направляющий разум. Когда речь зашла о взламывании сейфа и извлечении марки 1851 года, план кампании разрабатывал Кардинел. Соответственно, он постановил:
1. Час 0–1:30 (полвторого ночи).
До этого времени, разъяснил он, кто-то может еще ходить по замку. Позже – самим заговорщикам не удастся толком поспать. Лично он поспать хотел, равно как и граф, поддержавший его решение.
2. Общий сбор – 1:15 в кабинете.
Надо же где-то собраться. Кроме того, Огастесу стоит вынуть в кабинете стекло и оставить отметку на мебели, наводя тем самым на мысль, что взломщик проник извне. Граф горячо поддержал эту уловку.
3. Лорд Шортлендс занимается Ворром.
Конкретно – приглашает к себе в спальню и накачивает до тех пор, пока тот не достигнет нужной кондиции. Потом он ведет его в кабинет (1:15). Собравшиеся располагают четвертью часа. Восемь минут уходит на окно и мебель, две – на то, чтобы подняться по лестнице. Пятиминутный зазор необходим, чтобы образумить Огастеса, если в нем проснется совесть.
4. Стэнвуд идет в постель.
И в ней остается, поскольку иначе может тем или иным способом испортить игру.
5. Терри тоже ложится.
Поскольку от волнения она верещит, как целая корзина щенков, да и вообще дело – не женское. (Граф поддержал и это, заметив, что в детективе, который Дезборо подарил ему на день рождения, сыщику серьезно мешает златокудрая Мейбл.)
6. Та же Терри прекращает спорить и подчиняется приказу.
Действительно, спор затянулся, но Майк поставил ее на место, указав, что и у нее – золотистые волосы.
Однако в час ночи Терри лежала здесь же, на тахте, читая второй из трех томов романа Марсии Хаддлстоун «Преданный Перси» (1869). Он валялся на столе, и она его взяла за неимением лучшего. Заметим, что ей удивительно шли пижама, халатик и домашние туфли.
В 1:03 вошел граф, которому тоже шли пижама, халат и туфли. Глаза его, и так вылезавшие от волнения, совсем уподобились улиточьим, когда он увидел дочь.
– Ой господи, Терри! Что ты тут делаешь?
– Читаю, Шорти, чтобы занять время.
– Он же велел тебе идти в постель!
– И то правда. Какой самоуверенный, а? Это мне, в постель! А у тебя неплохие книги. Все, как одна, изданы не позже 1870 года.
– Что-что? А, они не мои, – рассеянно бросил граф, радуясь тому, что сможет замолвить словечко за своего фаворита. – Дядины.
– Он любил викторианские романы?
– Наверное.
– Да и ты их любишь. Этот лежал на столе, чуть ли не раскрытый.
– Его брал Майк. Только что вернул. Говорил, очень помогло, не знаю уж, в каком смысле. Терри, – ловко свернул он, – я о нем немало думал.
– Вот как, Шорти? Ясное дело, он вечно лезет в глаза.
– Знаешь, он мне нравится.
– И себе тоже.
– Посмотри, как он обставил Спинка.
– Ловко, ничего не скажешь.
– Храбр, как лев. Не боится Аделы.
– К чему ты ведешь, мой дорогой?
– Я… э-э… хочу узнать, не переменила ли ты мнения.
– Поня-ятно…
– Так переменила?
– Нет.
Лорд Шортлендс печально помолчал. Все шло хуже, чем он думал.
– А почему? – спросил он.
– Есть причина.
– Какая такая причина? Он – то, что тебе нужно. Богат. Красив. Занятен. И заметь, влюблен, как не знаю кто. Обрати внимание на его взгляд…
– Преданный?
– Вот именно. Ты его сразила наповал.
– А сама не поддаюсь. Это тебя огорчает?
– Естественно.
– Хорошо, я тебе кое-что скажу. Как выразилась бы героиня «Перси», я не осталась равнодушной. Этот самый взгляд пробирает меня до костей.
– Пробирает? – обрадовался лорд.
– В высшей степени. Я чувствую себя так, словно сияет солнце, шляпка, туфли и платье – лучше некуда, и кто-то подарил мне тысячу фунтов.
– Ну вот! В чем же дело?
– Минуточку, Шорти, потерпи. Кроме того, я ощущаю, что у меня нет на эти взгляды эксклюзивных прав.
– Не понял.
– Должно быть, он смотрит точно так же на всех женщин.
– То есть, по-твоему, он… э-э… ветреник?
– Да, если это слово обозначает человека, который ухаживает за каждой мало-мальски приятной девицей.
– Он говорит, что любит тебя с давних пор. Тебе было пятнадцать или сколько там…
– Нужно же что-то сказать, а то разговор угаснет.
– Почему ты так думаешь?
– Чутье! Оно мне подсказывает, что твой Кардинел – мотылек, порхающий от цветка к цветку. Очень может быть, что порхал он не далее как вчера. Ты его видел, когда он вернулся из столицы?
– Нет, я гулял с Усиком.
– А я видела. Мало того, мы поболтали. От него на несколько ярдов пахло чем-то эдаким, терпким, словно он провел немало времени с экзотической женщиной. Не думай, я его не виню. Он не виноват, что похож на Аполлона. Но мне поддаваться нельзя. Благоразумная Терри Кобболд в очках и в митенках шепчет на ухо, что с Аполлонами связываться опасно. Словом, сердце – за, разум – против. Наверное, так относится к Спинку миссис Пентер.
Граф удрученно запыхтел.
– По-моему, ты делаешь большую ошибку.
– Что ж, бывает.
– Насчет этого, запаха. Наверное, он просто столкнулся с какой-нибудь дамой.
– Вот именно.
– Ах господи! Да выходи ты за него!
– Зачем это тебе нужно?
– Он мне нравится.
– Мне тоже.
– И потом, ты думала, что будет, когда Ворр украдет марку? Я женюсь, оставлю тебя один на один с Аделой – если, конечно, Клара подцепит Блейра. Тебе придется плохо, душенька. Лучше выйди за него, а?
Картинка, нарисованная им, тронула Терри. О чем, о чем, а об этом она не думала. Когда она как следует нахмурилась, вошел Майк.
– Что вы здесь делаете? – строго спросил он. – Я полагал, вы легли.
– Да-да, но я встала. Не могу заснуть. И вообще, я не видела, как взламывают сейфы.
– И незачем. Это – не для женщин.
– Мне очень хотелось!
– Теперь я понимаю, почему в газетах вечно пишут о своеволии современных девушек.
– Жадных до сенсаций.
– Именно, жадных до сенсаций. Что ж, благодарите Бога, что у вас будет добрый муж.
– Будет?
– Несомненно. Я придумал новый метод. Где Огастес?
– Наверное, у Шорти в спальне.
– Почему же Шорти не с ним? Где дух команды?
– Он меня выгнал, – жалобно промолвил граф. – Я не хотел уходить, но он сказал, я ему мешаю. Очень чувствительный, по-видимому.
– Как он там?
– Вроде бы ничего.
– Пойдите-ка лучше, посмотрите.
– А почему не вы?
– Мне надо поговорить с Терри.
Перенапрягшийся граф нервно провел рукой по седеющим волосам и пробормотал что-то насчет выпивки. Майк удивился.
– Вы что, с ним не пили?
– Он не позволил. Сказал, что это грешно. Я стал было спорить, но он заметил, что даст мне бутылкой. Ох, – размечтался несчастный пэр, – я бы миллион отдал за глоточек!
– Зачем? – возразил Майк. – Можно и дешевле. Пойдите ко мне, пошарьте в шкафу, на верхней полке. Там вы найдете фляжку. Отхлебните сколько надо, и положите на стол два пенса.
Хозяин резво выбежал. Гость закрыл за ним дверь.
– Наконец мы одни, – сказал он. Нежное сердце Терри тронули муки отца.
– Бедный Шорти!
– Не без того.
– Он не годится для таких дел.
– Это верно.
– У него высокое давление…
Майк осторожно взял ее за локоть, подвел к креслу, усадил, а сам сел сбоку на ручку.
– Когда я воскликнул: «Мы одни!» – объяснил он, – я имел в виду не беседы о Шорти. О нем мы потолкуем позже, в нашем доме, у камина. «Давай, – скажете вы, – обсудим его давление». – «Давай», – отвечу я, но теперь актуальны другие вопросы. Входя, я услышал, что наш граф…
– Разве можно подслушивать?
– Можно, время от времени. На сцене для этого ставят ширмы, и все рады. Словом, он говорил: «Почему ты за него не выйдешь, дурья твоя голова?»
– Не совсем так…
– А надо бы. Кого он имел в виду, меня?
– Да.
– Молодец. А как вы обо мне заговорили?
– Он просто спросил, почему я за вас не выхожу.
– Я и сам удивлялся. А сейчас, кажется, понял. Вижу, вы читаете «Перси». Прошлой ночью я его пролистал, и не зря. Он навел меня на мысли об упомянутом методе. Мне стало ясно, в чем моя ошибка.
– Да?
– Да. Я слишком легковесен, если хотите – поверхностен. Занятен, конечно, но недостаточно серьезен. В 1869-м они лучше разбирались в таких делах. Вы дошли до той сцены, где лорд Перси объясняется с ней в оранжерее?
– Еще нет.
– Сейчас я вам прочитаю. Готовы?
– Что ж, если хотите…
– Хочу. Итак, он говорит: «Любящим взором, дорогая, я следил за тем, как вы переходите от детства к юности. Передо мною раскрывалось ваше очарование, и я, побывавший при многих дворах, не мог бы найти изъяна в ваших манерах. Теперь я прошу о даре, которым бы гордился человек самого высокого ранга, ибо вы украсите любой титул, одарите радостью любой замок. Каждое ваше желание, даже малейшая прихоть – закон для меня». Ну, как?
– Недурно.
– А вот еще: «О, дорогая, не разбивайте сердца, которое бьется только для вас! Я не из тех, кто пленяет прекрасных дам, и вы пожалели бы меня, узнав, какую зависть испытываю я к такому умению. Слова мои нелепы, облик скромен, но любовь непритворна. Вино льется тонкой струей, ибо сосуд переполнен. Да и способен ли блистать красноречием тот, кто молит о жизни? Я люблю вас, люблю. Неужели вы мне не ответите?» Не пойму, чего он жалуется. Если уж это – не красноречие… Ну, как? Вы тронуты?
– Не очень.
– Странно. На ту девицу это подействовало. ««Вы молчите, – вскричал он, прижимая ее к груди, – но ваше молчание лучше многих слов. Вы бледны, но вскоре лилия сменится розой». Он склонился к ее губам, и то ли со вздохом, то ли с рыданием она потянулась к нему». Каково? Дело в шляпе, тут и спорить не о чем. У Перси все в порядке. А у меня?
– У вас – нет.
– Вы не издали то ли рыдания, то ли вздоха?
– Ни в малейшей мере.
– Ясно! У Перси, если верить автору, шелковистая бородка, которую он приобрел – надеюсь, честно, – к двадцати четырем годам. Значит, ждем, пока я ее выращу. С утра и начну.
– Я бы не начинала. Сказать, почему вы меня не тронули?
– Давно пора.
– Ну, что ж… Вам непременно надо сидеть на ручке?
– Нет. Я просто хотел быть поближе на всякий случай. Ну, если что, я успею. Лилия, знаете, сменится розой и тому подобное. Ладно, слушаю.
Терри еще помолчала.
– Слушаю, – подбодрил ее Майк. – Говорите.
– Звучит глупо, но я боюсь.
– Ничего, ничего. Так в чем же дело?
– В том, что вы такой красивый.
– Что-о?!
– Кра-си-вый. Я же вам сказала, что это звучит глупо. Майк был совершенно потрясен.
– Глупо? – повторил он – Да за такие слова сажают в желтый дом! Это я, по-вашему, красивый?
– А какой же? Просто кинозвезда. Разве вы не замечали?
– Вроде бы нет. Лицо как лицо.
– Посмотрите в зеркало.
Майк посмотрел, закрыл один глаз, потом покачал головой.
– Ничего особенного. Ну, приятен на вид. Такая хорошая, надежная внешность.
– Анфас – может быть. Тут главное профиль. Поглядитесь как-нибудь боком.
– Я кто, по-вашему, мужчина-змея? – он отошел от зеркала. – Неужели вы из-за этого не выходите за меня замуж?
– Да, из-за этого.
– Знаете, ждал я какой-нибудь чуши, но все-таки не такой. Видимо, в детстве, глядя из окна, вы упали и обо что-то стукнулись.
– Спасибо, что ищете мне оправданий.
– А что еще делать? Дитя мое, вы слабоумны.
– Нет. Я благоразумна.
– Предположим. Что же плохого в красивых мужчинах?
– Я им не доверяю.
– Даже мне?
– Даже вам.
– Но я – сама добродетель!
– Так вам кажется.
– При чем тут «кажется»? Это – бесспорный факт. Может, одумаетесь?
– Нет.
Майк тяжело запыхтел.
– Насколько я понимаю, невежливо дать даме в глаз.
– Все графство подожмет губы.
– Ох уж, эти условности! Так до какого уродства надо дойти, чтобы получить вашу руку? Если бы я был вроде Стэнвуда…
– Ой!
– Нет, не сумею. Вот что, займусь боксом, я его люблю. Даст бог, мне порвут ухо или сломают нос. Тогда вы перемените мнение?
– Во всяком случае, подумаю.
– На этом и остановимся. Разумеется, пока что я буду по-прежнему любить вас.
– Спасибо.
– Не за что. Рад служить. Но вообще-то Шорти мог бы выложить три гинеи и показать вас психиатру. А вот и он, то есть Шорти, – заметил Майк, поскольку подкрепившийся граф входил в комнату. – Приятно смотреть на оленя, идущего от потоков вод [20]. А знаете ли вы, что сказала мне ваша дочь Тереза? Что я, на ее вкус, слишком красив.
– Быть не может!
– Еще как может. Сказала, и во взоре ее, прибавлю, мелькали искры безумия. Но почему вы один? Что вы сделали с Огастесом?
– Его нигде нет.
– Даже у вас в спальне?
– Он оттуда ушел.
– Может быть, в библиотеку? – предположила Терри. Майк нахмурился.
– Да, наверное. Где дисциплина, хотел бы я знать? Где послушание старшим?
– Виновата, мой генерал!
– Никак с вами не справишься! Что ж, идемте в библиотеку. Терри оказалась права. Огастес ходил по библиотеке, держа бутылку crème de menthe [21]. Когда они вошли, он бесшабашно крикнул: «Хо!»
Глава XVI
Да, слово «бесшабашно» точнее всего обрисует его поведение. Именно оно, в своем французском виде, пришло бы на ум такому стилисту, как Флобер, скрупулезно подыскивавшему mot juste [22]. Лицо разгулявшегося Ворра стало пунцовым, глаза сверкали, уста растянулись в доброжелательной улыбке.
– Пр-ривет, дор-рогуши! – пророкотал он, приветливо помахивая бутылкой. Звук его голоса в ночной тиши напугал бы любого.
– Ш-ш-ш! – сказал Майк.
– Ш-ш-ш! – сказал лорд Шортлендс.
– Ш-ш-ш! – сказала Терри. Пунцовое лицо осветилось удивлением.
– Почему это «шы»? – осведомился он.
– Не так громко, Огастес. Уже ночь.
– Ну и что?
– Людей перебудите.
– Хо! И точно. Вот не подумал, – отозвался Ворр и хлебнул ликера. – Мятой пахнет, – прибавил он, стремясь просветить сообщников – Дэ, мятой, не иначе.
