Загородный, 16
96. Игра в карты
Первый признак – потный лоб,
Мы очень рады.
Когда едим горячий суп,
Свистят снаряды.
Второй – медали на груди
И бешеные строки.
Ах, мы не знаем, что впереди,
Какой там джокер…
Но мы прокладываем путь.
Там месят тесто.
Там у меня осталась мать,
Там ждет невеста.
Лети, лети, крылатый друг,
Спеши на праздник милый.
Ты не окончишь полукруг
Моей могилой.
Кто отстраняет их полет?
– Не ты, конечно.
Но если, если Бога нет?
– Нам безразлично.
Бессмыслен праздник, если нет
Веселой встречи.
Мы оторвали свой обед,
Свисти короче.
Кто отстраняет их полет?
Мы очень рады,
Когда течет горячий жир с котлет,
И шоколаду.
Но если в небесах столбы
Родного дыма,
Мы воссылаем вам мольбы:
Валитесь мимо!
9–10 мая 1942
<Ленинград.> Николаевская, 73
97. Крым («Тесто всходит в темноте белее снега…»)
Тесто всходит в темноте белее снега,
Зеленей воды шумят деревья в парке,
Дышит хлебной печью раскаленная дорога,
Пыль лежит, как мука на теплой корке.
Хрупкий сахар арбузов склеивает пальцы,
До локтей в бараньем жире руки,
Крепкий сок благоухает чесноком и перцем,
В нём кипят золотые чебуреки.
Скумбрия еще свистит, захлебываясь маслом,
Камбалы еще сосут лимонный сок.
Неужели этот мир немыслим?
– Всё это голодный сон.
На горячих бубликах распускалось масло,
Мы их заливали козьим молоком.
К розовым бифштексам мы заказывали рислинг —
Почему ж нам не было легко?
Что-то не давало нам покоя.
Что-то нас тянуло к панике.
Видно, нам мерещилась выжатая соя
И дурандовые пряники.
24 мая 1942
Николаевская, 73
98. Псалом IV
Я еще плетусь за светозарным небом,
Но меня не выпускает ледяная тень.
Надо одеваться и идти за хлебом,
Мне сегодня что-то лень.
Я предлагаю кофе и открытки,
Я предлагаюсь весь,
Я сделался немой и кроткий,
И я с покорностью глотаю грязь.
Кускам подобранного с четверенек хлеба
Давно потерян счет.
Я, очевидно, никогда и не был
Ни весел, ни умен, ни сыт.
Еще висят холсты, еще рисунки в папках…
Но я теперь похож, —
Произошла досадная ошибка, —
На замерзающую вошь.