В этой узкой полосе
Вдруг каменья на косе.
Тут росли густые сны
По каналам из ворот,
А в ушах молочный рог
Протрубил тринадцать раз.
Месяц черен. Он кишит
Голубыми червячками.
Печь открыта и блестит
Беспокойными зрачками.
Разбудил меня испуг,
Или треснул уголек.
Я гляжу – лицо в огне,
Это снится мне во сне.
Тлеет черная коса,
И искривлен красный рот,
Плачут черные глаза,
Их сжигает, их сожжет.
Я вскочил и протянул
Руки красные в огонь,
Я коснулся нежных щек,
Голубую шею сжал.
Тут лизнула и меня
Ярость темного огня,
И узорчатый платок
Затрещал и засверкал.
И не видя, что горят
Руки жадные мои,
И шипит среди углей
Разрываемое мясо,
Я сорвал ее наряд,
Изглодавший тело ей,
И приник к ее щеке
Из пылающих углей.
Завились по жилам рук
Змеи черные огня,
Кости вылезли из рук…
Разбудил меня испуг.
В дверь стучат, в окне темно,
И в печи горит бревно.
30 марта 1930
III. «Закутавшись в душные ночи…»
Закутавшись в душные ночи
И звездами злыми звеня,
По комнате движутся очи,
И жгут, и пугают меня.
В жару подымаюсь с постели,
Лицо в их одежду склоня,
Напрасно молю их о теле,
Они не слышат меня.
IV. «Дверь открылась из сеней…»
Дверь открылась из сеней,
Свет метнулся и погас.
Дунул холод из сеней
И скатился по спине.
Стены гложет свет луны,
Но лучи ее темны.
В дверь вошедшая легка,
Вот приблизилась она,
И бела ее рука,
И коса расплетена.
Тлеет лунная коса,
Жгут холодные глаза.
Я схватил ее и смял,
Я искал горячих губ,
Я был нежен, я был глуп,
А она была пуста.
Где вилась ее коса,
Черви лунные горят,
И растаяли глаза,
Уходящие назад.
31 марта 1930
Загородный, 16
39. «Я вижу – нет надежды…»