Долина смертной тени
– Хорошо-хорошо, вместе пойдем… Я тут совсем рядом живу, – с готовностью согласился ларечник, навешивая на дверь амбарный замок.
Жил он и вправду неподалеку, и вскоре они уже сидели в потрепанной легковушке, шустро катившей в сторону райцентра.
За прошедшее с момента ограбления время ситуация прояснилась, причем, как это зачастую бывает, дело оказалось значительно проще, чем представлялось изначально. Не существовало никакого хитроумного заговора. Было банальное воровство, организованное собственными охранниками. Гробанули денежки и благополучно удрали с добычей – простенько и со вкусом. Ну ничего, дай срок… добегаются. Сейчас его другое беспокоило… Вернее, не беспокоило, бесило. Когда с загородной дачи Белова прикатили болваны со своей байкой, он чуть не задохнулся от ярости. Это ж надо – с ходу надыбать такую удачу и упустить… Они же не ожидали… А зачем ехали тогда? Грибочки собирать, рыбку удить? Ну ничего, вставят себе новые зубы, в другой раз, глядишь, умнее будут. Хотя нет, болван, как болваном был, так им и останется, сколько его не учи. Основная беда – свои мозги не одолжишь, а тупые быки с простейшей задачей справиться не могут.
Однако пустое злобствование ничего не исправит – дело надо делать, дело. А то ведь со дня на день посмешищем станешь, а это, как известно, не способствует укреплению авторитета. Лекарство тут одно – скорое и жестокое возмездие. Найти, порезать на куски и разбросать те куски по городу, чтоб другим неповадно было. Враз не до смеха станет.
Меченый давно понял, что только жестокость, причем жестокость изощренная, рождает страх. А страх – синоним власти. Просто так продырявить башку, перерезать горло может любой. Ну, или почти любой. А вот вырезать всю семью обидчика от грудничка до склеротичного деда – на это нервы покрепче нужны. То же и с деньгами: мелочь по карманам тырить да пьяненьких раздевать любой салага сможет, а вот аферы миллиардные проворачивать – тут характер нужен. Мозги тоже, конечно, но мозгами господь страну не обидел, а вот характер… Характер в людишках редко встречается.
Взять Меченого. Именно характер помог не обладавшему от рождения никакими выдающимися способностями мальчишке занять достойное место под солнцем. В детстве он был пухлым, слабым ребенком, обреченным на пренебрежение приятелей и невнимание девчонок. Все изменилось в седьмом классе. Спеша на отходящий автобус, толстый мальчик Тема не заметил вылетевшего из-за поворота грузовика. Слава богу, шофер успел отвернуть, но Тему все же зацепило выступающим бортом, отбросив метра на три. При падении он напоролся на осколок бутылки. В результате после полутора месяцев, проведенных на больничной койке, его лицо приобрело новое, несвойственное ему при рождении выражение: толстый багровый шрам, протянувшийся через щеку, оттянул нижнее веко и приподнял верхнюю губу. В результате лицо, и до того не отличавшееся завидной привлекательностью, приобрело какое-то зверское, крайне отталкивающее выражение. Особо пугающе выглядела улыбка. Стоило ему улыбнуться, как верхняя губа вздергивалась, обнажая зубы в волчьем оскале, глаз непроизвольно прищуривался, и физиономия перекашивалась совершено неестественно. Ощущение создавалось жутковатое. Первый раз увидев себя в зеркале, Тема чуть сознания не лишился, решив, что жизнь кончена. В ней и раньше-то было не бог весть сколько радостей, а уж теперь… Но время шло, а человек, как известно, ко всему привыкает. Привык и он. К тому же Тема заметил, что его новое лицо вызывает в людях любопытную реакцию. Одноклассники и дворовые пацаны уже не дразнили его жиртрестом, а уважительно величали Тимохой, косясь на него с опаской и робостью. Его кривая ухмылка действовала не только на сверстников, но и на более старших ребят, которые его раньше в упор не замечали. К тому же, как ни странно, стало легче общаться с девчонками, в чем он не преминул убедиться после одного случая.
Как-то, проходя по двору, он услышал со стороны девичьей стайки, устроившейся у подъезда: «Вон урод пошел». Тема узнал голос красивой Томки из соседнего дома. Раньше он бы проглотил оскорбление, сделав вид, что ничего не слышал, но теперь, с высоты своего нового положения, Тема никак не мог пропустить этого мимо ушей. Бывая в компаниях старших, он достаточно наслушался хвастливых рассказов о легких победах над девчонками. По их уверениям, основными слагаемыми этих побед являлись наглость и скрытое желание самих девчонок отведать запретных удовольствий. Вспомнив те байки, Тема подступил к Томке, нехорошо улыбаясь.
– Отойдем-ка, – севшим от волнения голосом прохрипел он.
Томка, конечно, могла и не послушаться, но она только испуганно залепетала:
– Я ничего такого не сказала, Темочка…
– Врешь, сука, все слышали, как ты меня уродом назвала, – оборвал ее лепет Тема. Видя откровенный испуг девочки, он набрался куража и уверенности: – За слова отвечать надо, – протянув руку, он выдернул Томку из стайки подруг, словно морковку с грядки. – Пойдешь со мной, – бросил он, потащив девочку в подвал.
Никто не посмел ему помешать. Томка, парализованная страхом, тоже не трепыхалась. Затащив ее в темный подвал, Тема остановился в замешательстве, не зная, что делать дальше. Томка, почувствовав его нерешительность, захныкала:
– Темочка, пусти, я ничего не сделала… ты добрый, хороший…
Этого говорить не стоило. К этому времени упоминание о доброте только раздражало Тему, ибо он понял, что только жестокость и злоба могут укрепить его нарождающийся авторитет.
– Молчи, шалава, – прошипел он и, притиснув девчонку к стене, зашарил у нее под блузкой.
Тома к своим восемнадцати обладала вполне сформировавшейся фигурой, и ее частенько можно было увидеть с кавалерами, возраст которых значительно превышал ее собственный. Судя по всему подобное обращение было для нее не в новинку, и она лишь тяжело задышала, не препятствуя неуклюжим попыткам Темы. Тот же, сомлев от наплыва неведомых ранее впечатлений, лишь слепо тыкался враз пересохшими губами ей в шею да мял влажными ладонями девичью грудь под жестким лифчиком. Наконец, не зная, что делать дальше, он отвалился от нее, плюхнувшись на трубу теплотрассы, проходящую вдоль стены. Томка постояла немного, выжидательно поглядывая на него, потом неуверенно осведомилась:
– Так я пойду, Тема?
– Катись, – опять прохрипел он, злясь на себя за собственную неумелость.
Томка, поминутно оглядываясь, будто ожидая, что ее окликнут, скрылась в светлеющем проеме выхода. Посидев немного, Тема последовал за ней.
Во дворе его встретило красноречивое молчание и завистливые взгляды приятелей. Ни Томки, ни подружек, с которыми она так опрометчиво обсуждала достоинства Темы, нигде видно не было. Несколько дней после этого он с замиранием сердца ждал, что придут жаловаться Томкины родители, но никто не пришел и, осмелев, как-то поймал ее после школы. Незадолго до этого Тема подробно выспросил у старших, что да как, у них же разжился ключом от сарая, куда те приводили девчонок. В сарае не было ничего, кроме продавленного матраса, но кого это смущало? Сюда-то и притащил Тема слабо сопротивляющуюся Томку. Причем у него сложилось впечатление, что ломалась она так, для вида, не испытывая уже никакого страха. На этот раз все получилось. Тома, как и ожидалось, давно не была девственницей и воспринимала происходящее спокойно и не без удовольствия. Ее стоны и повизгивания сначала испугали Тему, ожидавшего, что на шум явится кто-то из взрослых. Однако подобное здесь было не в новинку, а желающие связываться с наглыми юнцами давно перевелись.
Случившееся не доставило Теме особого удовольствия, но очень укрепило его самомнение. Томке он заявил, что та теперь его девчонка и чтоб с другими ни-ни. Она пообещала, но обещание, естественно, не сдержала. Тогда Тема как-то вечером в теплой компании дружков подстерег ее с новым ухажером, длинным парнем призывного возраста. Выйдя из темноты к милующейся на скамейке парочке, Тема, куражась, произнес:
– Ба, какая встреча… Наша Тома и не дома… В такой час… И не одна. Кто же это? Может познакомишь?
Девчонка испугано молчала, прижимаясь к своему ухажеру. Тема, протянув руку, ухватил ее за плечо и потянул к себе.
– Эй, пусти, – неуверенно попытался вмешаться длинный.
– Ты че, падаль, еще пасть раскрывать смеешь… – ощерился Тема.
Его кулак, описав короткую дугу, ткнулся в лицо ухажера. Удар получился слабым, но длинный, испуганный страшной рожей, маячившей перед ним, заскулил:
– Я не знал, что она твоя девчонка…
– Не знал, сука… – распаляясь от трусости противника, выкрикнул Тема и повторно ткнул кулаком в лицо длинного.
Парень вскочил, порываясь удрать, но кто-то подставил ему подножку, и он со всего маху рухнул наземь. Подняться не дали. Навалились кучей, с удовольствием пиная корчившееся в бесплодных попытках защититься тело. К счастью, жестокую забаву прекратил окрик проходившего мимо мужика. Завидев массивную фигуру, наплывающую из темноты, подростки разбежались. Оно и к лучшему, могли ведь и насмерть затоптать. Главное все равно сделано – Томке урок преподан, пацанам решительность продемонстрирована. Было, правда, еще одно обстоятельство, но о нем Тема предпочитал не распространяться. Он в очередной раз убедился, что кроме наглости и нахрапа, рожденных его страшненькой физиономией, у него ничего нет. Бессильные тычки, продемонстрированные им в так называемой драке, могли принять за удары либо такой трус, как длинный, либо такая благодарная публика, как стоящие за спиной приятели. Но ничего – силой не силен, да напуском смел, утешился Тема. А сила что? Сила тоже имеется. Вот она, его сила – друзья-приятели, готовые от безделья и скуки кинуться когда угодно и на кого угодно. Его дело – лишь направлять эту силу, не дать ей застояться. Игры в казаки-разбойники да прятки тут не подходят. Уж коли играть, так не понарошку. И Тема стал играть.
Неподалеку от их квартала располагалась небольшая товарная площадка, на запасные пути которой загоняли составы для формирования и отстоя. Охраны там было кот наплакал. Считалось, что свинцовой пломбы на дверях вагона вполне достаточно для защиты от всех напастей. Спокойное время, робкие нравы. Смешная жизнь стояла на дворе. Тем не менее с пломбами Тема решил не связываться. Зачем, когда на крыше имеются вентиляционные люки. Взрослому в них, может, и не пролезть, а подростку – в самый раз. Первая же вылазка принесла неплохой куш: несколько ящиков дорогих шоколадных конфет, обожравшись которыми, они дружно рыгали, загадив весь сарай, в котором имели обыкновение собираться. Негативный опыт ничему не научил, и, когда в следующий раз им досталась пара ящиков дорогого марочного коньяка, история повторилась. Они были еще слишком молоды для того, чтобы знать о пользе умеренности. Впрочем, многие даже на пороге смерти не знают об этой полезной привычке. Между тем дело пошло, и вскоре сарай чуть не доверху был забит разнообразным товаром. Чего тут только не было: канаты, конфеты, спиртное, магнитофоны… По железке перевозится все и вся, вот и у них было все и вся – порой совершенно ненужное, но не уходить же с дела с пустыми руками.
Игра понравилась и стала нравиться еще больше с тех пор, как Тема нашел способ сбывать товар за живую деньгу. В эпоху тотального дефицита продать товар труда не составляло. Но вот продать и не попасться – это уже труднее. Тут на рынок не пойдешь, однако Тема нашел выход. Для начала за треть цены скинул все спиртное в привокзальный буфет, где работала мать одного из приятелей. Сына она поднимала в одиночку, и не в ее правилах было отказываться от легких денег. Ушлая баба знала все входы-выходы и вскоре свела его с людьми, которые стали забирать и остальной товар. Конечно, цены были бросовые, но, имея такой неиссякаемый источник поступлений, можно было не дорожиться. Появление у пацанов денег, конечно, не осталось незамеченным. Для родителей придумали отмаз в виде крупного выигрыша в лотерею. Выигравшим назначили придурковатого парня, родители которого, увлеченные пьянкой, давно пустили воспитание сына на самотек. Таким образом снимались все вопросы. В невиданную щедрость дурачка легко поверить, а его родители за бутылку не то, что выигрыш, – явление девы Марии засвидетельствуют. Появившиеся деньги сплотили компанию, запечатав рты. Кому захочется расставаться с красивой жизнью.
А жизнь и впрямь пошла не в пример прежней. Рестораны, девочки, завистливые взгляды сверстников, панибратское отношение старших – все шло хорошо. Но, как известно, счастье не длится вечно.
В один из вечеров, когда они привычно потрошили очередной вагон, со стороны путей послышался окрик. На крыше в это время находился Тема и еще один паренек по имени Санька – крепкий, как боровичок, мальчик, долгое время занимавшийся боксом. Пацаны, принимавшие товар внизу, завидев бегущего к ним мужика, бросились врассыпную. Тема с Санькой такой возможности не имели. Прыгать с крыши, рискуя переломать ноги, не улыбалось, а уходить, прыгая с вагона на вагон, как герои боевика, не было никакой возможности ввиду отсутствия оных – вагон был один. А мужик между тем уже лез по лесенке, сопя и матерясь. Еще секунда, и его голова показалась над крышей. Санька, до этого безучастно стоявший рядом с Темой, неожиданно сорвавшись с места, попытался пнуть мужика в лицо. Тот уклонился и заорал:
– Ты, поганец, что делаешь?
Не отвечая, Санька повторил попытку, но опять безуспешно. Однако впечатление это произвело. Не делая больше попыток подняться, мужик полез вниз, бормоча:
– Ладно, засранцы, вы свое все равно получите, вот только людей кликну.
Спустившись, он заорал, будто сирена, созывая народ. Тема, до того пребывавший в нерешительности, крикнул, перекрывая этот рев:
– Слышь, мужик, хватит орать, спускаемся мы, – после чего и впрямь полез вниз.
На последней ступеньке мужик, поджидавший внизу, оторвал его от лестницы и тут же без предисловий съездил по уху. От удара голова Темы мотнулась, будто привязанная. В глазах потемнело, и мир поплыл.
– Что ж ты делаешь, гад, – услышал он сверху истеричный крик Саньки.
Тот, последовав за Темой, успел к этому времени преодолеть половину расстояния до земли. Не раздумывая, он кошкой прыгнул на спину мужика. Под ударом свалившегося на него тела тот покачнулся и выпустил Тему. Вцепившийся в его загривок Санька рвал у него воротник, стараясь добраться до горла. Тема с какой-то странной отрешенностью наблюдал за этой сценой. В башке звенело, тело словно ватой набили, к тому же еще тошнило. Однако, когда мужик, со звериным рычанием оторвав Саньку от себя, принялся молотить его, будто грушу в боксерском зале, Тема встряхнулся. Нащупав в кармане рукоять складного ножа, с некоторых пор постоянно присутствовавшего там, он шагнул вперед. Мужик, увлеченный своим занятием, не заметил, как подкравшийся сзади подросток ударил его в спину. Не заметил, но сразу почувствовал… Тема тоже почувствовал, как узкое лезвие складня входит в живое тело. Мужик дернулся, вскрикнув от боли, выпустил Саньку и резко развернулся. Тема ударил вновь, попав в живот. Мужик вздрогнул и ухватил его за руку. Лицо его выражало безмерное удивление.
– Ты это что?.. – выговорил он, и в уголке его рта вспух кровавый пузырь.
Тема рванул, пытаясь высвободиться, но мужик, вцепившийся в него, словно клещ, от этого усилия потеряв равновесие, повалился прямо на него. Тема забарахтался, пытаясь выбраться из-под тяжкой туши, но ему только удалось высвободить руку с ножом. Задыхаясь, он остервенело раз за разом принялся втыкать нож в хрипящую и дергающуюся массу, придавившую его к земле. Вскоре нож застрял меж костей, и Тема, пользуясь им как рычагом, отвалил тушу в сторону. Поднявшись на ноги, он настороженно огляделся. Вокруг не было ни души, только Санька оттирал кровь с разбитого лица. Шагнув к нему, он протянул нож.
– Давай, твоя очередь, – глухо произнес Тема.
Санька, взглянув на окровавленный нож, испуганно попятился.
– Куда? – страшно скривился Тема.
– Ты его убил… – никак не мог опомниться Санька.
– Нет, погладил, – зло буркнул Тема. – Иди, твоя очередь… он, кажется, жив еще, – вновь протягивая нож, потребовал он.
– Какая очередь? – заикаясь, спросил Санька.
– Какая? – Тема с силой встряхнул его за плечо. – Ткнешь его пару раз под ребро… добьешь.
– Нет… Нет, не могу, – Санька опять попятился, сделав слабую попытку вырваться.
Тема дернул его к себе, поднеся окровавленный клинок к лицу.
– Мне терять нечего, – пригрозил он, – пропадать из-за твоего болтливого языка не собираюсь.
Справедливо решив, что лучше иметь подельника, чем свидетеля, Тема сейчас действительно был способен на все. Раньше Санек вел себя неплохо, но раньше и крови не было. А теперь – кто его знает? Взыграет очко, и побежит в ментовку закладывать. Зачем рисковать?
Сам Тема страха не испытывал. Наоборот, содеянное возвысило его в собственных глазах, придав уверенности и силы. Никакого раскаяния, жалости или еще чего-то подобного он не испытывал. Борьба с сильным противником утомила, но победа и агония врага ничего, кроме глубокого удовлетворения, ему не приносили. Он понял: возникни необходимость убить снова, убьет, не задумываясь. Понял это, видно, и Санька. Взяв нож, он нетвердой походкой подошел ко все еще по-дурному всхлипывающему телу. Мужик никак не хотел умирать. Не глядя, он слабо ткнул куда-то в бок. Почувствовав, как нож вошел в тело, Санька отскочил, словно заяц, затем согнулся, и его вывернуло наизнанку.
– Слабак, – с презрением бросил Тема.
Подойдя к умирающему, он вытащил нож из тела и, ухватив мужика за волосы, задрал ему голову. Кожа на шее натянулась в напряжении, и он, рисуясь, как в фильмах, полоснул по ней ножом. Раздался булькающий хрип, и Тему окатило фонтаном брызнувшей крови. Грязно выругавшись, он отскочил от трупа. Руки, одежда, лицо – все было забрызгано кровью. Слава богу, неподалеку находилась колонка, где он с грехом пополам кое-как отмылся.
С тех пор много воды утекло, много всякого было, но это презрение к чужой жизни и ежесекундная готовность ее отнять навсегда отделили его от нормальных людей, сделав из обычного, ничем непримечательного мальчика Темы закостенелого в своей жестокости бандита Меченого.
Страх и власть – одно. Ибо страх порождает власть, а власть порождает страх. Закон – это лишь упорядоченный страх. Преступая закон, человек поднимается над своим страхом, поднимается над себе подобными, слепо повинующимися. Он волк в стаде овец. Санитар общества, не позволяющий ему жиреть и лениться. Но вор, насильник и убийца – олицетворение конкретного зла конкретного человека, лишь слабое подобие того зла, что приносят в мир исторические фигуры. Александр, Чингиз, Наполеон, Гитлер – ни один самый массовый, самый кровавый маньяк даже в бредовых мечтах не мог представить того количества жертв, которое они породили. Горы трупов, курганы черепов. Но им – вечная память и поклонение поколений, а маньякам – всеобщая ненависть и смерть бешеной собаки.
Странная скотинка – человек. С пеной у рта кричит о добре, о правде. Насмерть со злом бьется, не замечая, как вчерашняя правда ложью оборачивается и светлый лик христианского милосердия оборачивается смердящим оскалом инквизиции. Человек – песчинка под стопой бога, но тем не менее не только понимание воли его приписывает, еще и толковать ее берется. Все зло и вся правда – в нас самих. Зло и добро – лишь стороны одной монеты. Орел и решка не похожи друг на друга, но монета одна.
После проверки квартир пропавших охранников стало ясно, кто в этой компании есть кто. Белов и Крымов в недавнем прошлом – яркие образчики непобедимой и легендарной. Что называется, в каком полку служили, господа. Да в одном полку служили, там, видно, и спелись. Белов, конечно, пошустрей, посмекалистей. Еще в армейскую бытность тараканьими делишками промышлял. Чем занимался доподлинно установить не удалось, но что занимался – это точно. Квартира, машина, деньги – все в короткий срок будто с неба свалилось. Видно, богатую жилу долбил, но недолго. Через год после стремительного улучшения материального благосостояния с армии его поперли, но втихую, полюбовно. Видно, делиться умел, вот покровители и прикрыли. И не только прикрыли, но и дальше заботами не оставили. Месяца не прошло, а он уже опять на теплом месте – возглавляет службу безопасности того самого банка, который через некоторое время прибрал к рукам Меченый. Интересный субъект оказывается, жаль, раньше внимания не обратил, мелкой сошкой посчитал. Хотя теперь он вспомнил, что, кажется, встречал этого Белова в банке. Да и как могло быть иначе, все же тот возглавлял службу безопасности и неизбежно должен был пройти процедуру представления новому хозяину. Вот только лица вспомнить никак не получалось. Ошибся он с ним, да и не только с ним. По большому счету, вся эта затея с банком, кроме головной боли, ничего не принесла. Однако, видимо, именно Белов является главным в связке друзей-сослуживцев. Крымов – тот пожиже будет. Не подтяни его в свое время Белов, так и перебивался бы с хлеба на квас. В этой истории он явно на подхвате. А третий – тот и вовсе сосунок, только мамкину сиську изо рта выпустил. Ему в компанию к этим, как волку в зубы. Скорее всего, именно его вперед ногами вынесли. Косвенно об этом и поведение говорит. У друзей-сослуживцев все чистенько, никаких концов. В квартирах не то что фотографий, клочка бумаги лишней не нашли. Родственников, друзей, подруг сердешных, за которых зацепиться можно, тоже не наблюдается. Так седьмая вода на киселе, плюнуть-растереть. У Крымова, правда, жена имеется, но где она? Ау, жена… Вот уже неделю, как ее никто не видел. Хотя на дачке у Белова была какая-то бабенка, не искомая ли женушка? Уж больно место подходящее…
Тут размышления Меченого прервал мягкий мурлыкающий зумер телефона. Этот номер знали всего несколько человек, и они зря звонить не станут. Подняв трубку, Меченый услышал дребезжащий тенорок Баргузина:
– Здравствуй, Артем, не побеспокоил?
– Что вы, Пал Палыч, какое беспокойство, всегда рад слышать, – рассыпался в любезностях Меченый.
– Помнится, разговор был… – все так же спокойно продолжал Баргузин.
– Как же, Пал Палыч, помню, – живо откликнулся Меченый, – неужели новости появились?
– Поспрошал я тут, – издалека начал Баргузин, – поначалу никто ничего толком сказать не мог, но потом повезло. Человечек один сам на меня вышел. Пришел заботами своими поделиться, но про интерес мой уже знал. И надо же такому случиться, забота его с моим интересом пересеклись. Думаю, и тебе его послушать не помешает, – посоветовал Баргузин.
– Пал Палыч, о чем разговор? С удовольствием послушаю. Где человека-то искать? – мгновенно заинтересовался Меченый.
– Ну, что ты, Артем… неужели я тебя поисками напрягать буду… У тебя, поди, и без того забот хватает, – с плохо скрытой иронией подначил старый вор.
Водилась за ним эта манера, любил пошутить старик, но аккуратно… В его положении неосторожная шутка могла дорого обойтись. Однако Меченому не нравились даже осторожные шутки. С чувством юмора у него всегда было туго. Внутри заворочалась мутная злоба. Баргузин, почуявший это, поспешил сгладить возникшую напряженность:
– Ты, Артем, скажи, когда удобно, человек сам к тебе подъедет.
Злоба продолжала корежить нутро Меченого. Стараясь не выдать себя голосом, он произнес:
– Насчет хлопот вы, конечно, правы, Пал Палыч… Много хлопот, но откладывать это дело не стоит. Пусть человек подъезжает, будем ждать.
– Вот и ладненько, – бодро откликнулся Баргузин, – он тут как раз у меня, так что долго ждать не придется. Только вот еще что… Ты там на него особо не дави, человек своей волей пришел, что знает – и так расскажет, а больше, хоть в узел завяжи, все одно не выжмешь.
– О чем разговор, Пал Палыч… Коли вы за него слово молвили, пальцем никто тронуть не посмеет, – тут же ухватился за сказанное Меченый.
Теперь окажись, что не так, всегда можно напомнить. Старый вор прекрасно понял скрытый смысл данного заявления, но никак не проявил своего отношения к этому. Впрочем, ничего и не случилось – как говорится, рабочий момент. В их мире слово ценилось наравне, а то и выше дела. Завершив разговор, Меченый принялся ждать гостя.
Напряжение минувшего дня по-прежнему держало, не давая уснуть. Глядя на свет далеких огней за окном, Крымов невольно раз за разом прокручивал в голове последние события. В памяти всплывали набрякшая от крови куртка Колюни, зрачок пистолета в руках Белова, холщовые мешки и трупы поверх на дне узкой ямы. Мерзкие все какие-то вещи. Поезд, мерно постукивая на стыках, неторопливо тащился сквозь ночь. Ольга, разметав по подушке светлые волосы, беспокойно ворочалась во сне. Андрей надеялся, что с пробуждением оцепенение, завладевшее девушкой, уйдет вместе с тревогами и усталостью кошмарного дня. Сейчас, когда сон разгладил напряженное лицо, она стала вновь похожа на ту девчушку, что встретил он когда-то на южном побережье.