Летаргия 2. Уснувший мир

Он окинул угрюмым взглядом лежащего пса, раскиданные на полу вещи, похлопал себя по нагрудному карману. Достал помятую пачку сигарет, выудил одну.

– Будешь?

– Я… бросил недавно.

– Бросил? – кинолог хохотнул, чиркнул зажигалкой и, затянувшись, выпустил облачко дыма.

– Какое удовольствие – курить прямо в главном зале аэропорта. Никто тебе не запретит. Никто не скажет: вы нарушаете наши права!

Он скривился, посмотрел на сигарету в своей руке как на что-то чужое.

– Правда, скажу тебе честно. Я совсем потерял вкус к куреву. Как ты там сказал? Кто раз услышит эту сладенькую песню, тот становится сам не свой. Всё верно. Значит, ты тоже слышал эту небесную музыку и ловил самый убойный на свете кайф? Значит, видел лиловые грёзы наяву, чуток будущего, чуток настоящего?

Рэпер кивнул.

– В курсе, сколько нас?

– Нет. Знаю только, что мы вроде проводников, посредников. Между ними, – он кивнул в сторону лежащего неподалёку от Азора тела в полицейской форме, – и тем, что находится на небе.

– Тем, что находится на небе… – рассеянно повторил кинолог, ступая на зажжённую сигарету носком ботинка-берца. – Знаешь, что между нами за связь? Мы, что ручьи, которые впадают в небесное озеро. Мы кормим его, а оно – нас.

– Знаю, только…

– Только что?

– Что будет, если оно исчезнет, рассеется так же внезапно, как появилось? Ты думал об этом, чувак?

Кинолог нервно поправил тесный воротничок на куртке.

– Думал. И сейчас думаю. План у меня один – веселиться, пока можно. Миру и так конец. А нас он выбрал. Именно нас. Одарил своей силой… – Он с сомнением посмотрел на МС Бескрайнего. – На наш век хватит. Понял?

Красный гигант набычился:

– На какое-то время хватит. Но пассажиры и сейчас уже на последнем издыхании, а как только бо?льшая часть их уснёт, нам придётся искать новых. Вот я и говорю, не поехать ли в город?

Семён Боярчук, посмотрев на небо за прозрачными стёклами, как будто ждал, что оттуда посыплются молнии, произнёс сдавленным голосом:

– Нельзя. Оно сказало мне ждать здесь.

– Оно… с тобой говорило?

Кинолог затравленно огляделся. Его глаза вдруг закатились и окрасились лиловым, лицо побледнело, щёки втянулись, и он заговорил чужим тоненьким голоском:

– Играть не хотят. Не пробиться. В мозг. Спать не хотят. Делиться не будут…

Красный гигант отступил на шаг:

– Что ты несёшь?

– Другие. Есть другие. Они могут помешать. Ик! Не давать поиграть. Не давать!

– Какие ещё другие? – почти вскрикнул рэпер.

Лицо кинолога жило своей жизнью. Он то морщился, то вскидывал руки. Азор вскочил на лапы и звонко залаял. Высокий голосок из глотки Семёна Боярчука запищал с новой силой:

– Другие не отдают силу. Не делятся с небом. Ик! Не делятся с посредниками. Жалкие. Противные. Не хотят играть. Нужно сторожить! Ик! Нужно смотреть за ними!

Кинолог покачнулся, и рэперу пришлось удержать его за плечи, чтобы тот не рухнул на пол.

– Что, что? – инструктор удивлённо заморгал, его глаза снова стали бесцветными, серыми. Он отстранился от объёмного живота гиганта.

– Ты был в трансе, чувак! – восхитился МС Бескрайний. – Прям как в ужастиках: закатил глаза – и давай вещать.

Кинолог посмотрел на Азора, который уже не лаял, только утробно рычал.

– И что я говорил?

– Какую-то чушь, если честно. Про каких-то «других» и про то, что за ними нужно следить.

– Ясно, всё ясно.

Рэпер поморщился.

– Ясно? А по-моему, ни черта!

Семён Боярчук, или кем он там был, усмехнулся, разгладил пальцем жиденькие усы.

– У нас будут гости. Нужно всё подготовить.

– А что делать с псом?

– Оставить в покое. Пусть наблюдает и учится.

И Азор впервые за шесть лет службы остался один в опустевшем главном зале, где он никогда не появлялся без поводка и не позволял себе без команды отойти на шаг от хозяина.

Когда двое мужчин, с которыми его теперь связывали невидимые нити, ушли, Азор наклонил голову и поднял уши. Полицейский, лежащий рядом с брошенными чемоданами, ещё слабо дышал. Его глаза были закрыты, обмякшее тело не двигалось.

Прежде Азор подошёл бы и лизнул упавшего человека в лицо, чтобы тот пришёл в себя, проснулся, но теперь всё изменилось. По нервам человека бежала чистая прохладная энергия, пёс ощущал это, как зверь, ищущий в жаркий полдень родник. И жажда, которую он теперь чувствовал, не могла утолить ни свежая вода, ни ласки хозяина.

Азор втянул ноздрями запах лежащего человека, коснулся ноги влажным кончиком носа. Из него уже пили – источник был наполовину пуст. Но в нём ещё оставалось достаточно, чтобы унять жажду.

Не замечая, как облизывается и поскуливает, не видя, как под шерстью вспыхивают лиловым кровеносные сосуды, пёс начал пить эту чудесную живую энергию.

Азор – верный сторожевой пёс, встречавший звонким лаем звук шагов хозяина, скрежет ключей в замке вольера, лизавший его волосатые пальцы, готовый умереть за него и за его друзей, тайком, прижав уши, как вор, лакал человеческую силу – самые сладкие, самые вкусные остатки жизни, спрятанные под оболочкой. Его собачий ум ещё терзала совесть, горячий стыд домашнего питомца, но с каждым глотком прошлое всё плотнее затягивалось мглой и всё сильнее становилась жажда…

Он поднялся на дрожащие лапы, глотая слюну, которая обильно текла изо рта. Он покосился на серую мумию в полицейской форме, поднял брови домиком. Его тело переполняла сила, оно вибрировало от избытка энергии, мускулы вздулись, требуя немедленной работы. Азор разбежался и прыгнул. Если бы перед ним стоял человек, пёс с лёгкостью пролетел бы у того над головой. Лапы забарабанили по гладкому полу. Азор бежал, высунув болтающийся язык, бежал так быстро, как не бегал никогда. Когти оставляли царапинки на панелях, когда он пытался затормозить на поворотах.

Но ошалелый бег не принёс облегчения. Всё тело зудело, трещало от наполнявшей его силы. Пёс побрёл к эскалатору, и уже у самых ступеней с ним случилось то же, что и в зале: он запрокинул голову и завыл десятками голосов, отдавая небу избыток энергии.