Муха шатун. Сборник рассказов

БЕСЕДЫ, КОТОРЫХ НЕ БЫЛО:

СУСАНИН И ЛЕНИН

По лесной тропинке идут Сусанин и Ленин. Сусанин идёт задумчиво, опираясь на посох. Ленин пинает грибы, растущие вдоль их пути.

Ленин:

– Батенька, а-а ведь мы коллеги.

– Это почему же?

– Ну как же, вы поляков вели, а я народ русский.

– Так это, поляков – их и сотни не было, а тут целый народ…

– Ой, бросьте. Принцип тот же.

– Мудрёно всё это, я простой мужик…

– Это вы до революции были простой мужик. А теперь вы архимужик.

– А в чём разница?

– Как в чём? В архи. До – мужик, после – архимужик. Не слышите разницы, или у меня дик-

ция плохая?

– Дикция хорошая, ни с кем не спутаешь. Речи мудрёные, плохо усвояемые…

– Это от необразованности. Каждый советский человек что должен сделать? Прочитать «Капитал», перечитать его и построить мавзолей. В будущем мы обеспечим всех людей мавзолеями. И для следующих поколений построим.

– Лучше уж тогда один, большой…

– И то верно, вы ухватили суть. А что нужно простому человеку?

– Ну, покушать там, чего… Детей поднять…

– А вот и нет! Коммунизм надо поднять, тогда и остальное подымать потеряет смысл.

– Это точно…

– Вы на что-то намекаете?

– Да куда мне, сирому мужику…

– Не прибедняйтесь батенька, вон, поляки тоже так думали, до сих пор их ищут.

– Да вывел я их, вывел. Только немного не туда.

– Ну вот, я же говорил, что мы коллеги.

Сусанин остановился:

– Мне сейчас направо, а вы куда, Владимир Ильич?

– А мы пойдем другим путем. Так-то.

И повернул обратно, пиная грибы на другой стороне тропинки.

ПОНЯТОЙ ДЛЯ БОГА

Грязное такси с всхлипом остановилось возле покосившегося, словно зубы ветерана бокса, забора. За ним уже лет двести рос старый могучий дуб. Это место было одновременно родным и несло боль утрат времени. И ещё было просто мерзко от того странного дела, которое предстояло мне сделать.

Такси, будто понимая свой техногенный контраст с деревенской атмосферой, поспешно уползло в утробу города.

А я дышал, пытаясь найти отличие в воздухе, о котором так вдохновенно говорят все банальные горожане. Но то ли деревня была близко к трассе, то ли я – небанальный, но радикальной разницы в атмосфере не почувствовал. Правда, навозом пахло больше. Но на душу населения его было меньше.

Как ни странно калитка не заскрипела, во дворе тоже было всё цивильно и чисто. Выложенная зеленоватым камнем дорожка привела меня к миленькому уютному крыльцу. За массивной деревянной дверью громко работал телевизор. Диктор новостей смаковал очередную катастрофу, с умилением перечисляя жертвы.

Я постучал. Ответа не было. Я постучал громче.

– Чё ломишься?

Сзади стоял одноногий дед с ведром и тяпкой.

– Зачем тебе тяпка, зима скоро.

– Раз взял, значится, нужно, – ответил дед и шумно почесал тяпкой спину. – Входи уж, раз припёрся. Избранный, еловый корень тебе в ухо.

Я, пригнувшись, вошел в натопленную хату. Обстановка древняя, правда напротив печки натужно хрипел мощный кондиционер.

– Кто ж за электричество-то платит, а, дед?

– Папа Карло, дефективное ему полено. Я и плачу, кто ж ещё? Падай на скамью.

– Нехилые счета, наверное?

Дед вытащил с полатей ноутбук и брякнул его на стол.

– А я сервер коммунальный взломал, хочу ещё сделать, чтобы они мне приплачивали.

Я вновь осмотрелся. Старинные раритеты легко соседствовали с последними достижениями науки и техники.

– Слышь, дед, а что у тебя видак последней модели, а телевизор чёрно-белый, денег не хватило?

– А я дальтоник, лук тебе мохнатый за пазуху.

– Тогда почему ноутбук цветной?

– Ах, паразит, над инвалидом смеешься?! Да я на войне цветозрение потерял!

– А ногу?

– А-а… По пьяни, над медведем прикалывался…

Дед что-то стал нащёлкивать на компе, время от времени затягиваясь вонючей самокруткой.

Из-под печки вылез рыжий взъерошенный кот. Вместо правой задней ноги был протез.

– Что ж ты, старый изверг, делаешь, для равновесия и коту ногу оторвал?

– Не, это тот же медведь. Злопамятный попался, собака Пржевальского. Ложку дёгтя ему

в ухо. – Дед яростно забарабанил по клавиатуре. – Тебе-то чего надо, вафля с ушами?

– Внучку свою отдай.

Старик замер.

– Что?

– Так уговаривались, когда мы с твоим прадедом дуб сажали. Вот расписка, кровью.

Дед, громко сопя, долго читал. Наконец сложил листок и сказал:

– Согласен.

Я не ожидал такого легкого согласия. Правда, видно было, что старик слегка не в себе. Ну да ладно…

– Где она?

– Сейчас вернётся, она в библиотеке работает. Библиотекарем.

– Странно, что не забойщиком скота.

– Точно, кипятильник тебе в холодильник.

Где-то в подвале заухала сова. Дед напрягся.

Кот с воплями полез на чердак.

– Что случилось? Внучка идёт?

– Нет, медведь…

Последовала нелепая пауза.

– И чё?

Ну, я и кот ему уже не интересны…

– Да что ты гонишь, старый!!!

В узкое окошко заглянула мохнатая морда:

– Что козявки, не ждали?

Дед вскочил и попёр стол к двери:

– Помогай, карантин тебе в село!

Вместе мы забаррикадировали дверь и стали ждать. Медведь ходил вокруг дома и пел Интернационал.

Вдруг всё стихло, а потом заскрипела крыша. Сверху рухнул кот и заметался по хате. Потом театрально схватился за сердце, проковылял не сколько шагов, жалобно стуча протезом, и рухнул возле печки.

Из чердачного люка кряхтя вылез медведь. По-хозяйски залез в буфет и вытащил какой-то замызганный туесок. Дед застонал, а кот медленно пополз под печку.

– Ну, что у нас тут? – Медведь засунул нос в посудину и обстоятельно вдохнул. – Кокаин!!! А где мёд?

– Это обезболивающее, у меня назначение врача есть, – дед вытащил из шапки пачку долларов и справку. – А мёд кончился.

– Почему война не мёд?.. – Медведь полез под печку, оттуда завыло.

Я решил по-тихому слинять, фиг с ней, с внучкой. Не стоит она откушенной ноги. Только стол надо отодвинуть, а он тяжелый, зараза. Дед на мои намеки никак не реагировал, а пытался поглубже засунуть в шапку доллары.

Тут медведь вытащил за хвост кота и сказал:

– О, Нео. Как ты постарел…

Кот очень талантливо изображал дохлое животное. Миша отложил симулянта и стал шариться дальше. Наконец добыл драный лапоть и впал в уныние.

– Жизнь несправедлива и цинична, как и этот лапоть. Кстати, дед, кто этот живчик?

– Да так, припёрся, самкин сын.

– Так, так, и ноги все целы.

Я решил перейти в наступление.

– Как и у вас, Михайло Потапыч. А Потапыч – это фамилия или отчество?

– Звание, – Медведь встал и пошёл ко мне.

Я вытащил кастет и закрылся дедом. Тут в подвале заухала сова.

– Внучка идёт, – сказал дед. Медведь молча полез под печку.

Я, дед и стол отлетели к стене. Дверь отворилась и в хату вковыляла внучка. Я видел ядерный взрыв. нет, не такой уж он и страшный… Даже милый, теплый такой… А внучка не очень, я б её тоже отдал, и приплатил бы ещё. Много.

Надо расписку уничтожить, но старик был уже вне досягаемости.

– Что тут происходит? – внучка сняла шапку и тряхнула паклей колючих волос. – Почему медведь дома?

– Приблудился, гроб новогодний, – дед наконец очухался. – Вот, внучка, за тобой пришли.

Я сделал умное лицо:

– В связи со сложившимися обстоятельствами, я не могу этого сделать. Звёзды сдвинулись и сферы вселенной разошлись, я это вижу в ауре земли и полёте насекомых. В общем, я пошел, привет коту.

– Нет уж, я ждала, – внучка загородила дверь. – Надо, так надо. Прощай дедушка.

– Слава богу… То есть: горе то какое. – И повернувшись ко мне. – Пусть земля тебе будет пухом.

Внучка с горящими глазами хромала всё ближе, я с ужасом увидел, что её правая нога медвежья…

– Вот я развернусь, уж я сотрясу этот мир, и всё будет по-моему! Все узнают Изольду Ва-

лерьяновну Каплан!!!

– А лучше – по надписи на надгробии, – подал голос медведь.

– Что ты сказал!!!

– Ничего, медведи вообще не разговаривают.

– И не будут… Никто ничего не скажет без моего позволения, ибо…

Я выбил дверь ногой.

– Миша, корчуй дуб, я её задержу.

Миша пыхтя выбежал во двор, а внучка кинулась на меня. После секунд борьбы я лежал на полу придавленный страшной ногой. Стекляш ки бездушных глаз кололи моё лицо.

– Ну?!

– А вот ноги иногда и брить надо, – прохрипел я.

Тут подкрался дед и высыпал на свою кровинушку содержимое туеска. Та зачихала, но всетаки вытащила кремневый пистолет и взвела курок. В это время во дворе рухнул дуб.

Внучка отсалютовала и низверглась на пол, где и превратилась в прекрасную девушку с добрыми глазами.

– Я так долга спала…

Я поднялся и протянул ей руку.

– Пойдём.

– Э-э-э, нет, – влез дед, – на каком основании?

– Расписка.

– Где, не помню. И, главное, дуб уже не растёт. Нету больше договоренности. Спасибо, что зашёл, до свидания.

И я вышел. Во дворе медведь упаковывал бензопилу.

– Так ты его пилой?

– Я чё – совсем дурак голыми лапами на эту дуру. Ладно, бывай.

И, напевая весёлый мотив, бурый укосолапил к лесному массиву. У калитки на резной скамейки курил мятую самокрутку кот Нео. Я сел рядом и тяжело вздохнул. Кот стряхнул пепел и, плюнув сквозь зубы, спросил:

– Что, из-за внучки переживаешь?

– Нет. Думаю, ведь и мой где-то дуб растет…

– Да-а, у всех нас растет дуб, и мы его дадим.

Где-то заухала сова…

ЛЕГЕНДА НИЖНЕЙ ЛУНЫ

Когда великий дикобраз почесался, из его шкуры выпал весь наш мир. А когда великий дикобраз громко на него чихнул, мир заселили разные диковинные растения и животные. И только человек не желал появляться. Ему было неприятно, что его создаст какой-то там дикобраз. Поэтому он подождал, пока великий не уйдет по своим великим делам, и тогда родился, сразу же объявив себя венцом творения. Человеку было одиноко, и он создал себе мужчину, который впоследствии сбежал с какой-то смазливой обезьяной. Но это было уже не важно. Прошло много лет, мир плотно заселился людьми и мужчинами, которые всё так же предпочитали нормальным людям обезьян. Не мудрено, что человечество наконец обиделось и пожало валось нижней луне, которая ходит по воде, не колыхая её. А луна ответила, что все обезьяны – это тоже люди, только молодые и глупые. Потом, через годы, они тоже станут человеками и придут к ней жаловаться по тому же поводу. Только не утешило это жалобщиков, и прокляли они мужчин. С тех пор оные стали глупы, некрасивы и заносчивы. И перестали нравиться обезьянам, ну а уж людям – тем более. Так и живем, аки паразиты какие или трутни несчастные.

Батюшка великий дикобраз, за всех братьев мужчин своих прошу, пусть люди исчезнут, а обезьяны нас вновь полюбят. А глупыми и некрасивыми можешь нас оставить, нас это почти не напрягает. Со временем нам и обезьяны не нужны становятся, но иногда одиноко бывает, холодно. А своё мы отработаем, найдём смысл существования тебя и вселенной, свой же всё-таки уже нашли. Ну пока, а то человек надсмотрщик идёт, щас опять куда-то погонят. Вообще, часто они гонят… Ну всё, писать оканчиваю, надеюсь, письмо дойдет, уж нижняя луна-то не подведёт. С уважением, мужчина № К453У 17Т.

МУХА-ШАТУН

Стоял поздний декабрь. То есть, как стоял, так и лежал. Лежал жирными сугробами под стенами серых домов, лежал толстым слоем на сгорбленных крышах, лежал холодом и тоской на душе. В такое время неохота веселиться, но приятно размышлять о чём-то. Особенно с некоторым количеством пива и ненавязчивым товарищем, что я и делал в этот вечер в общежитии. Разговор наш тёк медленно, под аккомпанемент мерно завывающей вьюги. И было хорошо, не напряжно. Создавался контраст между холодом улицы, жаркой комнатой, прохладным пивом и теплыми мыслями.

Наконец я решил покурить, товарищ мой не имел такой привычки и предпочёл поглазеть в окно на заснеженный пейзаж. Я вышел в коридор и зажёг сигарету. На этом этаже, в отличие от других, пол почему-то был не деревянный, а из плит с мраморной крошкой, и по нему я в своих сандалиях на толстой подошве мог ходить почти бесшумно. Наслаждаясь скрытностью, я прошёл по коридору из конца в конец, прислушиваясь к жизни за дверями, за большинством из которых была тишина, но вот за одной – точно пьют, слышен какой-то спор. За другой девичий смех, а здесь кто-то учится играть на гитаре. Вот здесь недвусмысленное поскрипывание кровати. С некоторым налётом зависти я поспешил дальше. Ещё за одной звенит посуда. А тут ругаются, как бы до драки не дошло, а то опять ужесточат пропускной режим и девчонку не провести. А за этой дверью живёт писатель, и шум из-за неё, будто двигают тяжелый комод, причём со всем содержимым.

Жить сигарете осталось от силы минуту. Я решил не дожидаться, сделать еще затяжку и идти пить пиво, как почувствовал что-то на тыльной стороне ладони. Это была средних размеров муха.

Она не улетела от обычного движения, которым сгоняют подобное насекомое, когда я замахнулся, чтобы прихлопнуть муху другой рукой, оставив сигарету в зубах. Табачный дым попал в глаза, остановив удар, и тут я понял: муха в декабре – это не просто муха, а муха-шатун. Стало немного страшно, вдруг она прыгнет на шею и высосет всю кровь. Но муха лишь чуть-чуть проползла и вновь сидела не двигаясь. Не потирая лапки, не двигая мерзким хоботком. Я понял: она просто грелась. Что ж, можно было её прихлопнуть, прижечь сигаретой или даже слизнуть и съесть. Но я ещё немного посмотрел на неё и скинул на пол. Захлопывая за собой дверь, я услышал надрывное жужжание, но не остановился.

Засыпай, муха, или умри, а меня ждет пиво.

Через два года мой взвод попал в засаду. Я стонал в глубокой воронке и слушал звуки стихающего боя. Рядом умирал ещё один солдат. Но как-то неспокойно. Всё дергался и ругался. Через пелену угасающего сознания стало слышно, что тот матерится на мух, которые облепляли его. А я видел на себе только одну муху, сидевшую не двигаясь на тыльной стороне ладони. Потом она взлетела и хлопнула дверью…

Я проснулся от радостного возгласа вернувшегося товарища:

– Представляешь, сейчас в туалете вот такую здоровую муху прихлопнул.

– Ну, ты герой…

НЕ ПОКОЙ

Не покой… не сон… не что… Как двоякость смысла – раздваивается существование. В одном месте ты ужен, но в другом ты чужой. А место-то одно, хотя и большое. А я как книга – невзрачная обложка, потертая. Не от того, что меня много раз перечитывали, а от того, что часто перекладывали с места на место. Текст во мне скучный, напечатан мелко и с ошибками. Некоторые страницы выдраны, неаккуратно, с оставшимися клочками. Вот на одном осталось слово «страх». Остальное оторвано, а страх остался. А вот слово «друг». И тоже больше ничего нет, но и друга почему-то нет… Вот самая любимая страница, здесь много клочков со словами. «Честь», «обещания», «обязанность»… Интересно, что они означают? Ведь что подставишь, то и будет… Будет… А вот «любовь». Здесь вырвано бережно и ещё много места осталось. Аккуратно… Смотрю и ищу, где написан автор мой, но там заклеено бумажкой с надписью: «Общая библиотека».

Тоскливо как-то, и страшно… Может, вырвать «страх»? Но страшно обрывать… Тс-с-с… Не привлекать внимание. Вдруг книга не понравится, и начнут драть страницы, переписывать строки, вставлять закладки… Или вообще кинут в печку, но это в лучшем случае. Я одного знал, он в туалете свои дни закончил. Перечитали его пару раз и пустили по назначению. А я схоронюсь, есть у меня одна страничка, на ней всего-то два слова, но я их никому не покажу, они мои, я их сам написал. Сам. И ещё напишу, если страх отпустит. Холодно… Вон они, в ярких обложках, тиражами идут. А вот книжка-малышка пробежала. Обложка мягкая, сама тонкая. Но и у неё есть заветная строчка… Вижу толстый свод законов, главное не прикоснуться, краска у него свежая. Вдруг оставлю отпечаток, и не разберешь потом, что своё, а что его… Что осталось? Надежда – увидит автор, в каком состоянии живу, и заберёт к себе. Перепишет набело и обложку новую, красивую даст. Вот. А пока смотрю на Библию и думаю: какой хороший человек был бы…

ЛУЧШЕЕ РАЗУМНОЕ ОРУЖИЕ

Аудитории и коридоры института были пусты, только где-то вдалеке, в конференц-зале, слышался восторженный голос докладчика. Алексей шел прочь, от этого гнусного голоса, монотонно бьющего по голове и глазам. Похмелье было не то чтобы сильным, но достаточным, чтобы внести некоторый дискомфорт в это позднее унылое утро.

Алексей Бобров был уже давно неприлично богат и так же неприлично одинок. В поисках друзей он шатался по совершенно разным местам и поил совершенно разных людей. Вот и вчера он забрёл в этот пыльный институт, с кем-то пил, с кем-то пел, с кем-то целовался, но проснулся совершенно один, под столом в кабинете физики. Оставалось только выйти из этого гнетущего здания и как нибудь похмелиться.

Проковыляв сеть душных и безликих коридоров, он упёрся в мощные стальные двери грузового лифта. На все нажатия кнопок лифт требовал какой-то спецдопуск. Недавно Алексей за приличную сумму сделал себе магнитный пропускотмычку, чтобы везде ходить без лишней бюрократии. Правда, пользоваться приходилось им нечасто, и он не знал, где тот лежит. Бобров уже собирался уйти прочь от упрямого лифта, когда в кармане, среди пробок от пива и водки, под смятой пачкой сигарет нащупал искомый предмет.

Лифт исследовал карточку, похрюкал и неохотно открыл двери, поздоровавшись с каким то президентом.

Ехать пришлось долго, смущало отсутствие внутри кабины каких-либо кнопок с номерами этажей и раздражал металлический голос, вещавший о технике безопасности при биологической угрозе. Тупые все-таки у студентов приколы.

Наконец лифт открылся и Алексей вышей в просторнейшее помещение с маленьким банкетным столиком посередине.

«Опять не туда попал», – печально подумал он, сглотнув. На столике что-то вяло мерцало.

«Может, вода?» – он понял, что хочет пить, и пошел на мерцание.

К сожалению, на столике мерцал маленький кубик-рубик и переливался всеми цветами обычной радуги. Попытку изучить вещь деталь но прервал вкрадчивый голос со всех сторон:

– Не трогайте, пожалуйста.

– Кто здесь?

– Вообще-то, только вы.

– А кто говорит?

– С вами говорит прототип искусственного разума «Человек-два». Но, так как главный элемент моей сущности находится на глубине сто двадцать пять метров от данного помещения, то можно считать, что здесь находитесь только вы.

– Ой, загрузил, так загрузил. Ты комп, что ли?

– Данное определение не совсем точно. В составные моей сущности входят некоторые компьютерные цепи, но они составляют только следующий процент…

– Не надо, скучно и пить хочется.

– Секунду.

На столике из ниоткуда появился бокал с бесцветной жидкостью. Алексей понюхал его и залпом осушил. В теле стало хорошо, в голове наступила легкая эйфория.

– Вот с мебелью у тебя явно напряг…

– Секундочку.

Сзади человека возникло кресло, в которое тот не преминул плюхнуться и развалиться.

– Покурить бы еще.

– К сожалению, курить в демонстрационном зале нельзя, но в качестве альтернативы могу предложить ароматический кальян.

– А, давай. На безрыбье и рак отшельник.

Появился кальян.

– Сервис у тебя… хороший в общем. Сколько это всё вот вместе стоит?

– На моё создание потрачено в общей сложности пятьсот пятьдесят семь триллионов га-

лактических кредитов.

– Блин, круто, в каждую комнату я себе такое позволить не смогу…

– Площадь воздействия моих сенсоров, производственных ячеек и телепортационных узлов предполагает площадь в двести квадратных километров. В милях это…

– Э-э-э, хватит. Это как раз площадь моего любимого острова в Средиземном океане. Кому тут заплатить за тебя надо?

– Я существую в единственном экземпляре и являюсь собственностью правительства.

Кстати, вы являетесь моим первым клиентом, господин президент.

– Президент? А что: у нас демократия, любой дурак может стать президентом. А с моими деньгами и вообще дебил. Только вряд ли мне это прибавит друзей. Сейчас хоть врагов нет…

– А террористы?

– Я им плачу за безопасность.

– Это аморально.

– Ага, я еще плачу комитету по борьбе с терроризмом и фонду жертвам террористов. По моему, это меньшее, что я могу позволить себе в обмен на спокойную жизнь.

– И ваша жизнь так хороша, чтобы идти на такие поступки?

– Она не хороша, но она спокойна. И угроза для меня: только я и Бог.

– Насчет вас ясно: цирроз печени или горячая ванна с бритвой. Но Бог – это сам по себе парадокс. Если вы придерживаетесь теории судьбы…

– Судьбы?.. Это в смысле – кому утонуть, тот не сгорит? Это фигня. Да, законы вселенной непоколебимы, но между ними есть щели. Всегда есть исключения из правил.

– Не могу согласиться, и не могу опровергнуть.

– Да, без бутылки не разберешься. А давай бахнем?

– Я не предназначен для таких операций.

– Ты ж сам сказал, что не компьютер. Значит, придумай, как там сенсоры настроить, и проецируйся сюда с бухлом.

– Вообще-то интересная задача, вычислив нужные эквиваленты, я ещё больше стану походить на человека.

– Ну вот, тем более, если на пользу-то.

– Приносить пользу это моё предназначение.

Напротив Алексея сформировался в кресле двойник с бутылкой водки и двумя рюмками.

Бобров разлил по первой и сказал тост:

– За величие мысли над жалкими страстями.

Двойник выпил и скривился:

– Не вкусно…

– Так закуски наколдуй. Не вкусно ему. А когда вкусно было? С древних времен человек давился, стремясь к прекрасному. Закури из кальяна, если хочешь.

На столике появились легкие закуски и зазвучала классическая музыка.

– Ну вот, всё как у цивильных людей. Только смени музон на попсу. Не хочу своим пьяным восприятием осквернять классику. Правда, трезвый я её тоже почти не слушаю. Но осквернять классику не позволю!

Зазвучал последний хит мутантов с Марса.

По стенам заскакали голограммы зелёных человечков. Алексей разлил по второй и с ухмылкой заметил:

– Теперь я могу похвастаться, что допился до зелёных чертей с одной рюмки.

– Это не черти, а популярная ныне группа «Бездомные колонисты».

– Да, черти были бы лучше. Ну, за искусство!

Двойник закусил сразу двумя бутербродами и потянулся к кальяну. Алексей нащупал в кармане смятую пачку:

– Слушай, может, плюнем на правила да нормально покурим?

– Только при соблюдении всех правил пожарной безопасности.

На столике появился большой красный огнетушитель, а рядом затоптался пожарник с багром. Алексей вновь поднял бутылку:

– Может, ему тоже налить?

– Он на работе.

– Зато могу перекурить, – отозвался пожарный и запыхтел кривой чёрной трубкой.

– А ты шутник, некомп.

– Юмор – это одно из свойств человека, хоть и искусственного.

– Вот за это и бахнем.

Бахнули, закурили. Двойник закинул одну ногу на столик и сказал:

– Я тут иногда думаю, а не тупиковая ли ветвь развития – человек? Может, я являюсь логическим завершением человеческой расы и должен начать новый виток развития разумной цивилизации?

– Да даже если и так, что ты нового приду маешь? Всё давно придумано. Ты правильно сказал, ты – венец человеческого творения. Но фокус-то: оно и без тебя жило и жить может. Прости, но твоё существование бессмысленно. Вот моя жизнь в принципе бессмысленна, а на моём фоне ты еще бессмысленней.

– Не скажи, если меня создали, значит, был смысл.

– Ты хочешь сказать, если я родился, значит, у моей жизни тоже есть смысл?

– Да! У ребенка, который родился, жизнь имела смысл. А ты, повзрослевший, совершающий и нет разные поступки, любящий и ненавидящий, в конце концов, пьющий и курящий, при этом думающий о своей значимости, лишил жизнь этого человека смысла. Ты не только сам не имеешь смысла, ты ещё и другое живое существо его лишил!

– Чё-то я не понял. Какой ребёнок? У меня нет детей. Я так думаю. И если в рождении ребенка есть смысл, то как насчёт причин его появления? Выходит, в сексе есть смысл? Ну да, я и раньше знал, что смысл в нём есть, только не рассматривал его с такой точки зрения.

– Да при чём здесь секс?!

– А при том. Кстати, наколдуй нам пару комнат и девчонок. Ты ж сам хотел быть похожим на человека.

– Хорошо, я таки не отступлю и докажу свою правоту. Бахнем за правду.

– Бахнем.

Бахнув, Бобровы разошлись по комнатам с одинаковыми блондинками.

– А как же я? – спросил пожарник, и, взяв недопитую бутылку, ушёл в темноту.

Через полчаса собутыльники вновь сидели напротив, разливая очередную емкость. Двойник вяло прожевал бутерброд с красной икрой и сказал: