Цена невинности
Шорох стих так же внезапно, как и начался. В этот момент ему послышался еще один звук – едва уловимый, почти неразличимый, но определённо исходящий откуда-то с алтаря. Это было не похоже на обычные шумы старой церкви. Это был шепот.
Тонкий, быстрый, словно кто-то сдерживал дыхание, стараясь не быть замеченным.
Мезенцев замер, его взгляд снова метнулся к пятнам на стене. Сердце неожиданно забилось быстрее. Он тихо шагнул назад, не отрывая глаз от мрачного пятна, будто оно было живым. Казалось, что оно стало слегка изменяться, как будто что-то внутри него шевелилось. В голове закружились мысли, но только одна была ясной: ему нужно было выбраться отсюда.
Но его ноги словно приросли к полу. Пальцы невольно сжались, дыхание стало тяжелее.
Шёпот усиливался, пробираясь в уши, заполняя пространство вокруг. Теперь уже не было сомнений – кто-то был здесь, рядом. Не эхо, не ветер, не игра воображения.
Холодный пот выступил на висках, горло сдавило, словно воздух стал гуще. В церкви стояла неестественная тишина, но он чувствовал: за спиной что-то двигалось.
"Ты не уйдешь, Николай…" – послышалось тихо, почти на уровне его уха.
Он резко обернулся, но никого не увидел. Только пустота и холод, пронизывающий стены.
Его пальцы нащупали крестик в кармане, сжали его крепче. Холод металла казался единственным реальным ощущением.
Страх сдавил грудь, подступил к горлу. Это было не просто напряжение или тревога – что-то было здесь, рядом. И оно не хотело, чтобы он двигался дальше.
Мезенцев, изо всех сил стараясь не поддаться панике, ринулся к двери. Он не думал, не размышлял, его тело двигалось по инерции, будто в попытке убежать от того, что преследовало его. Когда он шагнул в темный коридор, спичка, которую он держал в руке, внезапно погасла. Это было настолько быстро, что он даже не успел понять, что произошло. Мрак мгновенно накрыл его, поглотил, словно шёлк, затягивающий в бездну. Его разум, на мгновение лишённый логики, ничего не мог воспринимать. Он был поглощён этой мглой, этим холодом, который ощущался даже на кончиках пальцев.
Ноги предательски скользнули по древнему, изношенному деревянному полу. Он не успел среагировать, его тело не выдержало и он рухнул на пол с глухим, тяжёлым ударом. Камень скользнул под его ладонью, но поверхность была неровной, покрытой грязью, и он, не в силах удержать равновесие, оказался в обвальной позе. Пол, был не просто холодным – он был влажным, скользким, как будто церковь сама пыталась его удержать, вцепиться, запереть.
Он поднялся, рука отпечаталась на полу, а голова кружилась от удара. Когда он сделал первый шаг, ощущение ненормальности этого места вернулось с удвоенной силой. Это был не просто мрак и сырость. Это было что-то невидимое, что-то живое. Страх, который держал его в плену, рос. Внезапно по его спине прошел холодный, ощутимый ветер – не как дыхание бури, а словно чей-то невидимый взгляд, пронзающий его, холод, который не от мира этого.
Что-то в этом воздухе сдавливало его грудь, и он почувствовал, как дыхание замедляется. Он инстинктивно вздрогнул, подняв голову, но перед ним снова не было ничего, что могло бы объяснить этот ужас. Шепот.
Шепот, не имеющий источника, но казавшийся таким близким, как если бы его произнесли прямо в ухо.
"Ты не уйдешь, Николай…" – слова пронизывали его, застывая в воздухе, висели над ним, давили. Он резко повернулся, пытаясь поймать хоть что-то, хоть малейшее движение, но помещение оставалось мертвым, неотзывчивым. Стены, покрытые вековыми слоями пыли и копоти, не шевелились. Но что-то было не так. Что-то было здесь с ним. Это не могло быть просто игрой разума. Это было настоящим, живым злом.
Мезенцев лежал на полу, тяжело дыша. Сердце колотилось, руки дрожали, ноги будто отказывались слушаться. Он не сразу понял, как оказался здесь, но вот он лежит, чувствуя под собой холодные мокрые доски, а вокруг было душно и нехватало воздуха.
Его трясло. Не от холода, а от страха. Сильного, настоящего. Того, который сжимает грудь, сбивает дыхание и не даёт пошевелиться.
Он не мог оставаться здесь. Всё внутри подсказывало – беги, уходи, не смотри назад.
Мезенцев с трудом поднялся на ноги. Всё плыло перед глазами, будто он только что выпил литр самогона. В груди бухало, дыхание сбивалось, пальцы судорожно сжимали крестик. Он держал его так, будто от этого зависела его жизнь.
Он шатался, но пошёл вперёд. Ноги подкашивались, колени подгибались, но он двигался. Дверь была совсем рядом. Он рванул за ручку, но она застряла. Сердце ухнуло вниз. Он дёрнул ещё раз, сильнее.
Дверь распахнулась.
Когда он оказался на улице, глотнул свежего воздуха, сердце бешено колотилось в груди. Его взгляд был пустым, глаза дикие, как у зверя, пойманного в ловушку. Он почувствовал, как тяжело дышит, как его тело еще не может освободиться от этого заклятого присутствия. Он задышал быстрее, хватая воздух, который был холодным, резким, но он всё равно не мог избавить себя от этого ощущения. Всё казалось не таким.
Мезенцев, не думая, вытащил сигарету из кармана, быстро прикурил и сделал затяжку. Дым наполнил его лёгкие, но не принес никакого успокоения. Он сделал ещё одну затяжку, потом ещё одну. Не мог остановиться. Сигарета в его пальцах становилась всё короче, но всё равно не могла унять огонь, который пылал в его голове. Его разум зациклился на том, что случилось. Что, чёрт возьми, это было? Где он вообще был? Почему эти образы не уходили, почему прилипли к сознанию, как грязь под ногтями, от которой не оттереться?
"Просто устал", – подумал он, пытаясь убедить себя. "Да, вот в чём дело. Много работы. Разум сыграл свою роль. Всё нормально." Но в глубине его сознания, где оставались последние уголки разума, что-то не отпускало. Этот голос. Этот шепот, который больше не исчезал. Он ощущал его в самой душе, он был уже не просто в воздухе – он был внутри него.
Сжав зубы, Мезенцев вытащил очередную папиросу и снова закурил. Но даже дым не мог замолкнуть в его голове. Вся его сущность ощущала себя чуждой, словно мир вокруг стал слишком плотным, а он – пленником в нем. "Нужно отдохнуть", – снова попытался он сказать себе. Но голос в его голове продолжал звучать, как холодный шепот: "Ты не уйдешь, Николай…"
Глава 5. Второе тело
7 января 1899 года. Личный кабинет Мезенцева. Поздняя ночь.Мезенцев стоял у окна, его взгляд блуждал среди размытых огней города, скрытого под плотным снежным покрывалом. Мрак сгустился, захватив всё вокруг, и город словно поглотил себя в тумане. Он устал, но мысли не давали покоя. Мозг упорно возвращался к событиям, произошедшим в церкви. Он не мог избавиться от чувства тревоги, которое не давало ему покоя с того самого момента, как он покинул её стены.
Он подошёл к столу, опустился на кресло и вытащил блокнот. Достал карандаш и начал медленно перерисовывать символы с крестика, который нашёл в церкви. Чем дольше он смотрел на них, тем более странными и зловещими они казались.
Мезенцев вдруг вспомнил об отчёте о вскрытии. Эти строки сами всплыли в голове, чёткие, как будто он только что снова их прочитал.
«Тело женщины, 19 лет. Крайняя степень истощения. Органы внутренние повреждены, обуглены. Гортань цела. Причина смерти не установлена.»
Он не знал, почему именно сейчас вспомнил эти слова, но они не выходили из головы.
Органы, обугленные, словно они прошли через пламя, но гортань осталась целой. Это было невообразимо. Всё противоречило тому, что он знал о человеческом теле. Он знал, что после ожогов остаются следы, что ткани теряют свою структуру. Но здесь всё было иначе. Девушка была сожжена, но не снаружи. Это был именно внутренний ожог. Кто-то или что-то выжигало её изнутри.
Он глубоко вздохнул, но мысли обрывались на этом. Как могла девочка – 19 лет, такая молодая – стать жертвой такого чудовищного насилия? И почему её тело оказалось именно в той церкви? Почему крестик, который он нашёл на полу, оказался здесь? Он не мог ответить на эти вопросы, а каждый новый факт только добавлял вопросов.
Что-то было странное, зловещее в этих событиях. Он не мог избавиться от ощущения, что его кто-то запугивает. Или же он сам пытался придумать объяснение, чтобы не смотреть в глаза ужасной правде. Он отчётливо помнил, как слышал голос, как почувствовал что-то сверхъестественное в воздухе. Может, это была просто усталость, нагоняющая галлюцинации?
«Это всё бред», – сказал он вслух, пытаясь прогнать страх.
Он посмотрел на крестик и вновь задумался. Откуда он взялся? Почему он был на полу в том месте? Ответ был где-то рядом, но он не мог найти его.
Мезенцев задумался. Он знал, что в Казанском соборе могут быть те, кто разбирается в таких крестах. Возможно, там он найдёт ответы, которые помогут ему понять, что за вещь оказалась в его руках. Решение было принято: утром он отправится туда.
Но сейчас нужно немного отвлечься.
Мезенцев сидел в кресле, устало опершись локтями о подлокотники. Он вытащил папиросу, чиркнул спичкой и затянулся. Дым тёплой горечью заполнил лёгкие, но напряжение не отпускало.
Он потянулся к графину, налил виски в стакан. Жидкость густо перелилась, заиграла в свете камина, оставляя след на стекле. Он взял стакан, немного покрутил в руке, сделал глоток. Тепло разлилось по горлу, опустилось в живот. Второй глоток – крепче, резче.
Но ни дым, ни алкоголь не помогли. В голове всё так же шумело.
Не заметил, как тяжесть навалилась на веки. Огонь в камине постепенно угасал, тени в углах кабинета сгущались, и вскоре он провалился в тревожный, неглубокий сон.
Когда он проснулся, в кабинете царил полумрак. Камин давно потух, оставив после себя лишь серый пепел. Он потёр лицо ладонями, прогоняя остатки сна. В голове всё ещё звучали отголоски ночных размышлений.
За окном стояла ясная морозная погода. Солнце пробивалось сквозь стекло, освещая комнату холодным светом. Мезенцев поднялся с кресла, потянулся, ощущая ломоту в затёкших конечностях.
Понимая, что на улице стужа, он вышел из кабинета и поднялся в спальню. Достал из гардероба тёплую рубашку, надел шерстяной жилет, застегнул плотное пальто, намотал на шею шарф и нахлобучил шляпу.
Только после этого он спустился вниз, вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь.
Холодный воздух тут же ударил в лицо, пробуждая окончательно. Он глубоко вдохнул, чувствуя, как мороз наполняет лёгкие.
«Наконец, хорошая погода», – мелькнула мысль.
Он быстрым шагом направился в сторону Казанского собора, сжимая в кармане крестик. В этот раз у него была цель – узнать, что он из себя представляет. Возможно, там, в тени колонн и свечного света, его ждут ответы.
Утро, 7 января 1899 года. Архив при Казанском собореМезенцев шагнул внутрь тяжёлой дубовой двери, и воздух, пропитанный сыростью и старостью, будто сомкнулся вокруг него. Здесь было холодно, но не так, как на улице. Этот холод исходил от каменных стен, напитавшихся временем, от старинных шкафов, доверху забитых тяжёлыми фолиантами, и от самих бумаг, чей пожухлый вид говорил о сотнях, а то и тысячах рук, листавших их прежде. Запахи чернил, пергамента и восковых свечей смешивались, создавая тягучий аромат, вызывающий у детектива странное, неприятное чувство – будто он погрузился в чужую память.
Помещение скрывалось в полумраке. Высокие, как в храме, окна были затянуты инеем, сквозь который едва пробивался блеклый утренний свет Петербурга. Казалось, сам город снаружи пытался заглянуть сюда, но стекло, покрытое ледяными узорами, не пропускало его взгляда.
За массивным дубовым столом, заваленным пожелтевшими бумагами, пыльными книгами и россыпью сургучных печатей, сидел пожилой архивариус. Он был худ, сутул, его морщинистое лицо напоминало высушенный пергамент, а круглые очки сидели на носу так неустойчиво, что, казалось, ещё немного – и они просто упадут. Длинные костлявые пальцы не торопясь переворачивали страницы открытого перед ним фолианта. Он поднял голову, и взгляд его тусклых серых глаз скользнул по гостю, оценивающе и без спешки.
– Чем могу помочь? – голос был хриплым, будто архивариус нечасто говорил вслух.
Мезенцев не стал терять времени. Он молча достал из кармана крестик, разжал ладонь и положил его на гладкую поверхность стола. Металл показался холоднее обычного.
– Мне нужно узнать, кому мог принадлежать этот крест, – сказал он спокойно, но с внутренним напряжением, внимательно наблюдая за реакцией архивариуса.
Архивариус медленно потянулся к предмету, взял его тонкими сухими пальцами, с осторожностью, присущей человеку, привыкшему иметь дело с хрупкими вещами. Он повертел крестик в руках, внимательно рассматривая его с обеих сторон, и его брови чуть дрогнули.
– Где вы его нашли? – голос его стал ещё ниже.
– В заброшенной церкви за городом, – ответил Мезенцев, не отводя взгляда.
Архивариус медленно кивнул, будто что-то понял для себя, затем аккуратно положил крестик обратно на стол и встал, направляясь к высоким полкам. Его движения были неторопливы, но в них ощущалась чёткая уверенность человека, знающего, где именно искать.
– Хм… место старое. Очень старое, – пробормотал он, перебирая в уме нужные документы. Его голос едва слышно отразился от стен, словно даже камень в этом архиве привык к тишине и не желал, чтобы её нарушали.
Мезенцев ждал, наблюдая за тем, как архивариус скользит длинными пальцами по корешкам книг и папок, извлекая то одну, то другую. Старик знал их расположение наизусть. Казалось, он не просто работал здесь, а сросся с этим местом, стал его частью.
– Она была построена ещё при Анне Иоанновне, – продолжил он, вытаскивая из пыльного ряда потрёпанный кожаный том. – Но до этого на её месте стояла деревянная часовня.
Он вернулся за стол и аккуратно разложил перед Мезенцевым несколько старых документов. Пожелтевшие страницы дрожали в его руках.
– С тех времён люди рассказывали странные вещи, – добавил он, не поднимая глаз.
– Например? – Мезенцев склонился над бумагами.
Архивариус поднял голову, и в его взгляде мелькнул слабый, почти незаметный отблеск тревоги.
– Говорили, что там исчезали люди.
Детектив медленно выдохнул. Этого он ожидал, но слышать подобное всегда неприятно.
– Пропажи? – переспросил он, переводя взгляд с документа на архивариуса.
Тот кивнул, разложив перед ним несколько более древних свитков.
– Вот, – он указал на документ с размашистой, выцветшей надписью. – 1782 год. Отец Филипп найден мёртвым у алтаря. Лицо искажено ужасом. Следов насильственной смерти нет.
Мезенцев провёл пальцем по строкам, пытаясь выудить из них что-то большее, чем просто перечень событий.
– Что за отец Филипп?
– Священник, служивший в той самой часовне до её перестройки. История умалчивает, что с ним произошло. Его нашли на каменном полу перед алтарём. Ужас застывший на лице, но ни следа борьбы, ни ранений. Будто он умер не от рук человека… а от чего-то невидимого.
Архивариус снял очки и потер усталые глаза.
– После этого случая часовню снесли и построили каменную церковь.
Мезенцев задумчиво перевернул несколько страниц. Снова пропажи, снова тёмные пятна в истории.
– Эти исчезновения происходили в разных местах? – тихо спросил он.
– Их было немало, но среди них попадались и те, кто имел отношение к этой церкви, – уклончиво ответил архивариус. – В разные годы люди исчезали без следа. Некоторых находили, но не живыми.
Детектив ощутил, как по коже пробежал холодок.
– А что насчёт этих символов? – он достал блокнот, развернул его на нужной странице и пододвинул к старику.
Тот склонился, вглядываясь в наброски, которые Мезенцев сделал с крестика. Его лицо дрогнуло.
– Это не привычная церковная гравировка, – наконец сказал он.
– Что это значит?
Архивариус провёл пальцем по бумаге, словно пытаясь на ощупь разобрать символы.
– Похоже на что-то старое… но не православное.
– Например?
Старик почесал седую бороду, задумчиво глядя в пространство.
– В Петербурге в разное время существовали тайные общества, братства, секты. Некоторые из них использовали знаки, похожие на эти. В частности, мистические культы, основанные на дохристианских верованиях.
Мезенцев стиснул челюсть.
– Вы хотите сказать, что этот крестик мог принадлежать… не служителю церкви?
Архивариус кивнул.
– Именно так. Он может быть связан с чем-то совершенно иным.
Мезенцев взглянул на крестик и вдруг ощутил в пальцах холод. Неприятное, липкое чувство.
– Благодарю за помощь, – сказал он, поднимаясь.
Архивариус лишь кивнул, но его взгляд задержался на детективе дольше, чем следовало.
Когда Мезенцев направился к выходу, старик пробормотал ему вслед:
– Да хранит вас Господь, молодой человек.
Детектив обернулся.
Глаза архивариуса теперь казались тревожными.
Но он ничего больше не сказал.
Мезенцев вышел из архива при Казанском соборе, натягивая перчатки, и вдохнул ледяной воздух полной грудью. Утро стояло ясное, морозное, и солнце, хоть и низкое, окрашивало город в бледные, холодные оттенки. Мороз пробирался под пальто, колол кожу на лице, но его разум был занят другим.
Он достал папиросу, поднёс спичку, и огонёк дрогнул на ветру, прежде чем пламя коснулось бумаги. Глубокая затяжка наполнила лёгкие тёплым, терпким дымом, и он наконец позволил себе обдумать всё, что узнал.
Церковь. Крест. Отпечатки ладоней.
Все эти детали вертелись в его голове, создавая ощущение, будто кто-то водит его по замкнутому кругу. В первый раз, когда он был там, не было ни следов, ни креста. А на следующий день – появились. Будто кто-то оставил их намеренно, хотел, чтобы он это увидел.
Кто? И главное – зачем?
Тело Софьи Лебедевой было найдено там же, словно подброшено. Как знак. Как предупреждение.
Что связывает эту заброшенную церковь с исчезновениями?
Он нахмурился, стряхнул пепел в снег и снова глубоко затянулся. Мысли приходили быстро, одна за другой, но ни одна не давала чёткого ответа. Только новые вопросы.
Если церковь действительно имела отношение к исчезновениям… кто-то должен был это знать. Но полиция официально не связывала её с пропажами девушек. Никто не говорил о ней. Никто, кроме архивариуса. И теперь у него было ощущение, что тот знал больше, чем сказал.
Но копаться в документах он будет позже. А сейчас… Нужно было выпить.
Он бросил окурок в снег и зашагал дальше, прибавив шагу.
Тот же день. Личный кабинет МезенцеваКабинет встретил его тем же холодом, что и улица. Камин давно потух, оставив после себя лишь серый пепел. В воздухе застоялся запах бумаги, чернил и табака. В углу, у стола, на полу остались следы пепла – он давно собирался вычистить этот угол, но так и не дошли руки.
Мезенцев снял пальто, повесил его на спинку кресла, затем скинул перчатки. Те с глухим шорохом упали на стол. Ощущая, как в пальцах замерзла кровь, он шагнул к небольшому шкафчику, вытащил оттуда графин с виски и плеснул в стакан.
Он сел за стол, наблюдая, как виски тянется тонкой плёнкой по стеклу, оставляя жирные следы, медленно стекающие вниз. Цвет напитка играл в свете лампы – густой, насыщенный, похожий на растопленный мёд с медными отблесками.
– Чёрт… – тихо выдохнул он.
Он нечасто пил. Лишь когда день становился слишком тяжёлым. Этот день был именно таким.
Первый глоток согрел горло, но не мысли. Он потянулся к папиросам, достал одну, чиркнул спичкой. Огонь вспыхнул резким оранжевым светом, на секунду освещая его пальцы. Глубокая затяжка, дым обволакивает лёгкие, затем медленно вырывается из губ.
Мезенцев прикрыл глаза.
Но едва он позволил себе этот миг отдыха, как перед ним снова встала церковь.
Тёмные своды, затхлый запах сырости и гниющей древесины, тени, прилипшие к углам. Деревянные скамьи рассохлись, покрылись трещинами, словно сами прогнулись под тяжестью времени.
И тишина.
Густая, давящая.
Тишина, которая дышала.
А потом – голос.
Он вздрогнул, глаза распахнулись.
– Чёрт… – повторил он, но уже тише.
Этот голос не мог быть плодом воображения. Он был там. Он чувствовал его, он слышал его.
Кто-то там был. Или… что-то.
Мезенцев вцепился в стакан, чувствуя, как напряжение сдавливает виски. Он всегда верил в логику, в рациональность, в факты. Но что делать, если факты говорили, что там был голос? Если его собственное сознание подсказывало, что он не один?
Он снова сделал глоток, затем резко поставил стакан на стол.
Это не могло быть игрой разума.
Он снова видел этот крест перед собой. Чувствовал его холод в пальцах, вспоминал, как провёл пальцем по непонятным символам на обратной стороне.
Кто-то оставил этот крест в церкви.
Но зачем?
Кто-то оставил отпечатки ладоней.
Но почему только теперь?
Кто-то… шептал.
Но кто?
Мезенцев не был склонен к суеверию, но теперь ощущал, как в сознании просачивается тревога.
Он глубоко затянулся, глядя в окно. За стеклом Петербург жил своей жизнью. Где-то вдалеке раздавался звон трамвайного колокольчика, по мостовой шли люди, а он сидел здесь, в холодном кабинете, и впервые за долгое время чувствовал, что не всё можно объяснить логикой.
Но если нельзя объяснить логикой – это не значит, что нельзя понять.
Мезенцев погасил папиросу, откинулся в кресле и прикрыл глаза.
Ответ был где-то рядом.
Ему просто нужно было копнуть глубже.
Вечер, того же дня. Личный кабинет МезенцеваПламя в камине потрескивало, бросая тёплые отсветы на стены, но тепло не доходило до сознания. Мезенцев сидел в кресле, одной рукой придерживая стакан с виски, а в другой медленно поворачивал медный крестик. Свет отражался на тёмном металле, пробегал по выбитым знакам, которые не давали ему покоя.
«Что это значит? Почему я нашёл его только теперь? И кто его оставил?»
Виски приятно жгло горло, но в голове не прояснялось. Всё было слишком разрозненным: церковь, крест, пропавшие девушки, отпечатки ладоней на камне. А теперь ещё и шёпот, услышанный в той гниющей церквушке.
Он задумался, вглядываясь в огонь.
Что, если…
Но его размышления прервали уверенные стуки в дверь.
– Войдите, – сказал он, убирая крестик в карман.
Дверь открылась, и в кабинет шагнул Павлов. Лицо его было мрачным, глаза цепкими, настороженными, словно он пришёл не просто поговорить, а принести с собой ещё одну загадку.
– Коль, нам нужно поговорить, – произнёс он, захлопывая за собой дверь.
Мезенцев медленно выдохнул сквозь зубы, поднял глаза и жестом указал на кресло напротив.
– Что-то случилось?
Павлов сел, но не спешил заговорить. Он внимательно посмотрел на стакан в руке детектива, затем на камин, будто подбирая слова.
– Нашли ещё одно тело, – наконец произнёс он. – На берегу Невы.
Мезенцев поставил стакан на стол.
– В таком же состоянии?
– Пока не ясно, – ответил Павлов, глядя ему в глаза. – Истощение, тело долгое время находилось в воде. Повезли в морг на вскрытие, тогда и будет ясно.
Детектив провёл ладонью по лицу.
– Чёрт… – тихо пробормотал он.
– Но есть одна деталь, – добавил Павлов.
Мезенцев посмотрел на него пристально.
– Какая?
– У неё был крестик.
В комнате стало тише, даже потрескивание дров в камине будто стихло.
Мезенцев нахмурился.
– Какой крестик?
– Медный. На тонкой цепочке. И… на нём выбиты знаки. Не похожие на церковные, – Павлов помедлил. – Я бы даже сказал, что совсем не похожие.
Мезенцев медленно потянулся к карману, достал крестик, который только что вертел в пальцах, и разжал ладонь. Металл сверкнул в тусклом свете лампы.
– Вот такой?
Павлов замер.
Его глаза сначала сузились, затем медленно расширились, будто сознание не сразу позволило осознать увиденное.
– Чёрт возьми… – выдохнул он.
Его лицо исказилось смесью удивления и недоверия.
– Откуда?!
Мезенцев откинулся в кресле.
– Нашёл в заброшенной церкви, – ответил он спокойно, подбрасывая крестик в ладони и снова сжимая пальцы вокруг него.
Павлов провёл рукой по лицу, затем, словно потеряв силы, тяжело опустился в кресло.
– То есть теперь их два…
Мезенцев кивнул.
– Как минимум, – уточнил он. – И, думаю, не последние.
Павлов помолчал, затем вытащил из кармана тонкую папку и протянул детективу.
– Кто эта девушка? – спросил Мезенцев, раскрывая документы.
Майор вздохнул.
– Мария Грекова. Исчезла в конце сентября.
– В сентябре? – повторил детектив.
– Да, – кивнул Павлов. – Об исчезновении заявила мать. Как обычно: девушка вышла из дома вечером и так и не вернулась. Полиция искала, но…
– Безрезультатно, – закончил за него Мезенцев.
Павлов кивнул.
Детектив развернул папку, пробежал глазами по строкам. Описание. Возраст – девятнадцать лет. Рост средний. Телосложение худощавое. Волосы русые, заплетены в длинную косу. Черты лица правильные, кожа светлая. Из документов следовало, что Мария была девушкой тихой, скромной, жила с матерью, нигде не работала.
