Цена невинности

Пролог. Дым во тьме

В этот день город будто сжимался в страхе. Бледный свет фонарей с трудом пробивался сквозь туман, улицы дышали промозглой сыростью, а ветер завывал в переулках, словно оплакивал тех, кто пропал. Никто не говорил об этом вслух, но все знали – сегодня кто-то исчезнет.

Анна спешила домой. Пальцы, стиснутые на ручке зонта, белели от напряжения. Она чувствовала на себе чей-то взгляд – не резкий, не явный, но настойчивый, пробирающийся под кожу. Она оглянулась, но в переулке позади никого не было. Лишь серый туман извивался, как живое существо.

Шаги ускорились. Она знала, что нельзя выходить одной в этот день. Отец предупреждал. Соседи шептались. Но она задержалась у подруги, и теперь жалела об этом. Каждый удар каблучков по мостовой отдавался в висках, сердце стучало в такт. Дом был всего в нескольких кварталах. Ещё немного.

Тень скользнула в боковом проходе. Анна замерла.

– Кто здесь? – голос её дрожал. Тишина.

Она шагнула дальше, ускоряясь, но вдруг что-то холодное, липкое коснулось её плеча. Девушка вскрикнула и обернулась. Позади никого. Только ночной воздух, густой, как смола. Легкие наполнились едким запахом гари.

И тут она увидела его.

Черный дым, клубящийся в воздухе, живой, осознанный. Он тянулся к ней, словно змея, извиваясь и расширяясь. Анна хотела закричать, но дым резко метнулся вперёд и вонзился ей в рот. Её тело выгнулось дугой, глаза расширились в безмолвном ужасе. Горло вспыхнуло огнём.

Мир погас.

А через мгновение она снова открыла глаза.

И улыбнулась.

Глава 1. Без следа

Сквозь занавешенные окна сочился серый свет – блеклый, тягучий, чужой. Петербург снова прятался в утреннем тумане, и улицы казались выцветшими, размытыми, будто нарисованными на отсыревшем холсте. В комнате было сыро. Даже бумага, казалось, впитала эту влагу, желтоватые страницы газеты под пальцами были мягкими, рыхлыми.

За массивным дубовым столом сидел Николай Мезенцев.

Высокий, сухопарый, с прямой осанкой, которая даже в усталости не теряла жёсткости. Ему было около тридцати пяти, но выглядел он старше – не из-за морщин, а из-за той вечной усталости, что пряталась в его взгляде. Черты лица резкие, напряжённые, словно высеченные ножом. Высокие скулы, немного впалые щёки, твёрдый подбородок с лёгким намёком на щетину, которую он брил нерегулярно, когда выдавалась пара свободных минут.

Тёмные волосы острижены коротко, но не аккуратно – скорее практично. Он никогда не тратил время на внешность, не стоял перед зеркалом дольше необходимого. Ему было безразлично, как он выглядит, лишь бы одежда была чистой и удобной. Он носил тёмное шерстяное пальто, с которого почти не снимал следы пыли, шляпу с узкими полями, которую сдвигал чуть набок, когда глубоко задумывался. Под пальто – строгий костюм тёмных оттенков, немного потертый на локтях. Белая рубашка, застёгнутая на все пуговицы, тёмный жилет с серебряной цепочкой карманных часов, которые он иногда машинально щёлкал ногтем, когда задумчиво сидел за столом.

Его пальцы длинные, сухие, с костяшками, выдававшими частые встречи с холодным воздухом и бумагами. На правой руке – след от пореза, который он когда-то получил, защищая подозреваемого от ножа пьяного громилы.

Револьвер он носил всегда. В кобуре под левым боком, на крепком кожаном ремне. Он не снимал его даже дома, разве что когда ложился спать – и то кладя рядом, в пределах досягаемости. Убеждённый, что детектив, который расслабляется, долго не протянет.

Его движения были выверенными, спокойными, но в каждом ощущалась внутренняя напряжённость. Будто в нём работал невидимый механизм, который никогда не останавливался. Глаза двигались быстро, внимательно, отмечая мельчайшие детали, но в их глубине всегда жила лёгкая тень усталости – не от работы, а от того, что он видел и знал слишком много.

Он держал газету одной рукой, в другой – папиросу, которая давно потухла. Дым ещё ощущался в воздухе, но он не замечал этого. Его мысли были заняты заголовком, жирным, кричащим: "Загадочное исчезновение юной Анны Воронцовой!"

Он провёл пальцем по тексту, пробегая по знакомым словам: молодая девушка, приличное воспитание, последний раз видели вечером 31 декабря, возвращающейся от подруги. Отец, известный купец, умоляет полицию найти дочь.

Ничего нового. Такие статьи появлялись в газетах с пугающей регулярностью. Менялись только фамилии. Последние полгода, в конце каждого месяца, пропадали девушки. Всегда один и тот же сценарий: никакого шума, никаких свидетелей, просто исчезновение.

Мезенцев устало выдохнул, скомкал газету и отложил в сторону. Всё те же вопросы без ответов. Город жил своей жизнью, но страх, будто ржавчина, начал разъедать его изнутри. Родители перестали выпускать дочерей на улицу, после заката окна закрывались плотнее, ставни запирались на засовы. Петербург, всегда кипящий ночной жизнью, замирал в тревожной тишине, точно боялся, что за ним наблюдают.

Но самое странное было не в этом. Полиция работала. Искала, допрашивала, шерстила улицы, но каждый раз натыкалась на пустоту. Будто девушки исчезали в воздухе. Всё, что оставалось после них – это туман. Вязкий, холодный, окутавший город в ночь их пропажи.

Раздался стук в дверь. Глухой, уверенный, без колебаний.

– Войдите, – сказал Мезенцев, выпрямляясь.

Дверь отворилась, и в кабинет шагнул высокий мужчина в дорогом тёмном пальто. Воронцов.

Седина тронула его виски, но осанка оставалась прямой. Лицо с резко очерченными скулами, глубоко посаженные серые глаза, в которых застыла усталость. Этот человек привык к власти, привык, что мир подчиняется его воле. Он слегка сжал пальцы, кожа на перчатках натянулась, но уже в следующую секунду его руки снова остались неподвижны. Жест, почти незаметный, но говорящий больше, чем слова.

Он сел в кресло напротив, не снимая перчаток.

– Моя дочь пропала, – сказал он ровным, тихим голосом.

Мезенцев молчал.

– И я не доверяю полиции.

Наступила пауза.

Воронцов сохранял выправку, его голос звучал уверенно, но в глубине сквозила тяжесть прожитых дней. Не та, что приходит после бессонной ночи. А та, что оседает внутри, проникая в самую суть человека, оставляя за собой пустоту.

– Найдите её. Что угодно – только найдите.

Мезенцев смотрел на него, оценивая. Воронцов не выглядел потерянным родителем, который в отчаянии хватается за соломинку. В его лице не было истерики, паники. Только тревога. Застывшая где-то в уголках глаз, в едва заметном движении пальцев, сжимающих подлокотники кресла.

Этот человек знал больше, чем говорил.

– Я уже изучал это дело, – наконец произнёс Мезенцев. – Ваша дочь не первая.

Воронцов дёрнул уголком губ, но лицо его осталось неподвижным. Только в глазах мелькнуло нечто… странное.

– Но, думаю, вам не нужны обычные объяснения. Вы что-то знаете, не так ли?

Купец напрягся.

– Я… не знаю, – выдавил он наконец. – Но есть вещи, о которых лучше не говорить вслух.

Мезенцев чуть усмехнулся.

– Тогда мне стоит узнать их за вас.

Он потянулся за блокнотом и карандашом.

– Кто видел её последним?

Воронцов медлил, затем медленно выдохнул.

– Она была у подруги. Ольги Корниловой.

– Когда?

– Вечером 31 декабря. Около десяти.

– Она возвращалась одна?

– Да. Дом Корниловых недалеко, всего семь минут ходьбы.

– Но она так и не дошла.

– Да.

Воронцов провёл рукой по лицу.

– Слуга ждал её у двери. Она не пришла.

Мезенцев записывал.

– Полиция обыскала маршрут?

– Разумеется. Все дворы, переулки…

– Но ничего не нашли. Ни следов борьбы, ни свидетелей.

Купец стиснул челюсть.

– Только туман, – сказал он.

Детектив приподнял бровь.

– Что?

– В ту ночь был туман. Очень густой.

– Петербург не бывает без тумана зимой.

– Да, – Воронцов поднял на него глаза. – Но вы ведь понимаете, о чём я.

Мезенцев молчал.

Он знал.

Туман был в каждом из этих случаев.

Но что важнее – туман был всегда.

Это была лишь погода. Обычная для зимнего города.

Но почему тогда внутри нарастало ощущение, что всё это не просто совпадение?

Воронцов ждал.

Детектив закрыл блокнот.

– Я хочу поговорить с Ольгой Корниловой.

Купец кивнул.

– Я подготовлю экипаж.

Он поднялся, вытащил часы, глянул на циферблат.

– Ольга ждёт нас в их доме. Она… боится.

– Боится?

– Говорит, Анна вела себя странно в последние дни.

– В каком смысле?

Воронцов сжал пальцы.

– Она говорила… что за ней кто-то следит.

Мезенцев медленно кивнул.

Часы в углу кабинета глухо отбили полчаса.

Он уже знал, с чего начнёт расследование.

Но не знал, куда оно его приведёт.

Глава 2. Шепоты в тумане

Лошадиные копыта гулко цокали по промёрзшей мостовой. Туман, стелившийся по городу, приглушал звуки, делая их странными, растянутыми, будто кто-то дёргал за тонкие невидимые нити.

Мезенцев сидел напротив Воронцова, скрестив руки на груди, и рассеянно смотрел в окно экипажа.

Воронцов нервно сжимал в руках перчатки, кожа которых скрипела под его пальцами. Он смотрел перед собой, но казалось, что его взгляд обращён куда-то внутрь, туда, где ещё был голос дочери, её смех, её шаги.

Карета сворачивала в очередной переулок, когда лошади вдруг резко встали, фыркая и тревожно переступая копытами.

– Да чтоб тебя! – раздался возмущённый голос кучера. – Глаза разуй, смотри куда прёшь!

Мезенцев взглянул через окно. Два экипажа едва не столкнулись, их колёса были опасно близко, и теперь оба кучера выкрикивали друг другу угрозы.

– Будь ты проклят, идиот! – крикнул один.

– Сам идиот! Куда гонишь в таком тумане?

Мезенцев отвернулся. Петербург жил своей жизнью, но что-то в этом городе изменилось. Было в нём что-то чужое.

– Она всегда была смелой девочкой, – вдруг негромко произнёс Воронцов.

Мезенцев перевёл на него взгляд.

– Анна?

Воронцов кивнул.

– Не боялась ни темноты, ни страшных историй. Когда была маленькой, всё норовила заглянуть туда, куда нельзя. Мать всегда переживала, что она упадёт в Фонтанку, потому что в детстве Анна любила наклоняться через парапет, высматривая, что там внизу.

Голос его дрогнул.

– А теперь… Теперь её нет.

Мезенцев не стал говорить, что пока ещё не всё потеряно.

Экипаж тронулся дальше.

– Вы хорошо знали Корниловых? – спросил Мезенцев, чтобы отвлечь Воронцова от мрачных мыслей.

Тот задумался на секунду, прежде чем ответить:

– Достаточно. Их семья приличная, с хорошей репутацией. Отец Ольги держит торговую лавку на Невском. Человек строгий, но честный. Жена его, Елизавета Петровна, женщина добрая, но нервная, всегда переживала за дочь. Они с Анной дружили с детства.

– А сама Ольга? Какая она?

– Тихая, скромная. Никогда не была такой, как Анна. Не лезла вперёд, не пыталась быть первой. – Воронцов на мгновение сжал губы. – Но преданная. Если Анна доверяла ей, значит, Ольга не стала бы молчать, если бы что-то знала.

Мезенцев кивнул. Он встречал таких людей – тех, кто боится, но всё равно говорит правду. Главное, задать правильные вопросы.

Карета свернула на узкую улицу, где фонари были расставлены реже, и тени домов падали длинными полосами на снег. Свет в окнах дома Корниловых горел тускло, но в нём чувствовалась жизнь. Тревожная, взволнованная.

Экипаж остановился.

– Приехали, – тихо сказал Воронцов, но не сразу вышел.

Мезенцев первым распахнул дверь, вдыхая морозный воздух. Воронцов последовал за ним. Тишина этого места казалась гуще, чем в других районах города. Будто сам дом знал, что произошло, и скорбел вместе с его обитателями.

На крыльце стояла женщина средних лет, закутанная в плотную шаль. Она выглядела так, будто не спала несколько ночей, её лицо осунулось, губы были плотно сжаты. Руки крепко сжимали край шали, словно она боялась разжать пальцы.

Когда мужчины подошли ближе, она вскинула взгляд.

– Вы детектив? – голос её дрогнул.

– Да, – коротко ответил Мезенцев. – Николай Мезенцев. А вы мать Ольги?

Женщина кивнула, быстро взглянув на Воронцова, затем снова на детектива.

– Проходите скорее. Девочка очень напугана. Она… она пару дней уже молчит. Но, может быть, у вас получится её разговорить.

Она открыла дверь, пропуская их внутрь.

Дом встретил их тревожной тишиной. Тяжёлые портьеры скрывали окна, в камине потрескивал слабый огонь, отбрасывая зыбкие тени на стены. Воздух был пропитан тревогой, как будто сама атмосфера напиталась страхом. Где-то вдалеке скрипнула половица, и Воронцов невольно дёрнулся, словно ожидал худшего.

Ольга Корнилова сидела в кресле у камина, кутаясь в тёплый плед, но не от холода. Лицо её было бледным, губы искусаны в кровь, глаза блестели от сдерживаемых слёз. Она вздрогнула, когда Мезенцев сел напротив.

– Ольга, – мягко начал он, – я хочу узнать об Анне. Ты была последней, кто её видел.

Девушка сжала плед ещё крепче, словно он мог её защитить.

– Она… она была странной, – прошептала Ольга. – В последние дни… она говорила, что кто-то дышит у неё за спиной.

– В комнате никого не было. Но она клялась… что ночью кто-то стоит у её кровати. И шепчет.

– Кто? – Мезенцев подался вперёд.

– Я не знаю, – Ольга прошептала, сжав пальцы в болезненной судороге.

Воронцов шумно выдохнул. Глаза его бегали по комнате.

Мезенцев внимательно всмотрелся в лицо девушки. Страх, разъедающий изнутри, не мог быть наигранным.

– Ты что-то видела? – спросил он.

Ольга резко подняла голову. Губы её задрожали.

– Я… я не знаю, но… в ту ночь… когда она ушла… я не могла уснуть. Я выглянула в окно. Туман был слишком густым… и… он шевелился.

Тишина в комнате сгущалась.

Где-то вдалеке завыла собака, и Ольга вздрогнула.

– Я хочу, чтобы это было сном… Но я знаю… оно забрало её.

Мезенцев встал, не говоря ни слова, и подошёл к двери. Воронцов с волнением следил за каждым его движением, но ничего не говорил. Ольга продолжала сидеть в кресле, её взгляд потухший, словно часть её души растаяла, как дыхание на холодном стекле.

– Благодарю вас, Ольга, – сказал Мезенцев сдержанно. – За ваши слова. Это важно.

Он кивнул её матери, которая стояла неподалёку, с беспокойным выражением на лице.

– И вам спасибо за терпение, – продолжил он. – Надеюсь, эта тяжёлая ноша скоро покинет ваш дом.

Женщина только тяжело вздохнула и склонила голову в ответ.

Они вышли из комнаты и направились к выходу, где их уже ждал Воронцов. Мезенцев задумчиво ступал по деревянному полу, ощупывая каждый шаг, словно ожидая, что вот-вот услышит очередной тревожный звук. У двери он остановился и обернулся.

– Я постараюсь найти ответ, – сказал он, не добавляя лишних слов. – Покой вам.

Мезенцев перешагнул порог, и Воронцов последовал за ним. Воронцов быстро шагал рядом и, когда они оказались у экипажа, распахнул дверь. Мезенцев сел первым, Воронцов последовал за ним. Дверь захлопнулась с глухим звуком, и карета тронулась вперёд. Лошади спокойно двинулись в туман, не замечая особой разницы между тенью и светом.

Мезенцев скрестил руки на груди и устремил взгляд в окно, обдумывая собранные факты. Он не верил в мистику – за каждым событием скрывались лишь человеческие страхи и слабости, которые можно было разгадать, если следовать логике.

– Ну что, Николай Васильевич, – сказал Воронцов, с явным облегчением в голосе. – Как думаете, что это всё значит?

Мезенцев чуть прищурился, продолжая следить за тем, как туман поглощает всё вокруг. Он молчал некоторое время, прежде чем ответить.

– Я ничего не могу утверждать, пока не увижу больше фактов, – произнёс он, зловеще глядя в расплывчатые тени. – Пока что это всё больше напоминает… страшные сказки.

– Но если это правда, – продолжил Воронцов, – тогда что мы будем делать? Мы можем что-то предпринять?

Мезенцев обернулся к нему, его глаза были холодными и решительными.

– Мы будем искать связи. Анализировать каждую деталь, каждый шаг. Пока у нас нет доказательств, только слова, – сказал Мезенцев, его голос стал твёрдым. – Но эти слова могут быть не более чем страхами. Нам нужно искать факты, чтобы понять, что скрывается за ними.

Когда карета наконец подъехала к его дому, Мезенцев открыл дверцу и встал. Воронцов наблюдал за ним, пока тот не вышел на улицу, где царила задумчивая тишина.

– Спасибо, Александр Петрович, – сказал Мезенцев, вытягивая руку и закрывая дверцу. – Лучше всего подумать обо всём в тишине. Надо вернуться к фактам, ничего кроме этого.

– Конечно, Николай Васильевич, – ответил Воронцов и лёгким кивком дал знак кучеру ехать дальше.

Мезенцев поднял воротник пальто и обернулся к своему дому. Двухэтажное здание из тёмного кирпича выделялось среди соседних особняков сдержанностью архитектуры – никаких излишеств, строгие прямые линии, высокие окна, затянутые тяжёлыми шторами. Лишь фонарь у входа освещал массивную дубовую дверь с тяжёлой латунной ручкой. Дом не был роскошным, но надёжным, как и сам его владелец.

Открыв дверь, детектив вошёл внутрь, ощущая, как тепло каминов смягчает прохладу с улицы. В прихожей царил порядок: на вешалке висело всего несколько пальто, аккуратно сложенные перчатки лежали на узком столике у зеркала. Долгие годы работы приучили Мезенцева к строгости и организованности, и дом его отражал это как нельзя лучше.

Он снял перчатки и прислушался. Где-то наверху послышались лёгкие шаги – Наталья и Марфа были на втором этаже. Жена что-то убирала в комод, время от времени негромко перекликаясь с дочерью, которая, судя по звукам, возилась с игрушками. Дом жил своей тихой, размеренной жизнью.

Мезенцев не стал подниматься. Он прошёл мимо тёмной лестницы и свернул в кабинет. Здесь царил полумрак – свет лампы с зелёным абажуром мягко освещал бумаги, разложенные на столе. Книжные полки вдоль стен были забиты томами по уголовному праву, криминалистике и психологии, среди документов лежал небольшой серебряный портсигар и стопка писем, до которых так и не дошли руки.

Сбросив пальто на спинку кресла, он подошёл к камину, подбросил в огонь полено и сел. Закрыл глаза, переплетя пальцы перед лицом. Всё, что он узнал сегодня, казалось лишь бредом перепуганных людей. Девушка исчезла, а её подруга говорит о шёпоте и живом тумане. Ни одной зацепки, ни одного твёрдого факта.

Но где-то в глубине сознания интуиция шептала, что за этим всем скрывается нечто большее.

Глава 3. Тень прошлого

Детектив стоял у окна, опершись о подоконник, и наблюдал за городом. В его голове переплетались обрывки мыслей и догадки, касающиеся странных исчезновений, которые продолжались в последней день каждого месяца. Внешний мир был неясен, окутанный плотным зимним туманом, из-за которого улицы казались словно исчезнувшими в пустоте. Силуэты домов и деревьев едва виднелись, а тусклый свет фонарей лишь подчеркивал жуткую атмосферу. Мезенцев не торопился и держал сигарету, которая догорала до конца, его мысли тем временем вращались вокруг дела, которое становилось всё более странным.

Вдруг дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился полицейский. Он казался немного нервозным, но сохранял приличную осанку.

– Николай Васильевич, – произнёс он, подходя ближе. – Майор Павлов передаёт вам информацию. Он просил сообщить, что нашли тело одной из пропавших девушек. Тело обнаружено в заброшенной церкви на окраине города. Это Софья Лебедева.

Мезенцев резко повернулся, его взгляд моментально потемнел. Он ожидал, что рано или поздно какой-то след приведёт к подобной находке, но что тело окажется в церкви – это было новостью.

– Где именно? – спросил Мезенцев, быстро собравшись и готовясь к действиям.

Полицейский указал точное место на окраине города и поспешил выйти, предоставляя детективу время собраться с мыслями.

Мезенцев в тот же момент принял решение. Он уже знал, что не будет сидеть и ждать, пока кто-то другой разгадает это дело. Взяв свою шляпу и пальто, он вышел из кабинета, не теряя времени.

Прибыв на место происшествия, Мезенцев сразу ощутил, как зимняя тишина охватывает его, словно тяжелое одеяло. Чёрное небо нависало над городом, заглушая даже слабый свет уличных фонарей. Ветер не решался подняться, оставив на улице мертвую, но многозначительную тишину. Вокруг церкви царил мрак и полная тишина, лишь редкие шаги сотрудников правоохранительных органов нарушали этот угрожающий покой. Старые деревья стояли словно привидения, их скелетные ветви изогнуты в необычных углах, отчаянно тянулись к небу. Церковь, полуразрушенная временем и погодными условиями, стояла в одиночестве на пустой улице. Её каменные стены были покрыты мхом и трещинами, как если бы сама постройка не могла больше нести тяжесть своего прошлого. Вокруг не было живых душ, кроме немногих сотрудников, которые двигались без лишних слов, будто бы нарушать тишину было чем-то запретным.

Как только Мезенцев ступил на порог церкви, он почувствовал, как старинный, сырой воздух, наполненный запахом гнили и плесени, немедленно проник в его легкие. Запах церкви был тяжёлым, маслянистым, с нотами затхлого дерева, старой бумаги и, возможно, давно забытых молитв. Внутри было ещё темнее, чем снаружи, и тени сгущались, несмотря на слабый свет от нескольких керосиновых ламп, которые тут и там тускло мерцали, отбрасывая на стены причудливые, бесформенные силуэты. Ожидаемая пустота ощущалась в воздухе, словно сам храм был далёким эхом от прошлого. Чёрные окна, наглухо заколоченные подгнившими ставнями, выглядели зловеще. Дерево покоробилось и вздулось, по его поверхности расползлись тёмные пятна гнили. Ржавые гвозди торчали криво, словно вот-вот выпадут из расшатанных досок. В щелях между ставнями виднелись клочья паутины, дрожащие от малейшего движения воздуха. Казалось, эти окна не открывались уже долгие годы.

В самом центре храма, среди обрушившихся колонн и полуразрушенных алтарных декораций, Мезенцев заметил группу полицейских. Среди них выделялся его старый знакомый – майор Сергей Павлов. Не просто знакомый. Близкий друг. Когда-то, много лет назад, они начинали работать вместе, ещё совсем молодыми и полными рвения к службе. Тогда казалось, что справедливость – это вопрос усердия, а любой преступник рано или поздно окажется в руках закона.

Теперь Павлов стоял немного в стороне от остальной группы, его фигура была чуть скрючена, будто этот мрак давил на его плечи. Он был человеком средних лет, но уже с запёкшимися следами тяжёлых размышлений на лице. Его гладко выбритое лицо с носом, чуть приплюснутым на кончике, не скрывало того напряжения, которое копилось у него годами. Он был полноват, с толстыми щеками, но несмотря на свой вид, всегда сохранял спокойствие в самых трудных ситуациях.

Его взгляд был проникновенным, цепким, улавливающим даже мельчайшие детали. Он был опытным следователем, но в последние годы всё больше погружался в цинизм и отчуждённость. Жизнь постепенно стирала в нём ту юношескую уверенность, с которой они когда-то вместе начинали. Его походка была немного тяжёлой, как у человека, который вынес в своей жизни слишком много горя, а руки всё время нервно теребили манжеты, будто в бессознательном поиске опоры.

Мезенцев знал, что под всей этой усталостью скрывался тот самый Павлов, с которым они когда-то обсуждали первые дела, спорили о мотивах преступников, мечтали о том, как сделают мир лучше. Но мир оказался сильнее.

Когда Павлов заметил Мезенцева, он слегка кивнул, потом подошёл к нему с каким-то внутренним выражением неудовлетворённости и усталости, словно знал, что детектив не будет доволен тем, что он увидит.

– Здорово, Николай, – сказал Павлов, слегка махнув рукой в сторону тела. – Как ты и просил, если любая инфа появится, сообщить тебе. Так вот, ктож мог подумать, что местные ребята забегут в эту заброшенную церковь и найдут тут её, – он кивнул на девушку. – Мать одного из пацанов сразу сообщила нам. Посмотри сам. Честно говоря, я никогда такого не видел.

Мезенцев шагнул вперёд, но его взгляд не отрывался от тела. Девушка лежала на старом деревянном полу, её тело было измождённым и худым, словно все жизненные силы ушли, оставив лишь высохшую оболочку. Кожа казалась натянутой и сероватой, а в некоторых местах была слегка потрескавшейся, как у старой, забытой куклы, чей срок давности давно прошёл. Мезенцев почувствовал, как холодок пробежал по спине, но сдержал эмоции.