Мифы об инстинктах человека

Время

Поскольку мутации, положительно влияющие на естественный отбор, имеют случайный характер, то в силу этого далеко не каждое поколение вида отличается от поколения предыдущего. Эта самая полезная мутация может возникать и раз в 50, и раз в 100 поколений, а то и вовсе реже – это дело случая. Возникновение положительной мутации – это, в принципе, ещё сущая ерунда. Возникшая мутация должна быть зафиксирована. Это как раз и осуществляется посредством размножения особи, у которой данная мутация у первой и возникла. В ходе смены нескольких поколений мутация распространится в популяции всё шире, пока однажды не достигнет показателя, близкого к 100%. В этот момент полезную мутацию можно считать зафиксированной. Теперь она является неотъемлемым свойством всего вида.

Таким образом, формирование нового органа в ходе эволюции корректнее измерять не астрономическим временем (годами, веками или тысячелетиями), а именно поколениями, сменяющими друг друга. Мутировавший ген дрейфует через поколения, пока не станет всеобщим геном данного биологического вида. Примерно по такой схеме происходит эволюция – изменение строения тела животных в ходе непрекращающейся адаптации к окружающей среде. Процесс этот невероятно длительный, измеряющийся историей тысяч и даже десятков тысяч поколений вида.

Из всего этого следует, что наиболее высокой скоростью генетической изменчивости и адаптации будут обладать живые организмы с наиболее высокой же скоростью размножения. Чем быстрее сменяются поколения, тем быстрее происходит отбор и распространение нужных для выживания вида качеств. Именно так всё и обстоит с бактериями и грибами. Скорость их размножения поистине умопомрачительна, но вместе с тем столь же умопомрачительна и скорость их адаптации к новым условиям. Всего за несколько лет они способны выработать такие свойства, которые позволяют им успешно противостоять даже сильнейшей, просто убийственной для всего живого радиации – а всё дело в том, что за эти самые "всего несколько лет" в колонии грибов сменили друг друга десятки тысяч поколений, через которые и дрейфовало, распространяясь всё шире, нужное для выживания в условиях радиации качество.

Почему речь зашла об эволюционном механизме видообразования путём естественного отбора, если изначально речь шла конкретно об инстинктах? Взаимосвязь самая прямая – процесс формирования инстинкта осуществляется точно таким же путём, что и морфологические изменения организма (возникновение новых конечностей и прочих специфических для вида органов). Процесс формирования инстинкта (для удобства назовём его кратким термином инстинктация) происходит в течение невероятного числа сменяющих друг друга поколений.

Тысячи, сотни тысяч поколений, чтобы сформировался один конкретный инстинкт. Если брать высших животных (млекопитающих), то, переводя их поколения в годы, речь может идти как раз о десятках тысяч и даже миллионах лет, за которые формируется тот или иной конкретный инстинкт.

Вот эти вот астрономические сроки, как и число поколений, имеют принципиальное значение, если мы хотим понять, почему инстинкты никак не могут быть представлены в психике человека. Уже в следующем разделе подробно рассмотрим, как одно связано с другим.

Суть инстинктации в том, что наиболее оптимальное поведение в конкретных условиях в ответ на конкретный стимул базируется на мутации некоторого безусловного рефлекса, который и становится стартовой площадкой для развития будущего инстинктивного поведения. Поясняя на примере всё тех же условных древесных ящериц, представим себе следующую ситуацию: появление на исконной территории ящериц нового хищника (условных грызунов) привело к тому, что выжили лишь те представители ящериц, которые при виде быстро приближающегося серого комка шерсти пустились в бегство. Кто этого не сделал, были съедены и потомства не дали. Дальше, в течение значительного ряда поколений отбор осуществлялся уже не просто на основании реакции бегства, но и плюс ко всему на основании попыток вскарабкаться по коре на дерево. Те особи, что просто пытались скрыться среди травы или в норках, были чаще обнаруживаемы и съедаемы. Следовательно, в течение многих поколений выживало потомство тех ящериц, что волею судьбы на быстрый комок шерсти демонстрировали реакцию бегства и дальнейшие попытки влезть на дерево (в этом-то месте и начинается отбор по длине и цепкости коготков – то есть по морфологическим признакам организма). Но мы здесь рассматриваем именно самое поведение тех первых ящериц, именно развитие их реакций на появление опасных грызунов. Ведь эти реакции развивались в ходе филогенеза всего вида наравне с изменением и их телесной конституции. В течение многих поколений выживали те особи, у которых реакция на комок шерсти всегда была одинаковой – бегство и карабкание на дерево. Фактически это означает, что конкретная реакция на конкретный стимул у выживших особей обнаруживает себя как безусловный рефлекс – безальтернативный и не поддающийся контролю со стороны самой особи. Именно этот рефлекс и помогал выжить предкам, именно он генетически передался потомкам и способствовал выживанию вида в целом.

Только здесь необходимо уберечь читателя от одной возможной оплошности и заранее сказать, что не следует понимать ситуацию несколько превратным образом, поскольку такое искушение, безусловно, возникнет у многих. Суть вот в чём: не надо понимать ситуацию так, что якобы сначала у вида формируется необходимое для выживания поведение, и только затем оно каким-то образом автоматизируется, превращаясь в безусловный рефлекс, переходя в гены и становясь врождённым. Это не так.

С точки зрения дарвинизма, с позиций теории случайных мутаций, ситуацию надо понимать как раз противоположным образом – удачливыми оказывались именно те особи, у которых уже имелся безусловный рефлекс бегства на комок шерсти. То есть это своеобразная случайная генная мутация, возникшая как сбой (или как новшество) во врождённых реакциях конкретной особи. И именно в результате этого сбоя в работе генов особь ящерицы приобрела повышенную чувствительность к визуальному образу, который совпадал с комком шерсти. Эта особь первая и реагировала на этот новый стимул в их естественной среде. Она бежала первая. Следовательно, у неё и было больше шансов выжить в подобной ситуации, чем у тех сородичей, которые такого "сбоя" в работе генов не имели, а потому никак не отреагировали на появление меховых комков (условных грызунов). Эти безусловные (врождённые) реакции можно (и нужно) сравнить с всё тем же зрачковым рефлексом – когда свет падает на глаз, зрачок автоматически сужается. Это безусловный рефлекс, известный каждому. И вот если задуматься над тем, как он формировался в филогенезе, то мы сразу поймём, что формировался он не на основе поведения особей, а совершенно независимо от него, сам по себе – потому что происходило это именно благодаря случайным генным мутациям, которые такую реакцию и обеспечивали. Эти реакции оказались полезными (свет не слепил так сильно и даже предотвращал выжигание сетчатки), а потому и укрепились в генофонде многих видов (успешнее выживали те, у кого такая врождённая реакция имелась).

Ну или ещё лучше рассмотреть всё это на примере моргательного рефлекса. В норме моргание служит смачиванию глаза слёзной жидкостью, что уберегает роговицу от пересыхания. Но моргательный рефлекс также вызывается и появлением быстрого движения перед глазами – достаточно махнуть чем-нибудь перед лицом, и веки непроизвольно схлопываются. Таким образом, моргательный рефлекс выполняет сразу две функции – смачивание глаза и защита его от внешних механических воздействий. Моргательный рефлекс относится к числу врождённых – он наблюдается с первых же минут рождения ребёнка.

Здесь трудно не упомянуть, как некоторые люди пытаются доказать, что у человека есть "инстинкт самосохранения" – делают они это как раз на примере моргательного рефлекса. Они говорят : если махнуть резко перед человеком или кинуть в него что-нибудь, то он тут же закроет глаза. Это и есть инстинкт самосохранения!

Но на деле же, конечно, это совсем не инстинкт, а именно простой (даже очень простой) безусловный рефлекс – состоит он всего лишь из одного движения одного органа. А это, как мы помним, характеристика именно рефлекса. В то время как инстинкты являются рефлексами поведения в целом , то есть в них задействованы сразу целые системы органов, которые автоматически и направляют всё поведение особи в необходимую сторону.

Опровергая этот забавный пример непроизвольного моргания как доказательство инстинкта самосохранения, нужно отметить, что при моргательном рефлексе речь идёт не о самосохранении человека как такового, а именно о сохранении глаза . Поскольку это единственный в своём роде столь высокочувствительный орган, выставленный во внешнюю среду, потому автоматическое закрывание века и призвано защищать эту хрупкую оболочку. А если же речь шла именно бы об инстинкте самосохранения, то мы наблюдали бы у человека не только моргание во время броска камня ему в лицо, но и обязательное безусловнорефлекторное отклонение головы в сторону или даже уход всем корпусом.

Но, тем не менее, когда человеку бросают камень в лицо, автоматически реагируют лишь веки, а вот голова, как правило, остаётся на месте. Всякое пригибание, попытки увернуться от камня (если они вообще предпринимаются) – это уже исключительно волевой процесс, контролируемый сознанием, выучкой, сноровкой. Когда при летящем в голову булыжнике закрываются только глаза, а голова никак не реагирует – можно ли назвать данное положение вещей инстинктом самосохранения? Нет, здесь исключительно рефлекторно защищаются глаза, а голова же… Она может быть даже оторвана этим ударом, а вот глаза так и останутся закрытыми, спасёнными: для этого и предназначен данный безусловный рефлекс – для защиты глаз.

Другое дело – низшие по отношению к человеку животные, которые без малейшей выучки (автоматически) при малейшей опасности то распрыскивают вокруг себя отпугивающую слизь, то распускают зловонные запахи, то сворачиваются клубком, выставляя шипы наружу, то втягивают лапки в свой панцирь – вот это есть действительно инстинкт самосохранения, поскольку направлен на сохранение особи в целом, а не какого-либо одного её органа.

У человека же, разумеется, никаких подобных реакций не наблюдается. У человека в реакциях, как всегда, – полный раздрай и свобода выбора.

Так вот на примере этого моргательного рефлекса, который призван защищать глаз от внешних механических воздействий, и можно достаточно несложно понять, как формируется безусловный рефлекс, а уже затем по этой же схеме и инстинкт. Чтобы понять, что сформированное поведение не предшествует инстинкту, что устоявшееся поведение не превращается затем в инстинкт, это очень хороший пример. Было время, когда некоторые исследователи могли позволить себе считать, что регулярно повторяющиеся действия, повторяющиеся из поколения в поколение, затем оседают где-то в генах и позже начинают передаваться по наследству – такие измышления уже остались в прошлом, поскольку преимущественно они были характерны для исследователей конца XIX-го и самого начала XX-го веков. В современной науке превращение выработанной привычки в инстинкт уже давно никто не рассматривает, поскольку принцип случайных мутаций дарвинизма справедливо одержал верх в умах учёных.

Ещё сам Дарвин писал в "Происхождении видов: "Если бы трехлетний Моцарт стал играть на фортепиано не после поразительно малой практики, а совсем без практики, то справедливо было бы сказать, что он это делает инстинктивно. Но было бы большой ошибкой думать, что большое число инстинктов может зародиться из привычки одного поколения и быть наследственно передано следующим поколениям". Но вот в голове обывателя до сих пор остаётся довольно распространённым мнение, будто сначала вырабатывается то или иное поведение, а уже затем оно, повторяясь из поколения в поколение, переходит на генный уровень и может дальше просто наследоваться. Обыватель действительно и по сей день так считает, хотя это и в корне неверно.

Чтобы понять это, достаточно рассмотреть ситуацию под следующим углом – глазу необходимо постоянное поступление влаги, дабы не высохнуть; моргательные движения век именно эту потребность глаза и обслуживают – смачивают его слёзной жидкостью. И что мы с большей вероятностью предположим? Что миллионы лет назад первые наземные существа сначала моргали вполне осмысленно, по волевому устремлению, чтобы их глаза не высыхали, и уже потом это поведение закрепилось генетически? Или же предположим иначе – что это поведение сразу было свойственно узкому кругу существ как простая специфическая мутация в их генах, в силу чего их безусловнорефлекторная манера моргать в ответ на раздражение, вызываемое высыханием глазной оболочки, способствовало тому, что именно этот узкий круг существ и сумел адаптироваться к наземному (воздушному) существованию, ибо их глаза не высыхали и оставались функциональными? Какой вариант более вероятен? Конечно же, второй. Представить, что когда-то моргание было волевым процессом – для этого необходимо иметь необычайно бурную фантазию. Отсюда уже рукой подать и до волевого сердцебиения и волевого же выделения желудочных соков.

Разумные действия (действия волевые) никогда не участвовали в инстинктации. Они никогда не предшествовали инстинкту. Ибо последний (равно как и простой безусловный рефлекс) всегда формируется независимо, сам по себе – как случайная генная мутация, которая оказывается полезной в этой конкретной среде.

Данное положение необходимо твёрдо помнить, когда речь идёт об инстинктаци: из разумных и волевых действий никогда не возникает инстинкта. Поведение, основанное на разумных, волевых способностях, не передаётся по наследству, не уходит в генотип вида, именно поэтому оно и неспособно превратиться в инстинкт. Впрочем, обо всём этом ещё сто лет назад писал всё тот же Вагнер, когда упоминал о примерах, когда некоторые виды животных сначала оставляют потомство, а уже потом всегда и непременно совершают ряд инстинктивных действий, после чего их жизнь заканчивается. Но затем и само оставленное потомство, достигнув нужного возраста, осуществляет все те же инстинкты, которые, если и были выработаны их предком, то были выработаны уже после того, как всякая генная память уже была передана им, потомкам.

То есть потомству такое инстинктивное поведение передаётся ещё до того, как оно проявляется индивидуально в жизни конкретной их предковой особи. Что и говорит о том, что данное поведение не могло быть когда-то выработанным, ставшим привычкой и уже затем передаться генетически по наследству.

Об этом же (о невозможности формирования инстинкта на основании какого бы то ни было индивидуально выработанного навыка, в ряду поколений ставшего привычкой) говорил ещё в 1899 году и Чарльз Уитман в своей лекции "Поведение животных" (цит. по Гороховская, 2001). Уитман ставил в пример этой невозможности факты того, как сооружение кокона гусеницей никак не может быть результатом обучения, то есть это инстинктивное поведение в любом случае развивалось само по себе и не могло быть основано на каком-либо предшествующем опыте.

И действительно, если вдуматься, то, к примеру, сосательный рефлекс всякого новорожденного детёныша никак не мог быть выработан в ряду предыдущих поколений в результате какого-либо научения, которое затем просто стало привычкой, передаваемой генетическим путём. Единственно возможным и очевидным представлением является как раз его изначальная врождённость, его изначальная безусловнорефлекторная природа, которой никогда и ни у кого не предшествовал никакой индивидуальный опыт.

Характерно, что раздел лекции, в которой Уитман высказывал эти положения, так и назывался – "Инстинкт предшествует интеллекту". В общем, это положение обывателю необходимо твёрдо помнить: инстинкт не является результатом некой привычки, выработанной и осуществляемой многими поколениями вида подряд. Привычка никогда не превращается в инстинкт.

Теперь продолжим. Вернёмся к возникновению у наших условных ящериц безусловного рефлекса на появление комка шерсти (условные грызуны). Изначально этот рефлекс проявлялся в виде бегства в сторону, противоположной этому стимулу. Дальше отбор идёт по пути усложнения этого безусловного рефлекса. Если много поколений назад выжила та особь, у которой и обнаружился рефлекс бегства от грызунов, и она успешно дала потомство с этим же генетическим отклонением (рефлексом), то затем, в ряду многих последующих поколений, лучше выживали уже те особи, у которых, помимо безусловной реакции бегства, обнаруживался и дальнейший рефлекс – попытка вскарабкаться на дерево, если оно попадало в поле восприятия. То есть обнаруживался дополнительный ключевой стимул – всякая вертикальная поверхность. Так за неисчислимые множества поколений вида и формировалась эта цепь безусловных рефлексов – инстинкт. Сначала выжила и дала потомство та особь, у которой в ходе генетической мутации возник один полезный рефлекс, затем за многие и многие поколения улучшенные характеристики выживания продемонстрировала та особь, у которой в результате случайных мутаций к этому первому безусловному рефлексу, который благодаря размножению уже всецело распространился по всей популяции, обнаружился и присовокупился второй полезный безусловный рефлекс – переход бегства в вертикальную плоскость. Эта особь выживала успешнее многих своих соплеменников, а потому и размножалась лучше, распространяя свою полезную поведенческую мутацию. Через несколько десятков или сотен поколений данная проверенная естественным отбором цепь безусловных рефлексов упрочилась всецело у всех особей вида, поскольку все они являлись потомками той самой первой ящерицы, у которой эта полезная мутация однажды возникла.

Описанную выше схему инстинктации В.А. Вагнер (2005b, с. 84) называл уклонениями инстинктов, подразумевая такое явление, когда в инстинктивных реакциях одной конкретной особи проявляется такая специфическая особенность, которая прежде вообще не была присуща представителям этого вида животных. То есть ключевым фактором в данной схеме инстинктации является именно возникновение некоторого аспекта поведения впервые в истории вида, проявившегося сначала у одной конкретной особи.

Вагнер описывал некоторые известные ему примеры уклонений инстинктов, когда те вполне могли сыграть свою роль в формировании нового инстинкта, если бы внешние условия вдруг изменились. В норме тарантулы (Trochosa singoriensis) строят в земле обычные вертикальные норы. Но порой у некоторых единичных особей встречаются такие особенности в постройке, которые Вагнер окрестил навесами – это своеобразное сооружение из паутины с одной стороны норы, которое слегка поднимается над землёй и незначительно прикрывает нору. За многие годы изучения вопроса Вагнеру доводилось встречать разные по степени выраженности "навесы" у нор тарантулов – от едва заметных, едва выдающихся из земли до значительных по размерам полноценных навесов, которые накрывали собой фактически всю нору, делая её почти незаметной сверху. Затем Вагнер подметил закономерность: "навесы" у нор тарантулов очень редко встречались в центральной полосе России, но чем южнее, тем чаще они проявлялись и тем более существенными становились. Связано это территориальное разделение по наличию навесов, по всей видимости, оказалось с числом хищников, угрожающих тарантулам в той или иной местности, в той или иной климатической полосе – как известно, чем севернее, тем меньше у паука врагов, и чем южнее, тем их больше. А "навес", служащий своеобразным прикрытием норы с одной из сторон, в некоторой степени уменьшает число врагов, могущих заметить нору и спуститься в неё. В тех же случаях, когда "навес" вовсе достигает существенных размеров и фактически прикрывает собой значительную часть норы, то вход в неё оказывается открытым уже не со всех сторон, как прежде, а лишь с одной – где "навес" и заканчивается. То есть чем южнее, тем больше естественных врагов оказывается у паука, а чем больше врагов, тем больше "навесов" встречается у нор тарантулов – связь прямая.

Главное, на чём делает акцент Вагнер, это то, что "навесы" являются новым элементом в гнездостроительном инстинкте тарантула. Именно на уклонениях инстинктов Вагнер делал основной акцент в процессе формирования новых инстинктов.

Второй механизм, в известной степени имеющий отношение к инстинктации, можно проиллюстрировать, если привлечь для этого упоминавшиеся в предыдущем разделе внутривидовые колебания в реализации инстинкта: когда в рамках строго очерченного видового шаблона инстинкта у какой-либо особи случается лёгкое отклонение при совершении этого действия. Это явление носит именно незначительный характер в качественном плане, который и подчёркивается термином "колебание". Но, несмотря на всю несущественность таких внутривидовых колебаний, которые фактически не выходят за рамки видового шаблона, в эволюционной перспективе подобные колебания могут выливаться в довольно существенные изменения в схеме инстинкта.

В предыдущем разделе в качестве примера внутривидовых колебаний инстинкта приводилась иллюстрация в виде условного охотничьего племени, каждый представитель которого имеет инстинкт по метанию в свою жертву копья (только надо не забывать, что пример этот именно условный, поскольку любая человеческая деятельность является самой непригодной демонстрацией для какого бы то ни было инстинктивного поведения). Большинство представителей племени бросают копьё только после совершения трёх предварительных шагов, но некоторые же (очень немногочисленные) представители делают бросок всего после двух таких шагов, а некоторые (столь же немногочисленные) наоборот – бросают копьё аж после четырёх предварительных шагов. В итоге усреднённый шаблон инстинкта содержит именно три шага и дальнейший бросок копья. А бросок после двух или четырёх шагов – это и есть те самые внутривидовые колебания в реализации инстинкта.