– Займешься? – попросил я Виталину.
– Идемте, недобросовестные товарищи, будете подписку давать, – велела она, поднимаясь на ноги и увела журналюг.
Я выключил забытый проектор и начал оправдываться:
– Извините, Борис Николаевич, я не жадный, но «Фонд» теперь еще и целую космическую программу содержит.
– А еще совхозы и город, – кивнул он. – И санатории, и еще бог весь что. И репортаж-то неплохой, ты бы внимания не обратил, я бы, может, в конце и заметил, что что-то не так, но что реклама… – пожал плечами.
– Согласен, – кивнул я. – Такого же уровня и редко – вреда никому не будет. Хорошо, что вы на меня не обижаетесь.
– Включай, досмотрим, – кивнул он на проектор. – В эфир пустим, а то пойдут слухи, что наши журналисты кооператоров обманывают.
– Нам такого не надо, – согласился я, и мы досмотрели репортаж.
– Приемлемо, – вынес вердикт Борис Николаевич.
– Вполне, – согласился я. – Под конец первой недели пустим, а то нечестно перед другими журналистами будет.
– Если эти догадались – могут и другие догадаться, – ухмыльнулся Полевой.
– Могут, – согласился я. – Их «масштабировать» не будем, а поругаем и попросим исправиться.
– Рули! – делегировал он мне и поднялся на ноги. – Пойду я, дела.
– До свидания, Борис Николаевич, – попрощался я. – Я к вам с Ленноном может зайду на днях.
– С кем? – удивился он.
– С Джоном Ленноном, который «Битлз».
– Он-то какими судьбами? – фыркнул он. – Приводи, чаем напою, матрешку подарю – все как положено. Только заранее предупреждай.
– Конечно! – пообещал я.
– Бывай! – велел он мне и ушел.
Оставшись в одиночестве, вынул бобину из проектора и дождался Виталину.
– Кооператора найдут, секретность и содействие обеспечат, – отчиталась она о проделанной работе.
– Отлично, – одобрил я, и мы поехали обедать в местный «Потёмкин».
По пути нам попался очень удачно следующий по тому же адресу из НИИ ученый Владимир Васильевич Крылов.
– Здравствуйте, давайте с нами! – позвал я его.
– Какая-то суета в Хрущевске со вчерашнего дня стоит, – заметил он, забравшись на заднее сиденье.
– Интуристы приедут важные, – кратко объяснил я. – Из капстраны. Над чем нынче работаете, Владимир Васильевич, если не секрет?
– По большей части – над диссертацией, – с улыбкой ответил он,
– «Производительные силы развивающихся стран и формирование их социально-экономической структуры», правильно? – чисто для порядка уточнил я.
– Так, – подтвердил он. – Меня интересуют не только докапиталистические структуры, но и капитализм – в различных его проявлениях, капитализм как мировая система и особенной такой элемент этой системы, как так называемые развивающиеся страны, или «третий мир». Я считаю в корне неверным видеть в докапиталистических укладах современного мира пережиток «докапиталистической» эпохи, нечто такое, что капитализм не успел переделать под свои нужды. Уклады вроде плантационного рабства, частно-земельной собственности в Индии, латифундий в Латинской Америке я считаю правомерным рассматривать как результат деятельности капиталистической системы.
– Нет места в мире, куда не дотянулся бы капитализм, – согласился с ним я. – И его тлетворное дыхание ощущает на себе даже спрятавшееся в непролазных джунглях племя пигмеев.
– Верно, – одобрил Владимир Васильевич и немного пожаловался. – А вот в Москве меня очень многие критиковали.
– Им с Москвы первобытный коммунизм лучше видно, – ухмыльнулся я.
– Лучше! – гоготнул Крылов.
Мы перебрались из машины в ресторан, сделали заказ, и я заметил:
– Вообще ваши тезисы довольно неудобные. У нас очень многое держится на идее о том, что при первобытном коммунизме человек миллионы лет жил, а при капитализме – жалкие сотни. А у вас получается первобытным как раз таки капитализм.
– Я ведь не имею ввиду историю, – поморщился он. – А про современные нам, неразвитые регионы.
– Извините, – покаялся я в собственном тупоумии. – Продолжайте, пожалуйста.
– Сохранение укладов, отличных от капитализма, в мировых границах капиталистического строя может быть понято не только как неполное осуществление прогрессивных тенденций капитализма, но и как проявление консервативных тенденций того же самого капиталистического строя. Наличие в конце капиталистической эпохи отсталых в экономическом и многоукладных в социальном отношении стран – есть особое периферийное проявление самих универсальных законов капитала, – выкатил он заключение.
– А вот это уже очень удобно, процитирую вас при случае, – с улыбкой пообещал я.
– Плох тот ученый, который не любит цитируемость, – улыбнулся он в ответ. – Главное – вывод не забудь: в рамках ставшей на ноги мировой капиталистической системы устранение отсталых форм производства и борьба с воспроизводством докапиталистических форм суть задачи уже не буржуазные или буржуазно-демократические, а антибуржуазные.
– Наши враги и диссиденты любят рассказывать о том, как глупо тратить народные деньги на помощь условной Африке, – кивнул я. – Мол, из первобытно-общинного строя сразу в социализм не прыгнешь.
– О том и речь! – одобрил Крылов. – Если не «прыгнут» в социализм – останутся в своих пережитках навсегда, потому что буржуазия не видит перспектив в постройке неграм школ, ПТУ и заводов – вложений много, проще разместить производства там, где все вышеупомянутое уже есть. А мы за век-другой товарищам неграм и классовое сознание привьем, и лучшее в мире образование дадим, и вместе на могиле капитализма спляшем.
– Обязательно, Владимир Васильевич! – пообещал я, отставил пустую тарелку из-под гречки с сосисками и поднялся на ноги. – Пора нам.
– Интуриста встречать – задачи сложная, – стебанулся он, пожимая руку.
– Далеки они от осознания природы производительных сил, – сымитировал я грустный вздох. – Но ничего – перевоспитаем.
Глава 3
Выслушав меня за кулисами актового зала (спрятался тут чтобы народу собираться не мешать) и совсем не удивившись новости, Оля пожала плечами:
– Леннон так Леннон. Тоже мне важный гость.
В школьной форме с белыми бантиками выглядит очень мило.
– Я больше за невесту Кима переживаю – папа просил с ней немножко подружиться, и я боюсь не справиться, – призналась она.