Самый лучший коммунист. Том 2

– Споете мне?

Дети посмотрели на учителя, тот – на Зохана.

– Лишь бы не ревели, – отмахнулся тот.

– Ан, цвай, драй, – отсчитал педагог.

Деточки затянули:

– Кролик в норе, сел и уснул, сел и уснул…

Мы свернули в коридор слева от алтаря.

– Бедный кролик, ты заболел?

Открыв правую дверь, Зохан шагнул на верхнюю ступеньку лестницы и щелкнул выключателем. Маломощной лампочки на потолке едва хватало, чтобы рассеять мрак над ступенями. Ниже – темнота.

– Что ты больше не можешь прыгать? Бедный кролик, ты заболел?

Это определенно тот самый, довоенный еще подвал, план которого мы с мужиками из «Девятки» рассматривали в числе прочих чертежей зданий, которые нам предстояло осмотреть. Сейчас или никогда!

– Кролик хоп!

Я посмотрел на немецкого педагога, дождался встречи взглядами и перевел свой на идущего впереди него Шломо. Он сделал страшные глаза в ответ. Пох*й, главное – не мешай.

– Кролик хоп!

Левая рука вынула из кармана брюк спецручку, пальцы отработанным движением выщелкнули тонкое, но очень острое лезвие, котором я не менее отработанным движением перехватил глотку Зохану.

Металл прорезал плоть, хрящи и сосуды с испугавшей меня легкостью – это настолько просто убить человека?! – но, не дав себе запаниковать…

– Кролик в норе, кивает и плачет… – дети в темноте и за нашими спинами не заметили происходящего, в отличие от Шломо, на щеку которого попала струйка крови подельника.

Он начал оборачиваться…

– Доктор приехал и выписал лекарство! Зайчик, глотай…

…но что-то сделать уже не успел – его горло тоже потеряло целостность, и он повторил за Зоханом пантомиму «роняю автомат и пытаюсь руками собрать шею как было».

– Кролик в норе прыгает и прыгает…

– Быстрее! – влепил я ошалело глазеющему на два оседающих на лестницу трупа педагогу пощечину. – Тащи детей вниз, там другой выход!

– Дети, наперегонки вниз! – придал тот мотивации ученикам.

Прижавшись к стене, я пропустил перепрыгнувших трупы хасидов детей и закрыл дверь – изнутри нашелся очень симпатичный засов с мое запястье толщиной, сама дверь из тяжелых досок, а стрелять через нее смысла нет – мы будем далеко внизу.

Вынув из кармана динамо-фонарик – череда покушений и неприятностей сделала меня жутко запасливым, и, жужжа ручкой, по влажным доскам дошел до стены, около которой педагог построил детей.

– Посвети, – вручил ему девайс и все той же спецручкой – она очень крепкая – поддел доску, обнажив кусок открытой ржавой здоровенной трубы, изгиб которой уходил в сторону улице.

Еще две доски, и педагог спрыгнул в трубу, а я начал подавать ему недовольных – воняет просто жесть, это же старый как сам Мюнхен коллектор – ребят. Семь наполненных слезящимися от вони глазами, клаустрофобией, тошнотворным хлюпаньем под ногами брожений по трубе, мы увидели дневной свет и уперлись в проржавевшую решетку, за которой мы увидели ведущий к мелкой речке заросший пожухлой травой склон. На том берегу продолжался славный город Мюнхен.

Где-то над головой взревел вертолет, ожила визгами сирен и треском моторов дорога. Дети начали кричать, но за таким фоном хрен кто услышит – нужно выбираться. Подсунув спецручку под решетку, я извинился перед КГБшным НИИ-производителем и надавил ногой.

Ценный девайс погрузился в жижу, чтобы остаться там навсегда – хватит с меня коллектора – а решетка послушно снялась с петель, и мы дружно бросились вверх по склону, к дороге.

Глава 7

Первая машина – БМВ с сидящим за рулем упитанным бюргером – проехала мимо. Не осуждаю – вне СССР я бы тоже скорее всего проигнорировал толпу грязных голодранцев под предводительством похожего на начальника концлагеря взрослого. Детский и подростковый бандитизм – это большая беда, и только Пионерская организация….

С воем сирены остановившаяся возле нас полицейская машина помешала додумать мысль.

– Я – Сергей Ткачев! – сразу взял я быка за рога. – Мы с херром учителем вывели детей-заложников из церкви!

Пара полицейских, надо отдать им должное, среагировала правильно – один остался общаться по рации, а второй – общаться с нами:

– Всех детей?

– Всех детей, – подтвердил я. – Наши спортсмены, их родители, – указал на ребят. – И зрители остались в церкви. Двое террористов мертвы, осталось восемь. Я пошел звонить.

Оставив народ позади, я перебежал дорогу и снял трубку висящего на стене симпатичной двухэтажки телефона-автомата. Монетки… Номер…

– Серега, ты живой?! – ответил мне взволнованный голос помощника товарища Громыко.

Вот бы на Родину звонить уметь.

– Детей вывел, взрослые там, – не стал я тратить время впустую. – Минус два террориста. «Альфа» летит?

– «Альфа» летит, – подтвердил он. – Где ты?

Посмотрев на табличку с номером дома и улицей, продиктовал и повесил трубку. Теперь можно просто сесть вот здесь, на теплый бордюр и ждать, когда приедут свои – я сделал все, что мог, и очень надеюсь, что террористы не взбесились от незапланированных потерь и не отыгрались на наших. А что я мог? Покорно сидеть в подвале и ждать смерти? Четырнадцать спасенных детей помогут успокоить совесть – вон скорая приехала, а значит как минимум с ними все точно будет хорошо.