Всегда жить Человеком!

Ожгла! Ох, и подпалила мои сопливо-мальчишеские «крылышки»! Помню, что остолбенел на час, только глазами-ртом хлопал… И думал, думал, думал…

Удивительно, но дошло-подняло, и просветлило-провзрослело!

И больше не было у меня никого и никогда «в списке». И даже не одна еще Любовь прозвенела за мой долгий путь земной, но…

Каждая Она, в уникальную «Эпоху-Нашей-с-Ней-Жизни», были, есть и будут навсегда – «Единственная и Любимая»!

«Мартышка»?

«Ну, как? Как ей сказать? Тем более, такой!» – мучился Сергей, добираясь домой, после окончательно-решительного разговора-ругани в их фирме.

Думал он о своей молодой жене, которую считал пустой и легкомысленной приживалкой.

«Да, удивительно-неземно красива: до моего постоянного озноба-желания, и облизывания завистливого всех, кто её видел! – ворочались тяжелые мысли. – Но, она – „мартышка“! Покажет ей кто-то другой „банан“ золотой, и „прощай Серёженька“!»

Сколько не затягивал поездку, да и ноги не несли со стоянки, но всё ж дотащился до квартиры.

Маринка встретила у порога, ничего не говоря, помогала раздеться.

Повела на кухню, налила виски ему и себе, заставила выпить, отпила сама, и заговорила:

– Грязная тварь он, шеф твой бывший… Позвонил мне сегодня! Трещал, радостно, что: «всё, девочка, теперь ты свободна»; а тебя он «выставил из фирмы», и «подвел под статью»! Что у тебя «счета все заморожены», а меня он «ждет, прямо сейчас». Ох, и разозлил, гадёныш! Дешевкой меня считает, крыса склизкая! Так бы и плюнула в его мерзкую рожу! Но остыла, села думать… И надумала: сдам золото-брюлики, что ты мне надарил; найду работу, переводчики нужны… Хватит нам на время, на адвокатов… А затем… Не знаю, как выпутаемся, но нас, всё же, двое… Правда?

«А ты, оказывается, совсем не «мартышка»! – подумал Сергей, и назвал её истинным именем:

– Правда… да… Правда!