Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир
Нигде в Центральной Азии так ясно не видна полная зависимость человека от им же созданных оросительных каналов, как здесь, в этом богатом и процветающем оазисе Яркенд. Подобно тому, как на западе Европы предприимчивые и трудолюбивые голландцы отвоевывали землю дюйм за дюймом у моря, так и здесь, в глубинах огромного континента Азии древние уйгуры, или, возможно, таинственный народ Homo alpinus175, отвоевывал клочки земли у всепоглощающего океана песка под названием Такла-Макан.
В нескольких верстах далее тропа выводит к поросшим высокими деревьями и кустарниками берегам другой реки, очень широкой, напоминающей реки центральной России. По сути, и она тоже является не рекой, а очень древним рукотворным каналом. В верстах двух выше, там, где берега близко подходят друг к другу, сооружен мост. Вдоль зелёных полей, садов, огородов и плантаций дорога незаметно приближается к высоким городским стенам Яркенда, почти скрытым большими тенистыми деревьями: белыми и пирамидальными тополями; восточным платаном, деревом «пагодой» – Sophora japonica176; Zizyphus vulgaris177 и другими.
Яркенд, или Город на утёсе, китайцам известен как Шачэ178.
Весьма характерно, что китайские названия населённых пунктов, обычно, не имеют ничего общего с названиями местными, которые, как правило, являются очень древними. К тому же китайские власти их часто меняют без всяких видимых причин. Например, Кашгар китайцы называют Фушу; Урумчи, столицу провинции Синьцзян, они именуют Дихуа, хотя до 1921 года город носил название Тивфу, в то же время в почтовых и телеграфных отправлениях он официально значится как Дидха. Потому так плохо обстоит дело с пониманием китайских исторических трудов, и так трудно доверять описаниям китайских географов и путешественников, что в них часто бывает невозможно определить место, город или народ, о коих идет речь.
На подходе к Яркенду. (R.B. Shaw, рисунок. 1868)[17]
Яркенд состоит из двух частей: Новый город окружен высокой глинобитной стеной, населен в основном китайскими чиновниками, купцами и тому подобной публикой; Старый город, расположен на небольшом расстоянии от первого, его стены, также глиняные, пребывают в плачевном состоянии.
Оба города соединены широкой улицей с лавками и складами. На возвышенном участке её расположилась Шведская миссия. Руководители посольства, доктор Нистрём179 и миссис Нистрём, любезно пригласили меня остановиться у них и оказали мне самый радушный прием. Я пробыл с ними неделю, ожидая вьючных лошадей и проводников для моего каравана, готовил палатки и занимался тому подобными приготовлениями. У меня остались живые воспоминания о том времени, преисполненном доброты, мира и покоя.
Ворота и городская стена Яркенда. (F. De Folippi, 1924)[1]
Территория посольства хорошо спланирована и включает в себя ряд основательных зданий, таких как церковь, больница, ферма, хозяйственные постройки, мастерские и т.д. Во время моего пребывания как раз строился гостевой дом для путников из дальних городов; исполнялся он в местном стиле и обещал быть очень комфортабельным. Также обустраивался большой приют для детей-сирот местных жителей. Во всём являлось рвение бескорыстных людей, посвятивших все свои силы и средства на благо окружающих людей, в общем-то, совершенно чуждых им по языку, вере и образу мыслей. Окно моей большой светлой комнаты выходило в прекрасный тенистый сад, где хорошо было провести за чтением свободные минуты. Здесь было множество цветов и редких интересных деревьев: гледичия, G. Tracanthoides180, с огромными иглами; белые акации; несколько огромных очень красивых ив (вероятно, Salix microstachys181) с длинными, тонкими ветвями, длинными узкими листьями и стволами, покрытыми зелёной корой. Великолепные виноградные лозы свисали со шпалер, а персиковые деревья были украшены спелыми ярко-красными плодами. Женщины-сартки в своих праздничных нарядах часто заходили сюда и наслаждались великолепием сада.
Шведская миссия в Яркенде. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
Здесь, вскоре после моего приезда, мы провели настоящее собрание «военного совета», с доктором Нистрёмом в качестве председателя. Присутствовали: почти все члены посольства; Гулям Хан182, британский аксакал (неформальное обозначение лидера общин британских подданных); семь местных сартов, караванбаши, т.е. предводителей караванов, и так далее, все опытнейшие люди. Один из них, большой, высокий, крепко сложенный парень со всклокоченной бородой, живо напомнил мне изображение с древне-ассирийского барельефа. Обсудили: состояние дороги, предложения караванбаши, выбор маршрута и т.п. вопросы, которые необходимо решить, прежде чем отправиться в долгое и трудное путешествие. Существуют три пути на высокогорье Каракорума: через Санджу, Килиан и Кёк Яр (или Кугияр). Последний – самый лучший, но не всегда доступен; к счастью, согласно сведениям, уже был открыт. Отъезд назначили на следующую пятницу, так что у меня оставалась неделя для изучения города и окрестностей Яркенда.
В воскресенье в церкви состоялось богослужение, на котором присутствовали и местные жители, преимущественно женщины, празднично одетые, с цветами в волосах. Помимо новообращенных христиан, в здешний храм иногда заходят мусульмане, дабы послушать пение и, с ещё большим интересом, – послушать проповедь, читаемую на их родном языке.
После службы мы посетили детский приют, где за сорока четырьмя детьми разного возраста присматривала женщина, член миссии. Полные жизни мальчишки и девочки выглядели ухоженными, их румяные щечки светились здоровьем. Все они были выходцами из самых бедных сословий – бывшие уличные оборванцы, нищие, беспризорники и подкидыши. Каким бы успехом ни венчалось распространение Евангелия среди взрослых туземцев, не может быть никаких сомнений в том, что чудесное избавление от голода, болезней и смерти этих брошенных созданий, воистину, есть дело богоугодное, делающее честь Шведской миссии. Однако именно таковое возбуждает особую ненависть фанатичных мулл и проповедников ислама. Не раз они обращались с жалобами к даоиню: «Шведы забирают наших детей и, вопреки шариату, обращают их в христианство!» – «Тогда почему же вы сами не устраиваете приютов для своих брошенных детей и не воспитываете их в соответствии с шариатом?» – резонно ответствовал китаец. Но мусульманская благотворительность в Кашгарии обычно не идет дальше пожертвования гроша или корки хлеба.
Дети, ученики школы в Яркенде. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
Сартские дети по своей природе кротки и послушны, подчиняются дисциплине и, как правило, хорошо себя ведут. В свою бытность в Пишпеке мне доводилось посещать два сиротских приюта, один для магометанских детей, другой для русских, причем в обоих случаях хозяйками были русские женщины. Дети первого могли служить образцом послушания, их воспитательницы не находили слов, воздавая хвалу своим подопечным; я часто имел удовольствие наблюдать за их играми. Но дети русского приюта были сущим бедствием; воровские набеги на соседские дома были наименьшим злом, причиняемым этими подающими надежды будущими строителями социализма. Несчастная хозяйка и воспитатели русского приюта пребывали в самом угнетенном состоянии духа.
Если бы не терпимость китайских властей Кашгарии, здешняя благотворительная деятельность миссионеров вряд ли была бы возможной из-за фанатизма населения и откровенной враждебности мулл. Причины неудач христианского проповедничества в мусульманских странах и широкого распространения ислама среди примитивных народов кроются в сложности духовных истин христианского вероучения. Они непонятны, в частности, для сарта, чьё мировоззрение зиждется на понятиях сугубо материальных: выгода, житейское благо и т.п., а духовные идеи ему чужды, он не имеет о них даже малейших, самых отдаленных представлений. Ислам же, напротив, прямолинеен, удобопонятен и материалистичен, в жизни земной он требует от истинно верующих выполнения чётких и прямых обязанностей. Учение о столь желанном Воздаянии, обещаемом верующему в жизни будущей, им не только понятно, но в определенной степени знакомо. Одним из препятствий на пути распространения христианства служит мало осознаваемый в Европе факт, что мусульмане признают и Ветхий Завет, и учение Христа, хотя последний для них, конечно, является всего лишь пророком. Авраам, Исаак, Иаков, пророк Енох, Иисус Христос, Богородица – все они суть святые в глазах магометанина. Действительно, Магомет карал смертью за богохульство против Иисуса Христа и Богородицы. Вследствие таковых посылок, мусульмане, имея лишь поверхностное представление о христианском учении, смотрят на христиан как на людей, погрязших в старых убеждениях, и считают веру свою более совершенной, а себя – более просвещенными.
И последнее, но не менее важное обстоятельство: самым большим препятствием для обращения восточных людей в христианство является их приверженность к многоженству. Магометанские женщины смеются над европейцами, а мужчины считают нас лицемерами: «Вы делаете то же, что и мы, – говорят они, – только тайно, а мы открыто, как разрешает Закон».
Восток остается Востоком, несмотря на реформаторское рвение современных правителей. Даже многочисленные евреи Персии и Бухары, которые, вероятно, представляют собой чисто иудейский род сефардов183 и ничем не отличаются в вероисповедании от своих западных сородичей, и те ревностно блюдут обычай многоженства.
С самого начала завоевания Западного Туркестана российское правительство уважительно относилось к фанатизму туземного населения и запрещало любую миссионерскую деятельность. Генерал-губернатор Кауфман184 в организации управления подведомственной территории исходил из основополагающего принципа: «Никаких миссионеров и никаких жандармов», подразумевая под последними имперскую систему политического сыска. Сия мудрая политика во многом способствовала росту доверия местного населения к русским. Видя, что их религия, образ жизни и обычаи остаются нетронутыми, и понимая, что никакая опасность им в данном отношении не угрожает, туркестанское население быстро подчинилось российским властям и успокоилось. Г.У. Беллью185, один из членов экспедиции Форсайта в Китайский Туркестан, с величайшим уважением отзывался о политике России в Средней Азии и о положительных воздействиях её завоеваний на судьбы народов, ранее страдавших от произвола азиатских деспотий.
В Яркенде можно видеть своеобразное свидетельство религиозного рвения здешних мусульман. На улицах и базарах стоят многочисленные деревянные ящики, похожие на почтовые. Таковые суть не что иное, как приёмники макулатуры, ведь бумагу, как средство начертания Слова Божьего, не надлежит выбрасывать бездумно и применять для нечистых целей. Немецкий археолог, доктор фон Лекок, рассказывает, как некие индусы в Яркенде, прознав, что в его ящиках находятся старинные рукописи, попросили разрешения сотворить над ними молитвенный ритуал. Они окропили ящики водой, возложили на них цветы и принялись ходить вокруг них, торжественно распевая свои священные гимны.
Базар в Яркенде. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
А вот отношение китайцев к печатному слову, конечно же, совсем иное. В 212 году до Р.Х. император Шихуан186, первый из династии Цинь, издал самый неукоснительный приказ о том, что все книги, кроме календарей и тех, что связаны с магией, должны быть сожжены, а за неповиновение полагалась смертная казнь. Историческая запись повествует, что четыреста шестьдесят учёных мужей были заживо погребены за отказ подчиниться высочайшему приказу. Даже труды Конфуция, и те погибли; к счастью, после смерти философа удалось разыскать несколько втайне сохранившихся копий его сочинений. Император Сюань из княжества Вэй, умерший в 295 году до Р.Х., приказал похоронить вместе с собой всю свою библиотеку. Его гробница была случайно обнаружена через пятьсот семьдесят четыре года, что во многом содействовало восстановлению китайской литературы и философии. В наше время, в 1900 году боксеры187 приказали сжечь все библиотеки вообще.
Китайская часть базара в Яркенде отличается от сартской своею чистотой, большим разнообразием лавок и магазинов, чьи фасады украшены фантастическими рисунками. Удивительно, до чего же много женщин занято торговлей на местном базаре. Они редко закрывают свои лица и пользуются большей свободой, нежели в Кашгаре, где, как говорят, их затворническое существование было введено только в последней четверти девятнадцатого века под влиянием ревнителей веры из Ферганы.
В Яркенде можно встретить немало мужчин и женщин, страдающих гипертрофией зоба, часто достигающего огромных размеров. Ныне общеизвестно, что таковая (базедова – перев.) болезнь обусловлена неправильной функцией щитовидной железы из-за недостатка йода, и в этой связи примечательно, что китайцы, чисто опытным путём открыли профилактическое средство борьбы с нею: это вид морской водоросли с высоким содержанием йода188, которая являются очень важной овощной пищей у китайцев. Несмотря на огромное расстояние, они умудряются доставлять её в сушёном виде в Кашгар. Возможно, существует связь между распространенностью гипертрофии зоба и чрезмерным развитием бюста у женщин Яркенда, который зачастую бывает совершенно непропорционален их росту и телосложению. Увеличение зоба здесь редко сопровождается кретинизмом, в отличие от того, как это имеет место быть в Швейцарии. Туземцы связывают болезнь с употреблением некипяченой воды.
Вход на кладбище в Яркенде. (Ph.C. Visser, 1930)[11]
Один мой знакомый, инженер, много лет проработавший в Восточной Бухаре, рассказывал мне о некой деревне в долине Каратегин189, жители которой пользуются источником воды, известной своею способностью к развитию женского бюста. Понятно, что сей чудодейственный источник пользовался изрядной популярностью среди представительниц прекрасного пола Бухары, его посещали многие женщины, которые преодолевали огромные расстояния единственно ради улучшения своих форм. Мой друг проникся, было, энтузиазмом к идее превратить столь достопримечательное место в курорт для европейцев. И кто знает, если бы не Великая война и русская революция, он, возможно, смог бы воплотить свою идею в жизнь. Но даже при том, современная мода погубила бы её, разве что женщины вернулись бы к старым и лучшим идеям. Donna e mobile!190
5 сентября я выехал из Яркенда в свой долгий путь, напутствуемый молитвами и наилучшими пожеланиями друзей. Мой караван состоял из девяти вьючных лошадей, одного мула, пяти керекеши (погонщиков), и караванбаши (главы каравана). Мой слуга, Саламат-хан, был выходцем из Кашмира, поселился в Яркенде и женился на дочери старого учёного муллы, дававшего уроки тюркского языка в посольстве. Жена накануне вечером наградила его сыном, и он был счастлив, восприняв это как знак особой благосклонности со стороны Аллаха и как хорошее предзнаменование.
В деревне Кёк Яр к нам должны были присоединиться пять верблюдов для транспортировки корма для лошадей.
– Верблюды вряд ли смогут пройти дальше Ак-Тага, – предрек караванбаши, – хотя, если будет хорошая погода, возможно, они дойдут до перевала Сассер-ла, но вот пройти через него они всё равно не смогут.
Я спросил его: «А как же пройдем мы?»
– Худай халаса. Если Господь пожелает, то бхоти191 придут к нам на помощь со своими кутами, яками, и мы пройдем на них по льду Муз-тау (Ледяная гора).
– То худшая часть всей дороги, – продолжал он, – от Ак-Тага до Сассер-ла. Там место, где и люди и звери имеют тутек, где они задыхаются, лошади заболевают и мрут на обочине, а люди с трудом ставят одну ногу перед другой; у многих идет кровь из носа и горла; люди не могут разгрызть свою пищу и умирают от голода.
Я взволновался: «Так как же нам предотвратить этот самый жуткий тутек?»
– Очень полезно есть абрикосовые косточки. Мы получим их запас в Каргалыке. Трудный участок дороги, где есть тутек, займет шесть-семь дней, а после будет легче, – успокоил он.
Но я не унимался: «Хорошо, но что вы делаете, когда у лошадей тоже тутек?»
Он пожал плечами.
– Ихтиар худай, тахир! – ответствовал он. – Такова воля Всевышнего. Делать нечего. Единственное – идти как можно медленнее, и не давать им ячмень.
Таковы были радужные перспективы пути чрез высоты Каракорума к истокам Инда и хребтам Гималаев.
Покидая древний город Яркенд, мы двинулись по дороге меж рисовых плантаций в окаймлении стройных тополей. Над посевами, залитыми водой, порхали сотни перелётных куликов и белых чаек. Примерно в семи верстах мы встретили наших добрых шведских друзей, которые ждали, дабы по кашгарскому обычаю устроить для нас дастархан, благословить мой путь чаем, превосходным русским супом, великолепным пловом и замечательным кофе.
Доктор Нистрём произнес прощальную проповедь на тюркском, призывая благословение Всевышнего нашему предприятию. Чутко внимали его словам керекеши, караванбаши и все прочие участники похода.
Глава VI. В Кунь-Лунь
Дорога шла по возделанной земле в тени деревьев, через поля риса, сорго и хлопка, по мостам через раздвоившееся лоно реки Яркенд и, примерно через шесть вёрст вывела на широкую гравийную пойму, где река разбилась на множество рукавов с островками, поросшими кустарником. Река приняла характерный вид горного потока, что несет вниз массу песка и гравия и, разливаясь широкими потоками на относительно ровной местности, постоянно меняет очертания своего русла. В Туркестане реки относятся к тому же типу, что и По в Италии. Некоторые рукава легко преодолевались нашим караваном вброд, но другие приходилось пересекать на плотах, похожих на плоскодонные баржи с приподнятыми бортами; на них лошади, привыкшие к переправам такого рода, запрыгивали довольно лихо. Людям, занятым на переправе, так или иначе удавалось затащить на борт тяжело груженую телегу с огромными двухметровыми колесами.
Переправа через Яркенд-дарью. (F. De Filippi, 1924)[1]
Яркенд-дарья в своем верхнем течении называется Раскемдарья; последнее есть искаженное название места Рис-Кан, дословно – «много руды», старого медного рудника на берегах реки. Иногда туземцы называют её Тизнаф (искаженное от Тызнап), на самом деле такое имя носит один из её притоков, который берет начало с перевала Янги-Даван, и более известен как Холостан-дарья192.
В нескольких верстах от реки мы остановились в деревне Посгам, и переночевали в местном караван-сарае. Его содержали несколько женщин-мусульманок – дело, совершенно немыслимое в Русском Туркестане. Но истина состоит в том, что чем дальше вы находитесь от Ферганы, очага магометанского счастья, тем большей свободой пользуются представительницы прекрасного пола. Здесь, например, они занимаются торговлей на равных правах с мужчинами. Лица большинства здешних женщин скорее относятся к так называемому арийскому или иранскому типу. Их телосложение также характеризуется классическими формами.
В половине восьмого утра следующего дня мы вновь были в пути, пролегавшем вдоль плодородных полей, фруктовых садов и тенистых аллей. Верстах в двенадцати я остановился немного отдохнуть в маленькой деревне с важной на вид «базарной улицей» с необычным названием Якшамбе, что соответствует нашему понятию о воскресном дне – таковой являлся здесь, видимо, днём базарным. Проехав ещё немного, я с недоумением увидел широкую полосу красной материи, натянутой поперёк дороги меж тополями, а чуть дальше на обочине дороги – пёстрый и элегантный навес. Под ним стояли два китайца, из коих один ряженый по-европейски; поблизости обретались солдаты с оружием, в компании лошадей и местных жителей. Как выяснилось, встречали и провожали нового амбаня, высокопоставленного чина, следовавшего в Хотан. Немного дальше нагнал я кавалькаду самого небесного сановника и всей его багажной утвари с домашним персоналом: огромные повозки, забитые скарбом, двигались вереницею; на одной из них, на вершине огромной кучи мебели гордо восседала собачонка-мопс; в других я мельком видел лица детей и женщин, молодых и старых. Некоторые повозки были запряжены мулами, на их шеях висели большие медные колокольчики, звеневшие при движении. Медленно проезжая мимо вереницы повозок, с любопытством взирал я на столь дивную процессию. Вдруг раздался звук горна, и мгновенно вся процессия встала, сарты спешились, и явились пятеро мужчин-всадников. Двое были знаменосцами, один – горнистом, а позади них на маленькой чёрной лошадке сидел на корточках на огромной белой подушке хриплый, согбенный, одурманенный опиумом старый китаец – он-то и был новый амбань провинции Хотан. Подъехав ближе к своей повозке, он спешился, взобрался на неё и растянулся на постели.
Тем временем дорога вывела к болотистой долине и по длинному мосту перешла на другой берег реки Тизнаф. Здесь я нагнал передовую конную охрану амбаня.
Амбань в Яркенде. Рядом с ним слева направо: Ph.C. Виссер, амбань, Дженни Виссер-Хоофт, Дж. Силлем. (Ph.C. Visser, 1930)[11]
– Куда это вы, товарищ? – окликнул меня один из них на своём пиджин-русском193. Он провел некоторое время в стране Советов и немного поднабрался нашего языка, включая коммунистическую формулу приветствия.
На противоположном берегу реки характер местности стал меняться. Снова видны были высокие деревья и зеленеющие поля с различными культурами, но почва стала беднее, и сувои ползучего песка то и дело пересекали дорогу. Когда до села Каргалык194 оставалось с дюжину вёрст, я остановился в деревушке отдохнуть и выпить чаю. Дорога вела дальше по тенистым аллеям, средь полей и садов, и примерно на полпути я вновь увидел натянутую поперёк дороги широкую полосу красной материи с надписью на китайском языке. Вкруг стояли пёстрые шатры, солдаты, музыканты, префект Каргалыкского уезда со штатом и горожане, местная «знать», дабы почтить явление нового амбаня.
Название Каргалык происходит от слова карга – грач, ворона, но по сути – от названия дерева карагач (вяз гладкий – перев.). Вокруг города нет стен, зато есть ворота, где амбаня ждала ещё одна торжественная встреча. Здесь дорога раздваивается, южная ветвь уходит в Тибет и Индию, а восточная – в Хотан и далее в собственно Китай, вплоть до Пекина.
У ворот, в ожидании высокой процессии, выстроилась конная стража. Завидев меня, горнист исполнил в мою честь музыкальное приветствие, то ли распознав во мне европейца, то ли приняв за кого-то из свиты амбаня.
Проехали по бесконечным узким улочкам, миновали убогий базар и выбрались на южную окраину города, где свернули в просторный и очень удобный караван-сарай. Таковой оказался на удивление чистым. Животные размещались на отдельном дворе, а жильё для путешественников находилось на другом, где имелись также помещения для поклажи и товаров. Здесь, как и в предыдущем караван-сарае, распоряжались женщины, свободные и независимые.
В караван-сарае можно было видеть местных христиан, одетых так же, как и их сородичи-мусульмане; были среди них и женщины, закрывавшие свои лица – хороший обычай, но вере христианской не свойственный.
Базар в Каргалыке. (F. De Filippi, 1924)[1]
Я пробыл там недолго, ибо явился Аксакал и пригласил меня остановиться у него. Я оставил вьючных животных и людей, взял лишь своего слугу и конюха и снова пересек город, где на северной его окраине в замечательном саду расположился дом местного старейшины. Сад небольшой, но полон фруктов и виноградных лоз. И вот что меня удивило и порадовало: виноградные гроздья были помещены в бумажные мешочки с целью уберечь ягоды от нападения ос, коих здесь великое множество. Приятно было видеть свой небольшой вклад в дело развития края: ведь именно я в 1921 году с большим успехом применил в садах британского консульства в Кашгаре таковой способ, а теперь он уже распространился вплоть до Каргалыка.
