Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир
В случае вынужденного купания зимой очень важно не переохладиться, поэтому я сразу же отправился пешком до ближайшего селения, которое было отсюда в двух вёрстах. Тяжело было идти в сапогах, полных воды, и в промокшей насквозь толстой одежде, но ходьба меня согрела. В деревне я снял мокрые вещи и надел сухой туземный костюм, который хозяин любезно мне одолжил. Выпив горячего чая, я отправился домой. Моя непроизвольная ледяная ванна не повлекла за собой никаких дурных последствий, хотя я не принимал никаких средств. В значительной степени сказалась чистота воздуха пустыни, а вот в густонаселенной местности подобное приключение могло бы завершиться иначе.
Часть II. Гонимый в даль
Глава V. Поездка в Яркенд
К весне 1924 года стало совершенно ясно, что Пекинское правительство идет рука об руку с Советами. Как только китайцы признали советскую власть, стало неизбежным появление в Кашгаре большевистского консульства, с его обычной толпой приспешников, агентов ОГПУ, агитаторов и шпионов. В том не было ни малейших сомнений. Моя передышка закончилась. Меня гнали дальше!
Да, было бы чересчур опасным безрассудством долее оставаться на китайской территории, ибо меня могли убить, или, по меньшей мере, бросить в китайскую тюрьму и препроводить в социалистический рай. В соседней китайской провинции Кульджа (Или), где под видом торговой миссии объявилась банда большевиков, уже было несколько подобных случаев. Мои друзья убеждали меня отправиться в Индию, причём выбрать путь через Каракорум – «Апогей Земли», как назвал в своё время Элизе Реклю перекрёсток заоблачных кряжей Кунь-Луня и Гималаев.
С детства путешествие в Индию по суше было для меня неодолимо привлекательно, особенно путь через таинственные области Центральной Азии. Исторический маршрут завоевателей через Персию или Афганистан стал уже банальным, его можно одолеть и на автомобиле, но лежащий к востоку от Гиндукуша и Памира всё ещё малоизвестен, ибо жизнь в тех местах не менялась на протяжении столетий.
В древнерусском народном эпосе, в наших былинах и сказаниях суть множество упоминаний о странствиях героев и богатырей, Ивана Царевича и других легендарных личностей, что ходят «за тридевять земель в тридесятое царство» в поисках таинственной Жар-птицы, знакомой английскому зрителю по одноимённому русскому балету.
Задолго до 860 года н.э., года основания Русского государства158, народы России поддерживали связь с жителями стран Центральной Азии и через них – с далекой Индией. Время от времени русские обретались в столь далёких местах либо в роли авантюристов, алчущих славы и добычи, либо в качестве рабов и военнопленных. Переходя к более поздним временам, можно отметить, что царь Пётр Великий был хорошо осведомлен о золотых месторождениях Кашгарии и даже подумывал о завоевании «Большой и Малой Бухары до реки Эркети», то есть до Яркенд-дарьи. В 1713 году тобольский дворянин Ф. Трушников159 достиг озера Куку-Нор и привез наместнику Сибири описание золотых месторождений Алтын-Тага, Золотой горы, и образцы золотоносного песка. В 1790-91 годах два армянина, братья Анатасовы160, достигли Восточного Туркестана через Индию и Тибет, и рассказали, что в районе Керии у подножия гор находят самородки золота, а также драгоценный камень юй, то есть нефрит. В восемнадцатом веке, Филипп Ефремов пробрался в Индию через Кашгар и Каракорум, сбежав из плена в Бухаре161.
Я достаточно хорошо знал Среднюю Азию, занимаясь охотой и геологическими изысканиями, объехал верхом весь Южный Урал и киргизскую степь. Именно верхом на лошади я впервые приехал молодым человеком в Ташкент, где был мой дом на протяжении стольких счастливых лет; проехал верхом весь Туркестан, Памир, Верхнюю Бухару, то есть Каратегин и Дарваз, а также Семиречье. И до Кашгара я добрался на лошадях. Вот и ныне то же древнее средство передвижения, спина животного, должно доставить меня по самой высокой и трудной дороге в мире – в Хиндустан.
В наши дни пара и машин путешественник видит мимолётно лишь малую часть страны, через которую проезжает. Иное дело – путешествие верхом на лошади с караваном, как в стародавние времена, и как до сих пор ещё, слава Богу, передвигаются по необъятным пространствам Восточного Туркестана. Нет лучшего способа узнать страну!
По сему легко понять мой восторг при мысли о предстоящем путешествии в Индию верхом на лошади и о возможности вновь оказаться в цивилизованном мире после четырехлетнего пребывания в средневековье, пусть интересного, но полного унылой тоски и одиночества.
Ныне подавляющее большинство жителей цивилизованных стран не имеют понятия о том, что на самом деле являет собой путешествие верхом в составе каравана вьючных лошадей или верблюдов. Многие, вероятно, полагают, что это некий вид развлекательной прогулки с возможностью совершить парочку хороших заездов галопом. Немногие осознают всю сложность и ответственность организации караванного перехода через пустыню. Путешественники иногда не могут сдержать улыбки, услышав наивные вопросы невежественных туземцев о землях цивилизованных, но и вопросы, что задают образованные европейцы отсталым туземцам об их примитивных землях, подчас выглядят куда более смешными, ибо задаются людьми, коим надлежит знать большее. Один мой друг, профессор, не мог толком понять, что подразумевается под понятием «пустыня»:
– Но почему, однако, они не могут питаться травой? – недоумевал он, когда я объяснял необходимость иметь в караване большое количество еды для животных.
Другой знакомый, который никогда не был за пределами Европы, выслушав долгое моё повествование о трудностях пути из Восточного Туркестана в Индию, о страшных высотах Каракорума, о ледниках Сассер-ла и Кардонга, о вершинах и пропастях в верховьях Инда, казалось, постиг картину и возымел отличное представление об услышанном. Но вдруг ошарашил меня репликой:
– Я полагаю, что в тех местах поезда ходят очень медленно, не так ли?
Возможность путешествовать как-то иначе, без механических средств, уже не укладывается в голове среднестатистического европейца двадцатого века.
– Почему вы не ехали на машине? – спросила меня однажды девушка. – Вы же наверняка умеете водить.
В деле организации моего каравана мне посчастливилось иметь помощь мистера Скрина. Без его знаний и опыта мне было бы трудно должным образом подготовиться к путешествию.
Ярким солнечным утром 24 августа 1924 года я покинул Кашгар, где, как и в старые добрые времена в России, встречать приезжего и провожать отбывающего – дело обязательное и серьёзное. Среди китайцев таковое ещё и строго обусловлено жёстким этикетом, зависящим от социального или служебного положения личности. В нескольких милях от города, на обочине дороги, мистер и миссис Скрин устроили для меня дастархан, здесь я с ними и расстался. Несколькими днями позже им тоже предстояло отправиться в Индию, но их путь проляжет через Памир и Гилгит.
Я вычеркнул себя из здешней жизни, двинувшись в путь через Янги-Шар, место летнего отдыха и охоты жителей русской колонии. Там ждали меня на прощальный обед мои друзья, там я навсегда прощался с ними в беседке под сенью виноградных лоз. Я покидал своих соотечественников, эти добрые души, живые остатки былого, обреченные на безысходное пребывание в отдаленном забытом краю. Им судьбою назначена была иная и единственная дорога, как мрачно выразился кто-то: дорога на кладбище. И сейчас, когда я пишу эти строки, многие по ней уже прошли.
Напутствуемый самыми сердечными пожеланиями друзей, я спустился с холма, где были разбиты их палатки, и долго ехал по болотистой долине по направлению к главной дороге. То и дело я оборачивался назад и каждый раз мог различить небольшую группу людей, стоящих на вершине холма и пристально глядящих мне вослед. В воздухе носились в неисчислимом количестве чибисы, и мне казалось, что своими тревожными криками они сочувствуют моему настроению. Огромные стаи скворцов стремительно и шумно пролетали мимо и садились в камышах сплошною массой птиц. Несколько коршунов парили в вышине. Пристальный взор мой витал окрест, дабы навсегда запечатлеть в памяти облик страны, которую я покидал.
Я поспешил догнать повозку, что двигалась впереди по главной дороге в Яркенд с багажом и прислугой. Подо мною был тот самый чёрный жеребец, которого мистер Скрин описывает в своей книге; молодой конь превосходно перенес весь долгий и трудный путь до Сринагара, был вынослив, силён и крепок в ногах; на протяжении всего пути, каменистого и неровного, он споткнулся лишь однажды. Была у него одна важная черта: он не был нервен и пуглив, не вздрагивал и не шарахался, как некоторые лошади, при всякой неожиданности и стороннем резком движении. На узких горных тропах и карнизах, нависающих над пропастью, лошадь, которая пятится при внезапном взлёте птицы, или прыжке зайца, представляет большую опасность для всадника. При всём при том, нервозность – распространённый порок среди местных лошадей Центральной Азии. В Кашгарии по-настоящему хороших лошадей мало, за исключением пород, завезенных из Ферганы и Афганистана, например, карабаир, славный своими лучшими качествами: красотой, скоростью и выносливостью. Или киргизская лошадь из Семиречья, часто на вид некрасивая, зато спокойная, уравновешенная, с хорошим поведением и неиссякаемой энергией, способная идти весь день напролет – качества, равно полезные в горах и на равнине. Средь лошадей местной породы в Кашгарии широко распространена лошадь карашар162, выведенная в местности близ одноимённого города в восточной части страны. Вид её своеобразен: голова прямостоячая и широкая, шея короткая и неповоротливая, грива жёсткая, щетинистая, а бочкообразное тело непропорционально большое; в целом внешне напоминает шахматного коня или лошадь с древнегреческого барельефа. Сарты любят её за простоту в обиходе и в управлении. Есть, однако, у карашара серьезный недостаток: короткие и слабые ноги, отчего часто подводит своего наездника и в этом отношении опасен. Именно одному из них я обязан случаем, произошедшим вскоре после моего прибытия в Кашгар, таковой чуть не сделал меня калекой. Я знаю примеры и других серьезных происшествий с ними, что неудивительно при их непропорциональном телосложении.
Примечательным и интересным моментом в связи с карашарской лошадью является её схожесть со знаменитой дикой лошадью Пржевальского. Помимо окраса, который очень разнообразен, и размеров, сходство очень близкое, особенно в форме головы и шеи. Более того, эти дикие лошади живут в тех же районах Джунгарии, где разводят карашарскую лошадь. Если последняя и не происходит напрямую от дикого вида, то, несомненно, имеет примесь его крови.
По ту сторону реки Гез163, которую я пересек по узкому мосту, пейзаж меняет свой вид: повсюду барханы, или дюны, наметаемые подвижными песками. Река здесь довольно широка и глубока, её воды очень холодны и прозрачны – они вытекают из озера Малый Кара-Куль (Чёрное озеро) на Памире, где отстаиваются от ледниковой взвеси. Другие реки, несущие воды тающих ледников, всегда мутны.
Вскоре после захода солнца я достиг деревни Япчен, где остановился на ночлег в довольно чистом караван-сарае. На следующее утро встал рано и уже в шесть был в пути. Движения по дороге не было, лишь сартские женщины деловито подметали улицы мётлами, так же, как подметают полы в домах Европы. Кучки мусора собирались в мешки и уносились на плечах. Сия старательная уборка была вдохновлена отнюдь не тягою к чистоте, чуждой характеру сарта. Мотив иной: почва здесь песчаная и бедная, а уличные смёты, богатые животной органикой, являются отличным удобрением для полей. По этой же причине у них здесь даже имеются общественные туалеты – роскошь, в русском Туркестане неизвестная.
Река Гез в Синьцзян-Уйгурском АО. Современный вид. 2015 [16]
Сразу за деревней дорога некоторое время шла по возделанной земле, вдоль обочин тополей и вавилонских ив, Eleagnus hortensis164, зарослей колючих кустарников, увитых клематисами Clematis orientalisy165 и ещё какими-то вьющимися растениями с белыми цветками. Справа и слева простирались поля и луга, большие пространства, поросшие тростником, с тёмно-зелёными островками тамариска, розовых цветов и высокого чия, Lasiagrostis splendens166, среднеазиатской «проволочной травы» с её пушистыми метёлками.
Пока я ждал свой экипаж, развлекался тем, что наблюдал за несколькими сартскими женщинами, толкавшимися у дверей ямэня167, местной конторы. Все были одеты по китайской моде – так у местных чиновников принято: обряжать своих сартских подруг в китайские национальные костюмы. Две из них, уже немолодые, о чём-то яростно спорили. Любопытно, что в Янги-Гиссаре женщины не прячут свои лица за чадрой.
До прибытия своей повозки я успел выпить чаю и съесть дыню, затем отправился в караван-сарай. Таковые здесь по дороге неплохо содержатся и довольно чисты, всегда можно снять отдельную комнату и устроиться с удобством, однако отдохнуть невозможно по причине изрядного количества мух. Из-за жары я потерял всякий аппетит и ел только фрукты. Вечером пошел дождь и продолжался всю ночь, значительно охладив воздух.
Утро после дождя выдалось сырым и туманным. Выехав из города, миновали старое кладбище с большими белыми мазарами, сартскими гробницами, поднялись на песчаный холм и спустились на противоположную его сторону к весьма приятному месту у реки. Справа тянулся ряд холмов, а слева протекал арык, оросительный канал.
Ямэнь в Яркенде. (H.H.P. Deasy, 1901)[15]
Здесь повстречался мне всадник, едущий по дороге навстречу. Его лошадь, прекрасное животное, являла вид безукоризненный: отличная сбруя, ковровая попона. Наездник, одетый в расшитый камзол, увенчан белым тюрбаном с кокардой и плюмажем. Его изящная фигура и одеяние тотчас же вызвали в моей памяти образ индийского гостя из оперы «Садко». Поравнявшись со мной, он поднял руку к челу в знак приветствия и произнес: «Салам!» Сей «индийский гость» разительно отличался от грязных, скверно одетых индусов, которые кишат на базарах Восточного и Западного Туркестана. Откуда прибыл он, этот первый представитель Индии, живописной и далекой, как мы привыкли её себе представлять?
Нам часто попадались встречные караваны ухоженных ослов, груженных шерстью в больших белых мешках. Поднялись на небольшую возвышенность, где на дальней окраине в небольшом оазисе с родником холодной воды в окружении нескольких ив приютилась курганча, т.е. ферма. Затем потянулась долина, где почва, изрядно пропитанная солью, поросла тростником, камышом и осокой. Миновали деревню Килпин и остановились в маленьком местечке под названием Топа (Пыльное), чтобы немного отдохнуть. Это примерно в двадцати верстах от Янги-Гиссара. Небо прояснилось, и солнце стало палить.
Пока съедал я свою очередную дыню, явились с визитом сарт с женой и принялись просить лекарств от самых разных болезней. Сарты, и особенно киргизы – большие любители медицины, и по своей простоте видят в каждом европейце врача, который в любое время, в любом месте и при любых обстоятельствах, даже когда стреляет бекасов на болотах, носит при себе полный набор аптекарских средств.
Отсюда до деревни Кызыл Гумбез (Красная гробница), на протяжении около восемнадцати вёрст дорога идет по местности, которая весьма характерна для Центральной Азии и может быть названа «эоловым ландшафтом». Бесплодная, песчаная долина под влиянием постоянных ветров превращается в бесчисленные ряды холмов, так что местами кажется, что дорога проходит ниже уровня долины, словно в траншее, а высоко расположенные корни некоторых деревьев обнажаются, так что взгляду дерево представляется как бы в вертикальном разрезе.
При въезде в село Кызыл Гумбез находится обширное кладбище и большой квадратный хауз (пруд), питаемый четырьмя обильными источниками, воды которых используются для орошения. С одной стороны расположилась гробница какого-то святого, с другой – большое supé168 меж четырёх огромных тополей. Здесь провел я ночь и рано утром отправился в следующую большую деревню, Кёк Яр (Зелёная Лощина). Путь длиною сорок пять вёрст лежал по песчаной пустынной долине, изрезанной галечными руслами пересохших рек. Вдоль дороги нередко встречались рабаты, приюты для путников, построенные из обожженного кирпича, быть может, лет сто назад; ныне заброшенные, они постепенно превращаются в руины. Иногда в них поселяется какая-нибудь нищая семья сартов. В одном из таких рабатов, расположенном примерно на полпути и находящемся в несколько лучшем состоянии, нежели иные, остановились на отдых. Место было чистым, рядом имелся хороший колодец, и росли две молодые ивы, за которыми, видимо, кто-то ухаживал в этой жаркой и засушливой пустыне.
После короткого отдыха и освежения сочным арбузом тронулись дальше. Солнце уже припекало, но дул приятный ветерок; не было мух, ранее мучивших нас, и путь был приятен, несмотря на однообразие пейзажа. Животный мир в этой пустыне скуден. Встретились только одинокая ящерица да на стенах полуразрушенного рабата – красивая пустынная сойка, Podoces biddulphi169. Езда по этой однообразной, сухой и пыльной пустыне в жаркий день должна быть очень утомительна.
Во второй половине дня достигли селения Кёк Яр – начала зелёного оазиса Яркенда. На обочине появились большие кусты тамариска, ряды стройных деревьев; великолепная аллея тополей вывела на обширный базар, миновав который, я остановился у большого ухоженного караван-сарая; здесь было место встречи многочисленных китайских купцов, следовавших в Кашгар.
В ожидании своей повозки я имел удовольствие наблюдать за прибытием китайца с молодой женой. По всей видимости, они приехали откуда-то из внутренних районов Китая и уже долгое время находились в пути; их повозка была превращена в удобный домик на колесах. Тотчас же по прибытии китайская госпожа принялась за работу, постирала белье и развесила его сушиться. Затем она помылась где-то, вернулась в свой фургон и вскоре вышла оттуда совершенно преображенная: на ней была чёрная шёлковая кофта, иссиня-чёрные волосы её, блестящие как вороново крыло, были кокетливо расчесаны и украшены искусственными цветами, маленькое личико было густо накрашено по канонам китайской моды. Нарядившись в свой «sunday best» (выходной костюм по случаю), сия китайская леди проводила мужа в снятую ими комнату, для чаепития. Было ясно, что ни долгие месяцы изнурительного путешествия, ни жара, ни песчаные бури пустынь, ни удручающее однообразие походной жизни не смогли подавить в женщине естественного стремления быть привлекательной.
Караван-сарай в Яркенде. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
А тем временем поднявшийся ветер, постепенно усиливаясь, превратился в настоящую бурю, в покрасневшее небо взвились огромные столбы песка и пыли. Оставаться на дворе было немыслимо, и мне пришлось укрыться в своей комнате; стало совсем темно, хотя было три часа пополудни. Это налетел «хотанский ветер», приносящий песчаную пыль из Такла-Макана. Горе каравану или путнику, застигнутому бурей в пустыне! Вскоре раздался раскат грома, и начался дождь, который к вечеру превратился в ливень.
Надо отметить, что в погодном отношении, небеса являли ко мне благосклонность: во время жары дожди освежали воздух, увлажняли дороги и делали моё путешествие лёгким и приятным, спасая от палящего зноя, пыли и несносных мух, которые, особенно в деревнях, способны убить всякий интерес к путешествию. Вот и тогда, после грозы воздух стал заметно прохладнее, и утро дышало свежестью, когда тронулся я в дальнейший путь. Солнце ещё скрывала тонкая дымка облаков, и зелень деревьев в садах выглядела ярче, чем когда-либо.
За деревней дорога пошла по длинной аллее в окаймлении огромных ив. Вокруг раскинулись поля джугары или сорго (Sorghum170), турецкого гороха (Cicer arietinum171), кукурузы, а также льна, который повсеместно выращивается в Туркестане ради пищевого масла – сейчас он был в полном цветении, и его ярко-синие цветы украшали поля по обе стороны дороги.
Почва оазиса Яркенд весьма плодородна, хорошо орошается и щедро снабжает своими дарами местных обитателей. Жизнь их легка, они простодушны и не предприимчивы. Иное дело в Кашгаре: бедность почвы заставила тамошних жителей развивать местную промышленность, такую как производство шкур и маты, грубой ткани из хлопка. Кашгарцы – предприимчивые дельцы, каждый год они десятками тысяч отправлялись на заработки в русский Туркестан. Подобные же обстоятельства превратили жителей Хотана в искусных ремесленников, кожевников, изготовителей войлока и т.п., подвигли на производство шёлка и превосходной бумаги, способствовали разведению и улучшению местных пород коз и овец. А вот люди оазиса Яркенд, с его щедрыми запасами воды, плодородной почвой и обильными урожаями, могут позволить себе не заботиться ни о чём, кроме своих садов и полей.
На обочинах дорог часто встречаются песчаные участки, куда вторгаются барханы, но их наступление сдерживает частичный травяной покров. Вообще, здешний сельский пейзаж довольно зелен, и на протяжении примерно пятнадцати вёрст дорога идет по долине, покрытой дикой растительностью. Здесь преобладают: верблюжья колючка Alhagi camelorum; Sophora alopecuroides – разновидность гороха172; лакрица173 Glycorrhiza glandulifera. На песчаных холмах растет Peganum harmala174, тёмно-зелёное растение с тонкими маленькими листьями и жёлтыми цветками, которое ценится местными жителями как опьяняющее средство и служит амулетом против злых духов и заклинаний. Кусты тамариска растут между дюнами и по берегам небольших живописных водоёмов; радуют взор изумрудные пятна рисовых полей.
На обочине дороги, в тени небольшого дерева на окраине песчаной дюны, сидел человек, продававший дыни. Я сошел с коня, привязал его к дереву, купил одну дыню и прилег на слегка влажном песке, радуясь возможности немного отдохнуть и освежиться. Приятно было сесть на податливый песок и вытянуть ноги после трёхчасовой езды верхом и насладиться отменной дыней, сладкой, сочной и ароматной.
Прошел караван мулов, потом несколько молодых женщин, вероятно, с соседней фермы, их лица были открыты, их волосы украшали красные и синие цветы. Скворцы стрекотали на деревьях, и мельком проносились золотистые иволги, Oriolus kundoo. Вся обстановка, сама природа дышали спокойствием и миром. Не было ни спешки, ни суеты. Восток не выносит спешки, он ценит покой, степенность и достоинство.
Я тронулся дальше и вскоре достиг небольшой деревушки из нескольких строений, приютившихся в тени высоких ив и тополей. Из одного вышел пожилой сарт, подал знак, чтобы я остановился приветствовал меня: «Салям алейкум!» – «Алейкум салям! – ответил я. – Что могу сделать для тебя?» – «Тахир, моя жена три дня мучается родами. Прошу тебя, приди, облегчи её страдания, дай ей лекарство». – «Но я не врач, и у меня нет лекарств». – «Нет, я вижу, что ты врач и у тебя есть лекарства. Я знаю, что ты из Шведской миссии и поможешь несчастной женщине».
Всуе заверял я его, что ничего не могу сделать, и что у меня нет с собой лекарств – он упорно настаивал и, в конце концов, рассердился и начал кричать на меня. Бедняга, я прекрасно его понимал: ведь он видел во мне европейца, одного из тех миссионеров, что одаривают своей помощью местное население. Я ничем не мог ему помочь, и, не желая ссориться, пришпорил коня. К моему изумлению, старик, в порыве гнева, схватился за уздечку. Мне было жаль беднягу, но раздражала его дерзость. Пришлось замахнуться хлыстом, и тогда он отстал.
Немного дальше дорога спустилась к руслу глубокой и полноводной реки, текущей меж крутых берегов, покрытых густой растительностью, и пошла по тенистой аллее вдоль берега. Слева открылось большое озеро с множеством диких уток. Затем дорога круто повернула направо, пересекла реку по нескольким мостам в месте, где русло разбилось на островки и рукава, и дальше пошла вдоль густых зарослей. Слева виделись высокие песчаные дюны, красноватые после недавнего дождя, но с отчётливым зеленоватым оттенком. Вся местность здешняя, по-видимому, ранее была пустыней, до того, как орошение превратило её в цветущий сад. Но нет даже смутных преданий о том, когда именно это произошло.
Собственно говоря, упомянутая река – это вовсе не река, хотя и похожа на неё. На самом деле это арык, оросительный канал, прорытый неведомо кем в давно забытую эпоху: протекая «сквозь тысячелетия», он так углубил и расширил своё русло, что внешне стал похож на реку. Только в самом своём начале, «истоке», выше Яркенда, где канал перехватывает воды реки Тизнаф, раскрывается рукотворное происхождение влаги, дарующей жизнь безводной пустыне. Стоит разрушить «исток» этого и других каналов оазиса Яркенд, и вся страна быстро иссохнет, растительность исчезнет, и песок, ныне связанный корнями, освободится, придет в движение по капризу ветров, захлестнет остатки культуры, и всё здешнее цветущее богатство с его изобилием плодов земных станет неразличимой частью великой безжизненной пустыни Такла-Макан.
