Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир
Кашгарцы любят содержать диких животных в неволе. Нас часто удостаивал своим визитом великолепный киик или горный козёл, Capra sibirica136. Словно огромная кошка, он приходил к нам по крышам домов и по верхам каменных стен, принимая их, без сомнения, за свои родные скалы и утесы. Он любил хлеб и особенно табак, который жевал столь же охотно, как любой сарт или янки. Газель (джейран) тоже не прочь отведать табака, как туркестанский вид, Gazella subgutterosa137, так и её более крупная восточная сестра, G. yarkandensis. Они легко приручаются и могут зайти в комнату, чтобы попросить сигарету. Эту их склонность легко проверить в зоопарке. Когда нам хотелось выманить газель из глубины сада, достаточно было показать ей портсигар и постучать по нему, и она тут же прибегала за своим любимым лакомством.
К сожалению, практически невозможно содержать этих животных в Кашгаре или его окрестностях, так как рано или поздно они становятся жертвами уличных собак, чьи полчища терроризируют улицы Кашгара, как это было в Константинополе в старые добрые времена. Большинство из собак больны паршой или страшной тропической болезнью, вызванной паразитом Leishmania infantum138, что обитает в крови и может передаваться детям. Вид бедных страдающих существ ужасен. Днём они тихи и незлобивы, большую часть времени спят на улицах или в норах под стенами и заборами. Но по ночам отправляются в свои мародерские рейды, и тогда никакие заборы и стены не могут противостоять их поистине дьявольской хитрости. Овцы, козы, телята, домашняя птица – все становятся жертвами алчных челюстей. Но местные жители не предпринимают никаких шагов против коварных бандитов, и тем более – не пытаются их истребить. Водобоязнь (бешенство) среди собак также отнюдь не редкость, но, согласно наблюдениям русских и шведских врачей, случаев этой страшной болезни среди людей, как ни странно, не наблюдалось в Кашгаре на протяжении тридцати лет.
Меня очень забавляла дружба с молодым снежным барсом, Panthera uncia139, которого держал в неволе один мой знакомый сарт. В отличие от своего более известного родственника, обыкновенного леопарда Африки и Индии, которого мы, русские, можем встретить на Кавказе, снежный барс Центральной Азии легко приручается, становится мирным и дружелюбным по отношению к человеку. Я знаю несколько случаев, когда барсов ловили молодыми и держали в доме вместо собак. Некоторым неудобством для хозяев была лишь их докучливая игривость, постоянная подначка порезвиться с ними. Тот, о котором я говорю, был весьма умён: когда его выпускали из клетки, он сразу же начинал играть, но если его игра становилась слишком шустрой, стоило резко призвать его к порядку, и он тут же прекращал игру. Я с лёгкостью научил его понимать несколько команд, которым он всегда подчинялся. Однажды у него на спине появилась неприятная болячка, и его доставили на перевязочный пункт к русскому врачу. Зверь безропотно позволил выбрить себе спину, почистить и перевязать рану, причём стоял неподвижно и нежно лизал руку врача, очевидно, понимая, что тот делает ему добро. Немногие дети могли бы так спокойно вести себя у врача, без волнения и слез.
Расскажу теперь о флоре, которая здесь тоже интересна. Вот, к примеру, необычный кустарник, ранней весной дающий неплохие на вкус красные ягоды, похожие на вишню. Местные, по каким-то причинам, известным только им самим, связали его с английской историей, назвав генистой, то есть, планта генестой140, которая дала своё название династии Плантагенетов. Можем заметить, что в Европе целый ряд растений получили такое же название, но само слово genesta, конечно, азиатского происхождения. И это не единственный случай, когда азиатское слово попадает в европейские языки. Даже самое что ни на есть английское «hurrah!» или русское «ура!», есть не что иное, как боевой клич тюрков, киргизов и, несомненно, их предков – скифов, принесенный в Европу гуннами и оставленный там в наследство. Буквально означает «урр! убей!» на языке тюркском. Другой вариант – турецкое и русское ураган, из которого французы сделали ouragan, а англичане – hurricane.
Ещё одно среднеазиатское растение может сыграть большую роль в текстильной промышленности. Это низкорослый кустарник с гроздьями розовых цветов, известный под местными названиями кендырь или туркẚ. Существует два вида, Apocynum venetum141 в Западном Туркестане и A. hendersonii – в Восточном. Оба вида дают первоклассное длинное волокно, похожее на лён. Молодые растения, срезанные весной, имеют волокно тонкое, белое, блестящее, похожее на шёлковую нить, и сотканные из него ткани, действительно, выглядят как шёлковые. А если убирать растение осенью, когда стебель вызревает, волокно грубее по структуре, коричневого цвета, как джут, но мягче и тоньше. Оно не только прочное, но и обладает важным свойством, что не гниет в воде и не портится от сырости. Трудно придумать более подходящий материал для рыболовных сетей, морских канатов и тому подобных снастей. В Хиве и на Аральском море, к примеру, рыболовные сети, лески, веревки и т.д. делают из кендыря, и рыбаки считают их наилучшими. Целенаправленно кендырь не выращивают, он сам растет в изобилии на песчаных берегах Амударьи. Женщины каракалпаков, т.е. черношапочников, коих я отождествляю с меланхленами142 Геродота, широко используют кендырь в домашнем хозяйстве. Будучи растением многолетним, он выдерживает сильные морозы, до – 25° и даже – 30° C, и требует определенной влажности почвы. Думаю, его можно будет успешно выращивать на многих землях в промышленном масштабе.
Интересным растением Кашгарии является туграк, тополь разнолистный (Populus diversifolia)143. Дерево иногда довольно высокое, как тополь европейский, только листья у него толстые и жёсткие. Примечательно, что наряду с таковыми имеются ещё листья длинные, тонкие и нежные, совсем как у ивы, и размещаются они на ветвях, растущих непосредственно от ствола. Необычным свойством дерева является его способность переносить сильное засоление почвы, и потому часто образует лесные заросли на глинистых почвах, где зимой и летом земля выглядит так, словно покрыта снежной пеленой.
Говоря о флоре Китайского Туркестана, невозможно пройти мимо растительного продукта, который довлеет в жизни китайцев, а также в определенной степени и в жизни местных сартов. Речь пойдет об опиуме.
Я не думаю, что найдется иной предмет, в котором неведение европейцев о внутренней жизни и психологии китайцев проявилось столь же ярко, как в неуклюжем и необдуманном вмешательстве народов Запада в борьбу с традицией курения опиума, глубоко укоренившейся в народе Китая с незапамятных времен. Никогда ещё лицемерие Европы и Америки не было столь ярким, как в ту пору, когда они видели соринку в глазу своего китайского соседа, но не замечали бревна в своем собственном144.
Торговец табаком. (Э. Чапман. 1873)[4]
Прежде всего, я, человек некурящий, должен сказать, что умеренное курение опиума наносит человеку физический и моральный ущерб не больший, чем курение табака, то есть практически ничтожный, лишь курение чрезмерное оказывает вред настоящий, но и таковой носит индивидуальный характер. К тому же опиумокурение – вещь дорогостоящая, и потому доступно только людям богатым. Те же курильщики, кто проявляют умеренность, никакого вреда не имеют и часто доживают до глубокой старости. Действия опиума на сознание человека проявляется в повышенном чувстве уверенности в себе и превосходства над другими, может вызвать некоторую хвастливость, уменьшить осторожность и страх, но никогда не побуждает к бунтарству, насилию, драке или убийству; равно не притупляет чувства ответственности, как это делают крепкие алкогольные напитки – сущий порок Запада. Курильщик опиума, засыпая, покидает суровую реальность, мирно спит и просыпается лишь затем, чтобы сделать затяжку и вновь отправиться в мир своих грёз; потому самый падший курильщик опиума не причиняет вреда никому, но только себе. Разумеется, я не рекомендую заменять спиртные напитки опиумом. То и другое – зло, наркотики, но крепкий алкоголь неизмеримо хуже, ибо чрезмерное увлечение им наносит серьёзный вред организму, подрывая его здоровье и подвергая следующее поколение катастрофическим последствиям.
Курильщики опиума. Яркенд. (Э. Чапман. 1873)[4]
Разве не правы китайцы, когда отвечают народам Запада, приложившим столько усердия, дабы излечить их от дурной привычки курить опиум: «Врач, исцели себя сам!»? Лига Наций тратит время и средства на безнадежную задачу отучить миллионы людей от привычки, укоренившейся в их расе на протяжении тысячелетий. Ей-богу, было бы лучше потратить эти деньги и усилия где-нибудь поближе к дому, на борьбу с алкоголизмом, бичом нашей западной цивилизации, и предоставить миллионам китайцев Самоопределение, самою же Лигой провозглашаемое.
Быть может, не стоило бы и говорить о борьбе с опиумом, если бы не тот факт, что невинное красноречие и громкие резолюции Опиумного комитета возымели катастрофическое действие на несчастный народ Китая. Республиканские власти, желая «шагать в ногу со временем» и показать миру, что Китай – такое же передовое государство, как Европа, издали во всех провинциях строжайшие указы о запрете опиума и о наказаниях за нарушение таковых, вплоть до высшей меры. Внедрение сердобольной Европы в сферы, где ничего не смыслит, на деле обернулось рядом смертных казней за выращивание мака.
Клетка для «медленного повешения. Яркенд. (H. Lansdell, 1983)[8]
В одних провинциях власти указы игнорировали, т.к. сами были пристрастны к опиуму либо вовлечены в торговлю наркотиком, в других они указами воспользовались, провозгласив монополию на продажу опиума к вящей своей выгоде. В иных случаях, при малейшем подозрении в причастности, валились на землю головы курильщиков, производителей и торговцев. Если случалось, что несколько маковых зёрен случайно попадали на землю какого-нибудь бедолаги, давали всходы, и мак зацветал, то хозяин мог поплатиться за это головой.
Конечно, вся эта кутерьма сопровождалась вымогательствами и жестокостями, Китаю свойственными. Если подозреваемый был не в состоянии откупиться, то в назидание другим, его помещали в клетку, стоящую на кладке из тонких кирпичей, с головой, просунутой в отверстие меж двух досок – знаменитая пытка kang (печь-лежанка). Каждый день убиралось по кирпичу, так что тело страдальца постепенно растягивалось, повисало на шее, и шея ломалась. Затем голова вывешивалась на городской стене. Будет знать, как курить опиум!
Могут ли простаки, что сидят и работают в комфортабельных офисах на берегу озера Леман145, иметь хотя бы отдаленное представление о страданиях, о душевных и физических муках, в которые их вмешательство ввергло несчастное население Китая, столь сочувственно освобождаемое от ужасной привычки курить опиум?
В Кашгаре торговля опиумом официально не существует, его ввоз запрещен, но в действительности и то и другое процветает. Советская власть поначалу запретила выращивание опийного мака в Семиречье, но вскоре поняла, какую важную статью доходов может составить торговля опиумом с Китаем, стала поощрять выращивание мака, и, оставив за собой монополию на сбор, переработку сырья и продажу опия, наладило особую систему бартерного обмена с Индией и Кашгарией. Вот его схема:
В Кашгарии налажено масштабное производство гашиша, для чего специально выращивается индийская конопля, Cannabis indica. Наркоторговцы контрабандой переправляют гашиш в Индию и там его продают. Затем отправляются в Афганистан, где покупают опиум «персидский» – лучший в мире. Его контрабандой доставляют в Кашгарию. Так осуществляется международный оборот наркотиков.
Опиумные контрабандисты почти не рискуют, поскольку товар их размерами мал, да дорог, а китайских пограничников несложно обмануть, ибо кто из них устоит перед соблазном наркотика, что приносит душе забвенье и уносит в мир сладких грез и фантазий?
В тех редких случаях, когда китайские власти «официально» изымают крупную партию опиума, которую невозможно скрыть, устраивается публичное «аутодафе». Стоит ли говорить, что бόльшая часть конфискованного опиума попадает в карманы самих властей, и лишь небольшая часть сжигается публично. Таковое развлечение собирает большое количество зевак. Вдыхая сладкий дым любимой травы, власти, равно как и народ простой, удивляются глупости Европы, требующей бессмысленного сжигания столь ценной субстанции. В сердцах они, безусловно, проклинают иностранных недоумков, лезущих «со своим уставом в чужой монастырь».
Мистер Скрин пригласил меня присоединиться к нему в двух путешествиях по Кашгарии, за что я ему в высшей степени признателен. Мне представилась возможность многое увидеть и гораздо больше узнать о стране, чем это было бы возможно осуществить как-то иначе146. Один маршрут шел на запад, к подножию горного массива, образующего северную группу, Конгур и Чакраш (Чакрагил), другой – на восток, к Марал-Баши, Яркенд-дарье и окраине великой пустыни Такла-Макан. Путешествие в долины Караташа и Каинга, Берёзовую Долину, и к ледникам Конгура было подробно описано г-ном Скрином в его книге.
«Счастливая долина», как мы называли долину Каинг, образована в известняках и сланцах карбона, складчатых и сильно смятых, так что пласты кое-где залегают почти отвесно. Огромные складки образуют массивные горы. В нижней части долины известняки богаты окаменелостями моллюсков и растений; в одном месте я видел остатки ствола огромного лепидодендрона147. В верхней части пласты пересекаются порфиритовыми дайками148. В одном месте в долине Караташа местные жители добывают уголь.
Дорога от Кашгара до Марал-Баши, Оленьей головы, пролегает по местам с весьма разнообразным ландшафтом. За Кашгарским оазисом и Файзабадом начинается безводная равнина. Над её безжизненной поверхностью, на далёком горизонте появляется гора в виде высокого конуса одиноко стоящего вулкана. Она так и маячит всю дорогу вплоть до города Марал-Баши, всё увеличиваясь в размерах по мере приближения. Наконец становится огромным горным массивом, который поражает взор своим диким, таинственным видом, безжизненностью угрюмых скал и теснин. Это Мазар-Тау – Гора-гробница. С севера и востока, и частично с юга Мазар-Тау окружена полумесяцем низких холмов, которые удалены от её подножия на расстояние нескольких километров. Холмы имеют своеобразную форму: сторона, обращенная к горе, почти отвесна, в то время как противоположная плавно понижается, пока не сливается с равниной. Глаз опытного геолога сразу же видит объяснение этой необычной структуры. Вулканический конус Мазар-Тау являет собой огромную массу базальта, которая во время третичной эпохи поднимала горизонтальные пласты эоценовой149 равнины Марал-Баши до тех пор, пока они не лопнули, как волдырь. Эрозия снесла мягкие осадочные отложения, оставив ряд небольших холмов, обнажила вулканическую основу, и теперь её, в свою очередь, разъедает бороздами оврагов и водотоков.
Если обернуться на запад, можно увидеть, как вдали возвышается громада Конгура – лишь отсюда, издалека, можно понять, насколько этот массив выше окружающих гор.
Весьма интересен так называемый «пустынный лес», его можно встретить по дороге, идущей вдоль реки Тюмен. Здесь растут: тополь разнолистный, упомянутый мною выше, и два других его вида – Populns euphratica и P. pruinosa, которые местные жители называют турак или туграк; тамарикс150, Tamarix gallica и Myricaria germanica; ива и особого вида колючий кустарник, Ammodendron karelini151, семена которого – любимая пища фазанов.
Эти пустынные леса, что растут по берегам рек и редких озер, имеют вид своеобразный и напоминают приречные заросли в Западном Туркестане. Почва на некотором удалении от воды представляет собой песчаную глину или мелкий песок, будто снежной пылью покрытые солью; на ней вместо травы растут разноцветные солянки, Salsola152: зелёные, жёлтые, красные; они придают пейзажу причудливый вид. Грунтовая вода залегает неглубоко, в нескольких футах от поверхности, но она, как и речная, солоноватая. Кое-где источники и реки соединены между собой каналами для орошения полей немногочисленных и разрозненных селений. Здесь на солёной почве, в сухом воздухе, под жарким солнцем, созревают самые замечательные, ароматные дыни, с гораздо лучшим вкусом, нежели кашгарские, но арбузы не столь хороши, т.к. из-за воды приобретают солоноватый вкус.
Маралбаши. Цитадель. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
Другой характерной чертой местного ландшафта является своеобразный вид песчаных дюн. На равнинах Центральной Азии часто случается, что солёная, глинистая, засушливая почва покрывается невысокими песчаными холмиками, и на вершине каждого обязательно будет торчать пучок какой-нибудь травы или кустик. А в районе, который я здесь описываю, в «пустынном лесу» есть участки, покрытые песчаными холмами более высокими, до 3 и даже 5 м, и на каждом тоже что-нибудь растет, кустарник или группа деревьев, но последние довольно плотны и высоки. Поднятия расположены столь близко друг к другу, что между ними трудно проехать, и вы чувствуете себя как в каком-то странном лабиринте, где корни деревьев оказываются над головой. Причину столь необычной формы рельефа следует искать в борьбе растений с ползучими песками: кусты и деревья тянутся вверх по мере того, как ветер наносит песок на их корни и нижние ветви – так садовод зачастую окучивает своих питомцев. Подобные конические бугры весьма схожи с пирамидальными гнездами термитов в Центральной Африке: на их вершинах тоже часто растут кусты или деревья.
Наличие солей и некоторого количества глины в почве благоприятствует образованию странных форм рельефа; в районах с ползучими песками и ветровыми дюнами подобных не наблюдается. Ветер не только вздымает песок к корням, но и выдувает его в промежутках, где их нет. Вот странное следствие: многие старые дороги в Туркестане находятся на более низком уровне, нежели окружающая их местность, как будто утоплены в искусственных траншеях. В течение долгого сухого и жаркого сезона грунт дорожный, особенно там, где путь проходит по залежи мягкого лёсса, перемалывается копытами животных в мелкую пыль, которая уносится ветром и оседает поодаль.
Одним из самых важных растений, способствующих формированию здешнего рельефа, является кустарник под названием селитрянка, Nitraria stroberi153; у растения маленькие, серовато-зелёные кожистые листья и съедобные чёрные ягоды, на вкус довольно солёные, но нельзя сказать, что неприятные. Область распространения селитрянки чрезвычайно обширна: она растет в пустынных местах Персии и Туркестана, в Киргизских степях, на юго-востоке России, в Семиречье, Кашгарии, Монголии и пустынях Австралии; я также встречал её в Южной Африке. Вряд ли найдется другой вид растений, который получил столь широкое распространение чисто естественным путем, без вмешательства человека.
Район, который я описываю, богат фауной. Здесь можно встретить кабана, газель, волка, рысь и довольно мелкий вид зайца, который, по-моему, отличается от вида Lepus lehmani, Eversman154. В селении Урдаклык, «Утиное место», я встретил партию из семи туземцев на лошадях, и на запястье каждого из них сидел орёл, обученный охоте; они приехали поохотиться на лис. Птичий мир здешний тоже разнообразен: в изобилии фазаны, много видов диких уток и гусей. Средь зарослей кустарника я часто встречал пустынную сойку, Podoces hendersoniy155, которую редко увидишь в музеях; она издавала свист, а иногда – резкий звук, похожий на крик ослёнка.
Кашгар и Марал-Баши находятся в двухстах с лишним километрах друг от друга, и окрестности их сильно различаются. Первый, как я уже говорил, расположен в безводной пустыне, и без искусственного орошения там не было бы ни растительности, ни жизни; даже берега рек – и те голы и бесплодны. Вокруг Марал Баши, напротив, много растительности с отличными пастбищами, изобилие озёр, по берегам рек густые заросли камыша, кустарников и деревьев, даже те места, которые не орошаются, полны жизни и зелени. Почва плодородная, и человек может содержать себя и свой скот без искусственного орошения. Кашгар-дарья образует обширные разливы у Марал-Баши, которые достигают Яркенд-дарьи156, что течет с юга. Здесь прибежище уток и гусей. Берега покрыты тугаем, то есть травой и зарослями деревьев. Раньше здесь было много оленей, и даже тигров. Я видел местных оленей, самца, самку и олененка в саду амбаня, мирового судьи из Марал-Баши. Скорее всего, это были Cervus yarkandensis, вид, отличный от C. xanthopygus, и описанный Мильном Эдвардсом157 в 1867 году как разновидность сибирского марала или вапити, C. canadensis, var. sibiricus. У них имеется красновато-коричневое пятно на крестце, а по строению тела и форме рогов они ближе к европейскому благородному оленю, чем к настоящему маралу или вапити Сибири, который встречается в Семиречье и Кульдже. Китайцы ценят рога, когда они «в бархате» столь же высоко, как и рога настоящего марала.
Мы провели несколько восхитительных дней на Яркенд-дарье, охотясь на кабанов, фазанов, уток и зайцев. Удовольствие от охоты в её зарослях было для меня особенно велико от осознания, что достиг я одного из тех полумифических, вожделённых мест, о коих мечтал и размышлял в студенческие годы, когда перечитывал путешествия Н.М. Пржевальского на Яркенд-дарью, Тарим и страшный Такла-Макан. И вот я оказался здесь, в этих местах. Мы находились на северной окраине таинственной пустыни, что скрывает под своими песками останки древней цивилизации.
На протяжении всей нашей поездки в Марал-Баши, благодаря первоклассной верховой лошади, предоставленной мистером Скрином, на мою долю не выпало несчастных случаев, если не считать одного, когда в окрестностях города мне не повезло. Я едва избежал роковой опасности из-за чрезмерного доверия к незнакомой мне кашгарской лошади. Хороших лошадей завозят сюда из Афганистана или Западного Туркестана, а местные не очень хороши.
Одним воскресным утром в начале декабря я отправился в поездку по пустыне в сторону гор, в сопровождении мистера Хардинга и нескольких работников консульства. Было довольно холодно, и я оделся в зимний комплект, с высокими теплыми сапогами и меховой курткой. На этот раз я взял лошадь у местного торговца, который, как и все представители его породы на свете, не переставал петь дифирамбы своему животному, хотя прекрасно знал, что у меня нет ни малейших намерений приобретать его «конину».
Миновав возделанный пояс, мы подъехали к большому оросительному каналу, идущему вдоль края пустыни. Построенный с незапамятных времён, он обладал всеми признаками естественной реки: глубиной, крутыми берегами и быстрым течением. Его пересекал узкий мост без перил, обычной местной конструкции, то есть построенный из длинных толстых жердей, покрытых хворостом и землёй. Под пешеходом, не говоря уже о всаднике верхом на лошади, такой мост качается и дрожит. Мистер Хардинг и два конюха, ехавшие впереди меня, спешились и провели своих лошадей за узду. Привыкнув к нашим туркестанским лошадям, которые спокойно переходят по мостам похуже, мне и в голову не пришло сойти, и я поехал верхом. Течение было стремительным, несло огромные глыбы льда, покрытые пеной. На полпути моё животное забеспокоилось, остановилось и, поднявшись на дыбы, рухнуло в воду. Дабы не быть раздавленным лошадью, я вынул ноги из стремян, выбросился из седла и попытался нырнуть как можно глубже. К счастью, в этом месте было достаточно глубоко, но я не смог быстро опуститься на дно, и почувствовал над собой круп лошади. Я оттолкнулся от него и сделал ещё одну попытку нырнуть, когда меня подхватило подводным течением и потащило вниз. Мои ноги не достали дна, хотя из-за тяжелой одежды я тонул всё глубже. Казалось, прошла вечность, пока мои ноги коснулись дна в том месте, где я мог бы стоять по грудь в воде, но был слишком обессилен, чтобы противостоять течению, которое сносило на глубокое место. Я задыхался и чувствовал, что силы покидают меня, когда услышал, как кто-то позвал: «К берегу!» К сожалению, это было невозможно, так как передо мной была глубокая вода, а я не мог плыть в своей промокшей тяжеленной одежде. И тут один из конюхов быстро отвязал свой чумбур, веревку для привязи, спустился в воду и бросил мне конец. С помощью чумбура и своих спутников я смог выбраться на мост.
