Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир

Горы, образующие долину ледника, сложены здесь из известняков и полос роговообманкового гранита265. Некоторое время мы держались левого берега, вдоль старой морены, а затем круто свернули вправо и начали подниматься по боковой морене на ледник. Крутой склон осыпи из неравномерно разбросанных камней и валунов, покрытых коркой замерзшего снега и льда, оказался очень трудным как для лошадей, так и для привычных к горам яков, они то и дело поскальзывались и спотыкались. Бхоти бросали песок на дорогу, который специально прихватили снизу для этой цели, и пошли вперед, тщательно выбирая лучший путь. Мой як падал вместе со мною дважды. К счастью, як не валится на бок, когда падает, как это делает лошадь, а просто оседает на живот, поэтому сойти с него можно относительно легко.

Выбравшись на поверхность ледника, мы старались держаться его боковой морены. Поверхность льда была гладкая и покрыта сверкавшим на солнце снегом; пришлось надеть тёмные очки.

Перевал Сассер-ла, ведущий в долину Нубра. Рисунок. (братья Шлагинвейт, 1861)[21]

Ценным качеством яка является его удивительная способность распознавать трещины под снегом, которые человек не видит, и падение в которые может быть смертельным для человека и животного. Поэтому когда бхоти пересекают ледник, чреватый скрытыми трещинами, они посылают вперёд нескольких яков, и те уверенно находят безопасный путь.

Проехав версты три-четыре по леднику, мы достигли перевала, где ледник раздвоился на рукава. Слева от нашего пути, между вершинами, лежала огромная масса льда – источник обоих ответвлений. Высота над уровнем моря достигла 5400 м. Спуск, хотя и крутой, оказался не сложным и не опасным; на небе, совершенно безоблачном, глубокого тёмно-синего цвета, сияло солнце и согревало наши кости. Когда ледовый участок был пройден, тропа вывела под отвесную скальную стену справа по ходу, а слева расположилось зеленовато-голубое каровое озеро. Узкий проход между ним и скалами был усеян скальными обломками, валунами и глыбами льда. Это был трудный и опасный участок, где животные могли покалечиться на каждом шагу, необходимо было осторожно проводить их среди камней. Серьезным препятствием оказалась недавно погибшая здесь лошадь, тушу которой с трудом удалось убрать с дороги. Чуть дальше огромная масса льда обрушилась и полностью перекрыла нам путь, пришлось с величайшей осторожностью преодолевать её по скользким поверхностям глыб. Я пребывал в напряжении, ибо велика была вероятность рухнуть вниз. Там, словно грозное предупреждение, на острых камнях лежало тело яка, который упал как раз в этом месте несколько дней назад. Люди сняли с него груз, но бедное создание со сломанными ногами оставили умирать от холода, голода и боли. Таковое отношение к погибающему животному в данном случае нельзя считать проявлением жестокости, она вовсе не присуща народу бхоти, но таков уж обычай страны, где мы теперь пребывали. Поясню свою мысль.

Западный Тибет, или Ладакх в настоящее время относится к владениям махараджи Кашмира под духовным правлением Далай-ламы, и хотя Кашмир является страной магометанской, им правит индуистская династия. Согласно же догматам Индуистской веры, бык, корова являются священными животными, и с древнейших времен за их убийство полагалась смерть. Хотя ныне соответствующего закона нет, преступника по-прежнему ожидает суровая кара. Поскольку яки относятся к семейству Bovidae (парнокопытных), как в зоологическом смысле, так и по сути, караванщики не смели избавить покалечившееся животное от страданий. Я же, как гражданин «внетерриториальный» и ранее уже бывший приговоренным к смертной казни266, без колебаний решил дать бедному созданию coup de grâce («удар милосердия») в виде пули в голову.

Дальнейший путь каравана пролегал под основанием скал и стены чистого льда высотой в десяток метров, по узкому проходу, дно которого представляло собой сплошную массу осколков льда и камней, местами забрызганных кровью вьючных животных. Подвижки ледника и его моренных отложений даже в относительно холодные сезоны постоянно разрушают набитые караванами тропы, а в теплое время года, когда ледник становится более активным, потоки воды текут по его поверхности и пронизывают его толщу, лёд трескается и рушится – тогда целый караван может сгинуть в его трещинах и разломах.

Сия ужасная дорога вывела-таки нас, в итоге, к самому концу, языку ледника, что круто обрывался в озеро, окруженное со всех сторон обширными моренами; за ними возвышались снежные пики – то была величественная, но безжизненная картина первозданного мира заоблачных высот.

Ещё один ледник, с другого направления, почти перекрыл ущелье стеною льда. Можно было видеть зеленоватые недра ледяных гротов с голубыми бассейнами талых вод у их подножия. Дабы пересечь ледяной завал нам пришлось карабкаться вверх по крутым склонам морены. Этот переход, собственно говоря, знаменовал конец пути каравана через Сассер-ла. Впереди, меж ледниковых отложений и холмистых участков травянистого покрова просматривался длинный спуск до слияния со второй, более глубокой долиной, с ещё большим оледенением в её верховьях.

Мы разбили лагерь на альпийском лугу, который выглядел как подстриженный газон. Стоянка называлась Тутиальяк, что значит «Место тутовых ягод». В тот день я проехал восемь с половиной часов на спине яка без единого куска пищи. Несмотря на высоту, дышать было не трудно, и в строфанте не было нужды. Я не очень устал, даже почуял аппетит, и с удовольствием выпил стакан чаю. Вот только правая сторона лица моего ужасно болела от холодного ветра Каракорума, а в прочем, никто из караванщиков не заболел и не пострадал. И снова тут как тут объявились наши докучливые спутники – вόроны. Высоко в небе кружила пара ягнятников (Gypaetus barbatus), стаи альпийских голубей летали над лагерем. Среди камней пробивались несколько пучков крапивы и стебельков маленьких голубых цветочков.

Прямо напротив лагеря, на самом дальнем краю долины, где предстоял нам завтрашний путь, вздымалась скальная вершина, увенчанная снегом, в разрывах её зубчатого гребня сверкали огромные ледники, длиной несколько километров. Два таких чудовища выползали из далеких снежных полей и соединялись в общую массу, а рядом, отделенный грядой, выделялся ледник ещё более крупный. Но все эти потоки льда, не достигая поперечной долины, висели как гигантские белые языки на склонах могучего гребня, сбрасывая вниз огромное количество валунов, гравия и скальных обломков.

На следующий день, петляя вниз по узкой тропинке, мы оказались у подножия огромного ледника, сползающего с неведомых высот северной части поперечной долины. Это Маргистан, который образован слиянием четырёх отдельных ледников; его длина составляет тринадцать километров, ширина около полутора; язык находится на высоте около 4360 м, а толщина льда достигает 40 м. Вся поверхность его покрыта толстым слоем скальных обломков. Огромная масса льда резко обрывается отвесной стеной с несколькими ледовыми пещерами, из коих вытекают потоки мутной воды, покрывающей всю нижележащую долину ледниковой грязью. Я сомневаюсь, что найдется ещё какое-нибудь место в мире, где можно видеть большее количество и разнообразие ледников, чем в окрестностях Сассер-ла, для гляциолога это locus classicus (лат. ~ лучшее свидетельство по данному вопросу).

Бхоти – народ весёлый, мирный и добродушный. Проводник, шедший рядом с моим яком, всё время насвистывал на дудочке мелодию, которую, как ни странно, я некогда слышал в Альпах. Ещё один шел впереди и пританцовывал в такт, а поскольку я сидел верхом на быке, сцена, должно быть, напоминала древнегреческую пастораль. Своей жизнерадостностью бхоти являют резкий контраст, если сравнивать их с угрюмыми, неприветливыми кашгарцами, из тех, что возвращались из Мекки и встретились нам по дороге. Всё свидетельствовало о том, что я переступаю порог новой для меня необыкновенной страны, спрятанной от внешнего мира средь горных массивов и ледовых кряжей.

Вскоре мы потревожили двух стервятников, наслаждавшихся пиршеством у останков лошади, до костей уже изрядно очищенных, но, к моему удивлению, бхоти со своими ножами тоже не побрезговали воспользоваться мёртвой плотью: их интересовали сухожилия, ценимые в домашнем хозяйстве.

Тропа следовала левым берегом по осыпям и моренам; ущелье здесь узкое и глубокое, так что высокие заснеженные гребни скрылись из виду. И тут впервые мы увидели признаки того, что кто-то уделяет внимание дороге и проводит на ней кое-какие работы – до сих пор это была просто тропа, набитая животными. По весьма удобному отрезку дороги мы перешли на правую сторону ущелья, только, к сожалению, тянулся таковой отнюдь не долго, ибо вскоре мы вышли на местность, где огромные валуны биотитового гранита весом в сотни тонн каждый загромоздили всё ущелье. Животным было крайне трудно пробираться через этот хаос, и проводник посоветовал мне спешиться. Сия лавина из гранита, обрушившаяся с какого-то невидимого ледника, в миг свела на нет работу многих дней – наглядный пример того, как трудно, если не сказать, что вовсе невозможно, поддерживать вблизи морен в приемлемом состоянии хотя бы узкую тропу.

Растительность встречалась всё чаще. Я заметил небольшую ползучую эфедру, пиретрум, артемизию (полынь), тысячелистник. И ещё росла маленькая низкорослая трава с невинными голубыми цветами, похожими на колокольчики, то был аконит267, смертоносная трава, что погубила лошадей шведской миссии – ещё одна напасть среди прочих трудностей Каракорума. Цветы растения и особенно его семена содержат алкалоид (аконитин), чрезвычайно ядовитый; четырёх миллиграммов нитрата его достаточно, чтобы убить здорового человека за несколько минут. Так что безобидный на вид маленький цветочек является дьявольской ловушкой для несчастных лошадей. Посудите: они, справившись с тутеком, благополучно преодолели горные броды, спаслись от голода, а кончили тем, что «насмерть» попаслись в этой ледниковой долине, ибо, естественно, принялись жадно хватать первую же зелень, которую встретили на пути. А чем голубые цветочки, эти коварные растительные сирены отплатили им? Роковым поцелуем!

Разумеется, керекеши и проводники всё время внимательно следят за животными в таких местах, но, несмотря на это смертельные отравления в караванах происходят часто. Вот как раз один пример. Когда мы только что прошли через каменистый хаос, то спустились в глубокий овраг и здесь, у ручья, у подножия нависающей скалы на небольшом пятачке увидели сартского паломника и его жену с их жалким скарбом. Я остановился. Сарт подошел ко мне, весь в слезах, и начал рассказывать, как он пять дней назад потерял двух своих лучших лошадей от поедания ими ядовитых трав, так что теперь он и его жена оказались в отчаянном положении, без еды и средств передвижения. Мусульмане абсолютно равнодушны к своим братьям-пилигримам, попавшим в беду на дороге, и просто бросают их на произвол судьбы. Миссионеры в Ладакхе позже рассказывали мне, что довольно часто подбирали по дороге больных хаджей, брошенных своими товарищами, и оказывали им медицинскую и материальную помощь.

Долина сжалась и превратилась в тесное ущелье с почти вертикальными склонами, дорога пошла вдоль него на головокружительной высоте. Внизу, в глубокой и узкой расщелине шумел невидимый поток, вверху громоздились снежные хребты.

Паломники из Туркестана на пути в Мекку. (F. De Filippi, 1924)[1]

В ущелье становилось все темнее, дорога пошла круто вниз к ручью, а вдалеке я увидел береговую террасу с кустарниками, окрашенными в нежные оттенки ранней осени. Уютный уголок как будто приглашал нас остановиться и отдохнуть. Здесь оказался настоящий дикий сад с огромными зарослями колючих кустарников, разросшихся до размеров настоящих деревьев с ярко-красными ягодами, большие эфедры, древовидный листопадный тамариск Hololachna shawiana; среди зелёной травы таились маленькие голубые цветы смертоносного аконита. Я жаждал остановиться в этом очаровательном уголке, чья зелень так освежала глаз после бесконечного скитания среди камней и снега, тем более что было только три часа дня, а я ничего не ел и не пил с самого утра. Но, к моему удивлению, моё предложение встретило единодушный и энергичный протест со стороны тибетских проводников и керекеши.

– Мы не можем терять время, – в один голос кричали они. – Мы должны успеть до наступления ночи добраться до Караул-Давана.

– Это что за перевал? – спросил я в изумлении. – Никто ничего не говорил мне о каких-то ещё перевалах!

– Это очень высокий перевал и в темноте опасный, – ответили керекеши. – Ночью мы должны спуститься в долину Нубра, – добавил проводник.

И действительно, надо отметить, забегая вперёд, что предстоявший нежданный мною перевал оказался наиболее впечатляющим из тех, которые мне довелось преодолеть в жизни; пусть среди них он не был самым опасным, но вызвал большое напряжение моих нервных сил из-за своего мрачного великолепия и глубины окружающих его пропастей. Он мог бы послужить декорацией для сцены, иллюстрирующей врата в мир иной, и действительно, он привел-таки меня в этот мир, новый и сказочно прекрасный.

На небольшом расстоянии вдоль русла потока овраг сужался ещё более, почти закрытый огромной стеной из гранита, отполированного каким-то древним ледником. Казалось, что скальный барьер вздымается прямо к небу, исчезая в облаках, а нам для прохода оставлена только щель, разделяющая его сверху донизу. И эта расщелина шла явно вниз, в какие-то адские пределы, куда речной поток низвергался с ревом и терялся из виду. Я встал в оцепенении: «Куда же теперь ведет дорога? Где тут проехать? Или наш путь ляжет по гладкой гранитной стене, коей верх не можем угадать?» Нет, таковой путь казался невозможным, и я боялся даже представить себе преодоление вертикального обрыва. В недоумении пытливо смотрел я на проводника бхоти, он же молча взял за недоуздок яка и повел его по узкому уступу, нависающему над краем пропасти.

Рёв потока в глубине туманной пропасти средь чудовищных скал, которые, казалось, раздавят нас своей безмерной высотой, узость уступа, по которому полз мой як, вновь и вновь вызывали в моей памяти картины ада, о коих читал в детстве в «Божественной комедии». Воистину я был зрителем той сцены, где Гюстав Доре268 изобразил Вергилия, ведущего Данте в ад через страшную дымящуюся яму, только в реальной жизни Караул-Даван был грандиознее и страшнее. Данте, по крайней мере, пробирался горизонтально, а здесь приходилось извиваться над бездной то вверх, то вниз. Разумеется, я полностью доверил выбор пути своему бхоти-Вергилию, который медленно плелся впереди, ну а жизнь свою пришлось доверить яку, в чьих ногах я был уверен более, нежели в своих собственных.

Смелое животное поднималось по скальной стене всё выше и выше. Вскоре естественные уступы и балконы закончились, и пошли участки, где тропа была пробита вручную. Глубоко внизу вереницей, как по лестнице, подтягивался наш караван, с высоты похожий на муравьёв, ползущих по стенке. Опасное место: камень, случайно вырвавшийся из-под копыт животного, легко мог бы убить кого-нибудь из находящихся внизу.

Мы достигли изрядной высоты над ложем, и голова моя кружилась, когда я обращал свой взор вниз, в ущелье, уже погружавшееся в сумерки. А тропа всё продолжала петлять и тянуться вверх по узким карнизам.

Как нарочно, внизу произошло что-то непредвиденное, и мой проводник вынужден был вернуться для оказания помощи. Як, оставшийся без своего хозяина, сразу же начал волноваться, пошел неверными шагами, как бы нехотя, и мне никак не удавалось направлять его с помощью недоуздка. Подобно лошадям и мулам, яки имеют странную привычку идти по самому краю узких горных троп, где с одной стороны скала, а с другой пропасть. Осмелюсь предположить, что они, чувствуя вес человека или груза на спине, боятся не столько пропасти, сколько потери равновесия при ударе об стену.

Мы продолжили восхождение. Что за прекрасное чувство! – висеть с яком, но не над пропастью, а как бы в воздухе, ибо ущелье, скалы и всё прочее оказались вдруг где-то под нами. Тропа вышла на перегиб склона, и я увидел капище из камней с кусочками материи на палке, воткнутой в самую его макушку. Это был обо, отмечавший самую высшую точку перевала, обычай ставить таковой в примечательных местах очень древний269. Их часто можно видеть в Туркестане и в киргизских степях, где они именуются так же.

Воздух огласился мелодичными возгласами бхоти. Мы благополучно достигли седловины перевала. Панорама неописуема: долина Нубра у наших ног; позади, справа и слева ничего, кроме хрустального пространства. Казалось, мы стоим надо всем сущим вокруг. Под нами простирался вдаль слой облаков, впереди утёс отвесно падал в их таинственную глубину, а дальше прорезался великолепный гребень с вершинами, увенчанными снегом и льдом. Его поверхность была изрезана глубокими складками, что шли круто вниз и переходили в мозаику жёлто-зелёных пятен и узких полос – то была огромная осыпь, частично покрытая растительностью. В самом низу её виднелась узкая серая полоса реки Нубра. Здесь, наверху, на этом орлином утесе дул пронизывающий ветер. Я чувствовал себя как бы невесомым, казалось, что воздушный эфир вот-вот подхватит меня, вместе с яком и всем остальным, закружит и увлечет в космическую даль.

Я почувствовал, что следует как можно быстрее спускаться, ибо путь вниз предстоял не лёгкий: таковой, словно гигантская лестница, был вырублен в скале. Каким он был в глубину, я даже не пытался оценить, но в длину, видимо, вёрст семь, так как спуск занял 1¾ часа. Полпути вниз я преодолел верхом на яке, остальное пешком. Весь спуск проходил по тропе, частично вырубленной в скале, местами – по оврингам (искусственным подпоркам). Столь невероятная лестница воздает честь одному английскому инженеру, который построил её сорок лет тому назад, а до того дорога шла по гребню хребта и спускалась в долину гораздо дальше.

Спустившись донизу, перешли через реку по тибетскому мосту, закрепленному на огромных валунах. На зелёной поляне паслись чёрные яки каравана из Лхасы, остановившегося на бивуак, а мы разбили свой лагерь поблизости. Темнело. Воздух был тёплым, приятным и мягким, дышать было легко, и волна удовлетворения нахлынула на меня, в душе воцарились мир и спокойствие. Расположившись на большом камне, я с наслаждением пил чай, снова обретший свой вкус и аромат. Ко мне возвращались естественные человеческие ощущения, я словно возвращался из комы, в которую погрузился во время перехода через заоблачные выси.

Легкий ветерок доносил откуда-то аромат шалфея. Я слышал, как у лагерного костра караванбаши поучал бхоти быть вежливыми и уважительными к европейцам: хороший почин, однако, на мой взгляд, его нравоучения были всё равно, что «сапог, надетый не на ту ногу», ведь неимущие бхоти вполне способны были сами преподать кому угодно хороший урок вежливости.

В ту ночь я спал так, как не спал уже целую вечность.

Глава X. Прекрасная долина Нубры

Утро следующего дня выдалось особенно ярким и солнечным, воздух неподвижен и свеж. Местность вокруг чрезвычайно живописна. Позади нас громоздились уходящие в облака отвесные гранитные стены, за ними виднелись могучие снежные пики; вниз простиралась долина, полукругом запертая стеною ледниковых отложений; лишь в одном месте морену прорезал ревущий поток, по ложу своему несущий валуны и гальку. Трудно было сходу понять, откуда он берет начало, где и как пробил себе путь в гранитном бастионе. В конце концов, при тщательном исследовании, я обнаружил в скале узкую извилистую расщелину – из неё то, бурля, он и вырывался. Вероятно, в ту пору, когда древний ледник заполнял долину Тутиальяк, здесь был ледопад, он отложил здесь свои морены и проточил узкую извилистую расщелину в граните. Кто знает, что там, в глубине этой мрачной теснины, в самом сердце горы?

В восемь мы тронулись в путь. Я снова сел на коня, и после двух дней езды на существе, которое напоминало мне скорее бурого медведя, нежели быка, я ощутил, как же это здорово вновь оседлать хорошую лошадь. Тёплое солнце, ясное голубое небо, хорошо наезженная дорога по долине с гребнями, возвышающимися по обе её стороны, новизна обстановки – всё это способствовало благорасположению духа. Я осматривался вокруг с живым интересом, тем паче, что здесь было чем полюбоваться. Долина Нубры, небольшая обособленная область Западного Тибета, отрезана от остального мира ледовыми барьерами горных кряжей, а потому, несмотря на то, что расположена непосредственно на часто посещаемом караванном пути, не утратила своей индивидуальности, унаследованной от тысячелетий.

Мы объехали высокий участок берегового хребта по тропе, усеянной большими гранитными глыбами, масса которых достигала, вероятно, нескольких сотен тонн; острые сколы выглядели так, будто глыбы отбиты каким-то гигантским геологическим молотком. Поверхность некоторых покрывал «пустынный загар», иные, с острыми углами и краями, очевидно, рухнули откуда-то сверху сравнительно недавно.

Долина Нубра. (KennyOMG, 2009)[22]

Сама по себе долина реки Нубра не плодородна. Её ложе покрыто гравием, песком и галькой, а берега суть вертикальные стены из гранита. Там, где ручьи притоков выходят из боковых ущелий, как правило, организовано искусственное орошение, поля очищены от камней, огорожены и засеяны. Каждый дюйм почвы и каждая капля воды используются, и ничто не пропадает зря. А если орошаются места, представляющие собой массу камней или песка, то и там появляется дикая растительность: прекрасный травяной покров, ковыль, шалфей, шиповник, селитрянка, тамариск и ещё кое-какие кустарники. Даже таковые ухожены, окружены заборами из ветвей колючего кустарника или каменными стенками. Часто живые изгороди из шиповника густо увиты клематисом, снова явившимся здесь в изобилии, белый пух его семян покрывает заборы, стены и даже деревья. Наш путь капризно петлял среди этих стен, полей и маленьких садов; иногда он был весьма каменист, даже шел по ступенькам, то и дело пересекая ручьи и оросительные каналы. Всё аккуратно и чисто, обо всем, очевидно, заботятся; нет ни сорняков, ни грязи, ни мусора. Небольшие травянистые участки тщательно огорожены и превращены в небольшие пастбища, где пасутся также небольшие по размерам овцы. В маленьких садах растут цветы и простые сорта деревьев: ивы, тополя, абрикосы. В зелени садов, в их уголках стоят белые чортены, похожие на большие мраморные вазы. Всё здесь скромно, просто, отчасти бедно, но это тщательная, трудолюбивая, достойная и по-своему благородная бедность. Природа здесь небогата и даже сурова, но люди, живущие в скромных домах, трудолюбивы, умеренны и не лишены вкуса, они любят и лелеют то немногое, что природа им дает. Сколь характерно, что какой-нибудь гранитный валун, лежащий у дороги, всегда бывает покрыт аккуратно выгравированными надписями, и непременной будет сакральная формула тибетцев «Ом мани падме хум – О сокровище в цветке лотоса!» Так всюду: скалы вдоль дороги и близ деревень, все большие камни испещрены, украшены надписями.

Мы проехали мимо ряда продолговатых, призматических, прямоугольных сооружений в виде надгробий, шести и более метров в длину и до полутора метров в высоту, называемых мани270. Их поверхность покрыта множеством камней, скальных обломков, валунов и сланцевых плит с выбитой на них священной формулой буддизма. Руки благочестивых монахов никогда не устают украшать гравировкой безжизненный камень, превращая его в ex voto271 великому Гаутаме Будде, как призыв к благословению скудных даров природы.

Ладакхские женщины в национальных одеждах. (F. De Filippi, 1924)[1]

Вскоре встретилась нам на пути женская фигура, живописная до такой степени, что в иной обстановке было бы уместно сказать: её костюм создал художник для какой-то экзотической оперы. Лицо незнакомки было смуглым, тюркского типа, маленькие глазки – как чёрные вишенки, широкий головной убор, похожий на капюшон кобры, свисал по спине узкой лентой и был украшен бирюзой; под ним локоны волос, чёрные как смоль, сливались с наплечниками из овечьей шкуры. Поясок вокруг талии, повязанный поверх тёмно-красного халата, подчеркивал стройную фигуру, спину укрывала шкура козлёнка мехом наружу. Всё местное женское население, включая девочек шести-восьми лет, одевается примерно таким же манером. Ни одна женщина даже на минуту не выйдет на улицу, чтобы, скажем, набрать воды или поработать в саду, не облачившись в полный комплект, и уж тем паче, не надев головного убора с бирюзою.