Уральский назгул

22 апреля 1992 года

Пробуждение было неожиданно легким и приятным – словно спал не в душном вагоне, скорчившись в углу, а на берегу Нурна. Осталось даже ощущение свежего, насыщенного солью ветра. Поезд стоял у перрона областного центра, яркое солнце заливало плацкарт, а через постоянно хлопающие двери проникал особый «весенний» воздух. В голове было ясно, тело налито бодростью – Попов уже давно не чувствовал себя настолько хорошо.

Стоянка была долгой, почти полчаса. Серега прогулялся по перрону, где ночной лед превратился в лужи. Снег еще лежал почерневшими грудами на газонах, но воробьи уже сходили с ума от солнца, мелькая стайками с дерева на дерево, а тонкая шинель показалась подбитой мехом. Попов с удовольствием ее расстегнул, захватывая свежий восточный ветерок. Подумал было о телеграмме матери, но решил все-таки сделать сюрприз.

Гуляя, Серега добрался до старушек, торгующих вареной картошкой, солеными огурцами, бледными, вареными курами, и понял, что нужно поесть. Пригляделся к торговкам, и тут же оживился «внутренний наставник», о котором Попов почти забыл: «Третья бабушка слева, вон, в синем платочке, видишь? Картошечка со своего огорода, сварила утром. Курица не вареная, а жареная, свежая, тоже своя, еще вчера кудахтала. Чуть дороже, чем у соседей, но того стоит. Бери, не пожалеешь». Серега внимательно выслушал «информатора» и впервые попытался вступить в мысленный диалог:

«А остальные?»

Попову показалось, что «наставник» засмеялся:

«Ну, если хочешь, изволь. Первая старушка слева – картошка мороженая, сладковатая. Вторая – тоже самое, да еще и пересолила. Четвертая – курица старая, сварила еще четыре дня назад. Пятая – грязнуля, посуду не моет, понос обеспечен, а может и чего похуже. Шестая – все нормально, но курица вареная, а не жареная. Седьмая – курица кончилась, остались только огурцы. Все, расчет окончен. Если будешь покупать, поторопись, через шесть минут – отправление».

Серега послушался внутреннего советчика, и не пожалел. Все было очень свежее и вкусное. Попов запил завтрак купленным у той же бабушки пивком, и решил, что жизнь вне стен государственного лечебного учреждения – очень приятная вещь. Колеса все также бодро постукивали по рельсам – состав втягивался в Уральские горы. Выемки вдоль железной дороги становились глубже и круче, обнажая слои и складки горной породы, лишь слегка прикрытые серым ноздреватым снегом. Когда же поезд вылетал из скальных тисков на простор, до самого горизонта раскрывалась панорама волнистых горных хребтов, покрытых сине-зеленой тайгой. С каждой секундой пути Серега чувствовал приближение к дому. Знакомыми и родными казались даже придорожные столбы. Ели и сосны приветливо махали зелеными лапами. Задорно подмигивали семафоры.

Попов засмотрелся в окно, постепенно опрокидываясь в воспоминания детства, и не сразу обратил внимание на движение в вагоне. Из медитации его вырвало прикосновение к плечу:

– Ай, молодой, красивый, неужели меня не видишь? Два часа около тебя стою, помочь хочу, а ты не смотришь? Что там за окном интересного? Лес и снег. На меня посмотри, ручку позолоти, довольным останешься!

Цыганка была молодой, едва ли старше самого Попова, и что там скрывать – красивой. Несмотря на апрельскую прохладу, через глубокий вырез цветастой кофты пытались выскочить полные груди. Почувствовав взгляд Сереги, цыганка шевельнула плечами и грудь пришла в движение, приподняв твердыми сосками легкую ткань. Попов проглотил внезапно возникший в горле комок, уже не в силах оторвать глаза. Девушка одним движением пальца извлекла кулон, скрывавшийся между грудей, и теперь золотой круг приковал взгляд жертвы. Откуда-то из глубины сознания к Сереге пытался прорваться «инструктор», но слова шли как сквозь толстый слой ваты. Попов их не понимал, да и не пытался понять. Золотой круг увеличился до размеров солнца, раскачиваясь в такт вагону. Цыганка что-то говорила, прикасаясь к его плечу, и Серега послушно отдал все деньги, даже мелочь, которую девушка не взяла. Из-за широкой пестрой юбки высунулась смуглая мордочка цыганенка лет десяти, который потянулся к кольцу на пальце Попова, и Серега безропотно снял подарок Майрона. В этот момент у него закружилась голова, и когда бывший капитан Мордора пришел в себя, цыган в вагоне уже не было.

Попов беспомощно оглянулся вокруг. Пассажиры занимались своими обычными, повседневными делами, никто не обратил внимания на Серегу и цыганку. Из денег осталось пятьдесят пять копеек мелочью, и Попова охватило отчаяние. Про гипноз он много раз слышал, но испытал лишь сейчас. Запоздало вспомнились слова матери – никогда не разговаривай с цыганками, и не смотри им в глаза. Оказалось, что и в глаза смотреть не надо, хватит выреза кофты. Серега уронил голову на руки и застыл, пытаясь принять ситуацию и найти из нее выход.

Кто-то осторожно коснулся плеча. Попов обернулся – теперь рядом стояла пожилая цыганка в пуховой шали. Серега задохнулся от возмущения:

– За мелочью пришли? Мало вам?

Цыганка умоляющее сложила руки на груди:

– Тише, господин. Не ругайся пожалуйста, все сейчас отдадим. Можно, присяду?

«Господин» моментально выпустил из Попова весь пар возмущения. В этом мире так к нему обращались впервые, и Серега осекся на полуслове, кивнув головой:

– Присаживайтесь.

Цыганка устроилась напротив, извлекла из недр юбки пачку сторублевок и железное кольцо Майрона. Оглянулась по сторонам, и подвинула деньги с кольцом Попову:

– Вот, господин, здесь все и даже намного больше. Только сними, пожалуйста, наказание с внуков. Если хочешь – накажи меня. Пощади их, они по глупости пытались тебя обидеть.

Серега обалдело смотрел то на деньги, то на цыганку, пытаясь понять, что происходит, и в чем хитрость. Женщина неправильно истолковала его молчание, и добавила вторую пачку денег:

– Все отдам. Сними проклятие.

– Да какое проклятие? – возмутился Попов, – С кого снять? Это меня загипнотизировали и деньги забрали!

Цыганка вздохнула:

– Твое кольцо, господин?

– Ну, да.

– Ты его нашел, купил или получил по наследству?

– Мне его, – Серега споткнулся, – скажем так, подарили.

– Понятно, – вздохнула цыганка, – ты не знаешь его силы. Тогда так – я тебе объясню, то, что знаю, а ты сделаешь так, как я попрошу. Деньги останутся у тебя.

Попов поколебался, но взял кольцо, а деньги накрыл шапкой. Цыганка облегченно выдохнула:

– Спасибо, господин. Я не спрашиваю, кто тебе дал кольцо, но это очень мощный оберег.

– Если такой мощный, – перебил Серега, – как вы его забрали?

– Не я забрала, господин, не я. Я бы близко к тебе не подошла. Это внучка моя, молодая, не опытная. Такой оберег забрать нельзя, он сам себя охраняет.

– Да как охраняет-то, – снова хмыкнул Попов, – если забрали?

– Забрали, – вздохнула женщина, – только не далеко ушли. Внучка в тамбуре так оступилась, что чуть без ноги не осталась. Это она у тебя только деньги взяла. С внучонком все плохо, – на глазах цыганки показались слезы, – в следующем вагоне споткнулся о порог, толкнул проводницу, а у той в руках стакан кипятка был. Ей – ничего, а весь стакан – внучку на спину. На следующей станции уже «скорую» вызвали.

Серега поежился:

– И что, это кольцо сделало? Случайность.

Цыганка покачала головой:

– Ты же знаешь, откуда у тебя кольцо. Какая случайность? И дальше только хуже будет. Внучек умрет от ожогов. Внучку милиция заберет или что-то еще случится. Я тебе все деньги табора отдам, только сними проклятие.

Попов пожал плечами:

– Так я не умею. Что с деньгами, что без.

Женщина взяла его за руку:

– Уметь не надо. Прости их. От всей души, искренне. А деньги эти прими, как подарок. Тоже от души. Если хочешь, я внучку тебе отдам на время. Она согласна. Как насытишься – отпустишь.

Серега покачал головой:

– Куда я с ней? К матери домой? Мама, мы тут поживем вместе немного, а потом она уйдет? Не надо, и лишних денег не надо. Я их прощаю.

– Нет, нет, деньги надо взять. Это не тебе, это – выкуп кольцу за жизнь внуков. Жертва.

– Ну, ладно, – согласился Попов, – жертва, так жертва. Прощаю.

Цыганка посмотрела Сереге в глаза, и знакомый голос отозвался в голове: «Ладно, они свое получили. Простим». Женщина всхлипнула:

– Спасибо, господин. Спасибо. Хочешь погадаю? Не за деньги. Правду скажу.

– А если я в эти ваши гадания не верю? – хмыкнул Попов.

– Не верь, – улыбнулась цыганка и вытерла слезы, – на гадание не влияет.

Женщина долго разглядывала ладонь Сереги, и наконец спросила:

– Кто ты, господин? По твоей одежде, я вижу, одно, по руке – другое, а чувствую – ужас. Твой оберег… Это – дьявол.

Попов улыбнулся:

– Сатана? Ну, тот, кто мне его дал, чем-то был похож, согласен. Вот только остался в другом мире. Здесь его нет.

– Его – нет, кольцо – есть. Ты не знаешь его силы.

– А ты знаешь? – Серега погладил металлический ободок, уютно устроившийся на пальце.

– Нет, – покачала головой цыганка, – я обычная гадалка. В церковь иди, может быть там помогут.

– Сроду не был, – улыбнулся Попов, – Что там по будущему?

Женщина вздохнула:

– Горе у тебя впереди. Что-то с родственниками.

Серега побледнел:

– У меня из родственников только мама. Что с ней?

Цыганка развела руками:

– Не знаю, господин. Вижу, что несчастье. Приедешь – увидишь. Просто будь готов.

– Понятно, – скрипнул зубами Попов, – может ошибаешься?

– Нет, господин. Можешь мне не верить, но я зря пугать не буду.

– Ладно, – Серега взял себя в руки, – хорошее что-то будет?

– Будет, господин. Друзья тебя поддержат, женщины у тебя будут. Жизнь длинная у тебя будет.

Цыганка замолчала, и неуверенно продолжила:

– Я не вижу ее завершения. Как будто ты будешь жить вечно. Первый раз у меня такое гадание.

Попов нашел в себе силы улыбнуться:

– Значит, не обманул Майрон.

– Не знаю, господин, – вдруг заторопилась цыганка, – извини, остановка сейчас, внука в больницу повезем. Прости нас, господин, прости, и спасибо тебе, – женщина подхватила юбки и почти побежала к выходу.

*      *      *

Златогорск встретил пустым перроном с одиноким фонарем. Попов шагнул на платформу и ахнул. Мокрый снег шел стеной, словно на дворе был январь, а не апрель. На асфальте уже выросли сугробы выше щиколотки, а запоздавший трамвай напоминал маленький ледокол. В холодном вагоне было два человека, и Серега устроился на заднем сиденье, пытаясь через запорошенные снегом окна рассмотреть знакомые дома и улицы.

Радости от возвращения не было. Попов столько раз представлял себе, как приезжает домой, что чувствовал даже особый весенний запах, который должен витать в воздухе родного города. Вместо этого – дурно пахнущее нутро громыхающего по рельсам вагона. Заплеванный резиновый пол, дребезжащие грязные стекла, изрезанные дерматиновые сидения. А главное – ощущение тревоги, поселившееся глубоко внутри. Слова гадалки высушили счастливое ожидание встречи, арктический фронт засыпал последние остатки радости глубоким мокрым снегом. Несколько часов в поезде Попов маялся тревожным ожиданием беды, и сейчас, на жестком сидении промерзшего трамвая, Серега был уже уверен – беда произошла. Матери он больше не увидит.

От остановки до родной пятиэтажки было пятнадцать минут быстрой ходьбы. Снег так и не прекратился, фонари желтыми шарами горели сквозь белую пелену, едва разгоняя сумрак улиц. Ветер дул в спину, стараясь как можно быстрее замести, заровнять следы одинокого человека, нарушавшего торжественную девственность белого покрывала.

Чем ближе Попов подходил к дому, тем медленнее шел. Ощущение неотвратимости беды давило на плечи, тормозя шаги. За сто метров до цели, когда уже было видно двери подъезда, Серегу пробила нервная дрожь. Начиналась она где-то в животе и волной проходила по всему телу, сводя пальцы и зубы. Попов даже пару раз остановился, пытаясь успокоиться.

Дверь подъезда была все та же – ободранная и рассохшаяся. Новой была лишь пружина, с пушечным выстрелом захлопнувшая створку за спиной Попова. Лампочка на первом этаже не горела, но со второго падал отблеск, позволявший хотя бы не споткнуться. Три ступеньки – дверь была прямо перед ним. Серега проглотил комок в горле и позвонил.

Звонок пропел странной птичьей трелью, не знакомой Попову. Семь лет назад звук был другим, он точно помнил. Но мысль о звонке тут же исчезла – за дверью послышались легкие женские шаги. Сердце подпрыгнуло – мама! Все-таки ошиблась гадалка!

Дверь открылась, пропуская в подъезд конус света и запах жареной картошки. Попов уже шагнул вперед, и словно натолкнулся на стену – в проеме была чужая женщина. Лет тридцати, в халате и кухонном фартуке. Увидев Серегу, она ойкнула и моментально захлопнула дверь.

Попов снова оказался в темноте. После острой радости разочарование было убийственным. В последней надежде он посмотрел на номер квартиры – вдруг ошибся подъездом! Нет, номер был правильным, хотя и едва различимым в полумраке. Серега несколько раз глубоко вдохнул, выдохнул и снова нажал кнопку звонка.

– Что надо? – женщина не отходила от двери, – Я сейчас мужа позову.

– Извините, пожалуйста, – голос у Попова сорвался, и он был вынужден откашляться, – Попова Антонина Александровна здесь живет?

– Нет.

– А где она?

– Кто?

– Попова. Антонина Александровна, – механически повторил Серега.

– А я-то откуда знаю? – вполне натурально удивилась невидимая собеседница.

– Она здесь жила. Вы, когда в эту квартиру переехали?

– Тебе то что? Сказали же – нет таких, – нелюбезно отозвалась женщина, и крикнула куда-то в глубину квартиры, – Вова! Иди сюда!

Попов сделал еще одну попытку:

– Она здесь жила. Еще недавно. Я ее сын!

Женщина не ответила, но Серега услышал за дверью уже мужской и очень недовольный голос:

– Ну что еще? Кто там?

– Парень какой-то. Может и не один. Темно – не видно. Сколько раз говорила – вкрути лампочку! И глазок сделать надо!

– Я их уже задолбался вкручивать, – огрызнулся мужчина, и Попов услышал, как щелкнул, открываясь, замок.

Вова оказался выше Сереги почти на голову и лет на пятнадцать старше. Солидный пивной животик растягивал грязноватую майку, свисая на синие «треники», которые, в свою очередь, сползали на потрепанные войлочные тапки. Заглянув за спину Попову, и не обнаружив сообщников, глава семьи посмотрел на Серегу, почесал пальцем в ухе и нелюбезно осведомился:

– Ну, и че надо?

Попов повторил вопрос. Мужик засопел:

– А я тут не справочное бюро! Всех знать не обязан. Месяц назад въехал, и никаких женщин не видел. Два парня квартиру продавали. По документам все чисто было – они владельцы, они же и продавцы. Я – тоже не жулик, за свои кровные на северах честно отгорбатил. И то вон, только на хрущевку двухкомнатную хватило. На первом этаже. Еще вопросы есть?

– Фамилию продавца посмотреть можно? Она же где-то записана? Какие-то документы оформлялись?

Вова насупился:

– А ты кто такой, мои документы смотреть? Следователь или прокурор? Может ты у бандитов наводчиком работаешь? С милицией приходи, тогда и разговаривать будем. Все, гуляй Вася!

Дверь захлопнулась и Попов понял, что больше ему и не откроют, и не ответят. Идти было некуда, и он присел прямо на ступеньку, но тут же вскочил, осененный мыслью – соседи! На площадке, помимо бывшей Серегиной, еще две квартиры. В однокомнатной справа добирала свой век тихо помешанная бабушка, изредка навещаемая правнуками. А вот слева жила, и Попов надеялся, что в добром здравии, пожилая учительница, уже вышедшая на пенсию.

Серега даже вспомнил, как ее зовут – Валентина Александровна! Когда-то давно, сразу после войны, она учила маленькую Тоню математике. Прошло пятнадцать лет, и распределение хрущевской жилплощади свело на одной площадке бывшего учителя и бывшую ученицу, теперь уже маму маленького Сережи. Не имея своих детей и привыкнув постоянно заботится о чужих, Валентина Александровна приняла деятельное участие в воспитании соседского мальчика. Отношения между женщинами сложились теплые, и Попов удивился, что не подумал о старой учительнице сразу. Главное, чтобы Валентина Александровна была дома, жива и здорова.

Пожилая женщина узнала Серегу не сразу, но как только поняла, кто перед ней, засуетилась, повела в комнату, и там уже расплакалась:

– Не забыл меня, Сереженька. А почему без мамы пришел? Я ее уже два месяца не видела с тех пор, как переехала. Как она на новом месте?

– А вот об этом, Валентина Александровна, я и хотел спросить, – Попов пересказал разговор с новыми хозяевами квартиры. Старушка всплеснула руками:

– Это они с тобой еще долго разговаривали. Грубые люди, не душевные, с твоей мамой не сравнить. Откуда-то с Севера переехали. Ну, да Бог им судья. А Тонечка теперь по другому адресу живет, в однокомнатной. Давай-ка я тебе чайку налью, а сама поищу бумажечку с ее адресом.

Горячий чай был очень кстати. Серега с удовольствием прихлебывал кирпичного цвета жидкость, чувствуя, как растекается по телу не просто тепло, а надежда! Значит мать продала квартиру «добрым людям», а те ее перепродали «северянам». Не удивительно, что Вова ничего не знает о прежних жильцах.

Правда, на обрывке тетрадного листа, который нашла Валентина Александровна, почерк был совсем не матери. В ответ на удивление Попова старушка пожала плечами:

– Так мне ее адрес те ребята написали, которым она квартиру продала. Все ведь быстро получилось, скомкано. Мы и попрощаться-то как следует не успели. Вчера еще Тоня в квартире жила, даже вещи неупакованные стояли. А на следующий день я к ней пошла, а двери уже чужой открыл. Внутрь не пустил, да я и не стремилась. Все, говорит, уехала по новому адресу. Я удивилась – ночью, что ли? А он смеется – дурное дело, говорит, не хитрое. Собрали, да увезли. Вот он мне новый адрес и написал. Это далеко, в новом микрорайоне. Я-то все жду, что, Тоня заедет, да видно устраивается в квартире. Как все устроит, так и позовет на новоселье. Налить тебе еще чайку? Извини, угостить нечем, сушки только. Так все быстро дорожает, кошмар просто.

– Спасибо, Валентина Александровна, – поблагодарил Серега, – не надо ничего. Давайте, лучше я вам помогу.

Увидев в руках Попова деньги, женщина замахала руками:

– Что ты, что ты! Не надо мне, тем более, так много! Одна живу. Матери отдай. Да скажи, чтобы заходила, сама-то я к вам не выберусь. Далеко, а ноги болят.

Окрыленный надеждой, Серега почти бежал по безлюдным улицам на окраину города, где еще в советское время строили новый микрорайон. Снег прекратился, циклон уходил на восток, и сквозь мутную пелену начали проглядывать звезды. Холодало, и когда Попов добрался до новостроек, снежок уже хрустел под сапогами. Между незнакомыми домами пришлось покрутиться, высматривая номера. Близилась полночь, а Серега все не мог найти записанный на смятой бумажке адрес. Редкие прохожие либо пожимали плечами, либо показывали в противоположные стороны. Попов несколько раз обошел микрорайон по кругу, проклиная новомодную систему нумерации, на первый взгляд, совершенно бессмысленную. Отчаявшись, он начал рисовать прямо на снегу расположение домов, проставляя номера. Снова пришлось побегать, но в конце концов, схема сложилась в единое целое, и во втором часу ночи Серега пришел к неутешительному выводу – дом с номером сорок восемь даже не начинали строить.

Он еще раз рассмотрел план, теперь уже понимая логику нумерации и ткнул палкой в северо-восточный угол схемы. Здесь должен быть нужный адрес. Здания там точно нет, но для очистки совести Попов еще раз прошел к предполагаемому месту. Площадку будущего дома номер сорок восемь когда-то огородили, но теперь секции дощатого забора частично упали, частично были растащены местными жителями. За остатками ограждения вразнобой торчали вбитые в болотистый грунт железобетонные сваи, а между ними громоздился строительный и обычный мусор. От кучи к куче импровизированной свалки перелетали, ища съестного, толстые серые вороны. Серега прошел немного вдоль бывшего забора, и наткнулся на ржавый лист металла, криво прибитый к доскам. В неровном свете ближайшего фонаря еще можно было прочесть облупившуюся надпись, утверждавшую, что строительство 144-квартирного дома номер сорок восемь ведет трест Металлургмонтажстрой. Ввод жилья в строй трест прогнозировал аж два года назад.

Попов зачем-то поправил покосившуюся вывеску и беспомощно оглянулся по сторонам. Холодная апрельская ночь висела над городом, поблескивая равнодушными звездами. Лишь несколько окон светилось в окружающих девятиэтажках, подчеркивая Серегино одиночество. Идти было некуда. Вернуться к Валентине Александровне, разбудить ее среди ночи, да еще и огорошить исчезновением горячо любимой Тонечки, Попов просто не мог.

Постояв у забора, Серега вдруг понял, что не чувствует холода и усталости. Тонкая шинель почему-то стала надежной защитой от ветра. Ноги были сухими несмотря на многочасовое перемешивание мокрого снега. Ночной морозец только бодрил. Проверяя внезапно появившуюся холодоустойчивость, Попов присел на ближайшую лавочку во дворе, смахнув снег. Стало тепло и удобно, как будто сидишь в кресле перед камином, а не посреди заснеженного ночного двора. Можно было спокойно думать.

Конечно, совсем спокойно размышлять не получалось, но эмоции уже ушли. Спасибо цыганке – к потере он был готов. Мать исчезла, и скорее всего, в живых ее нет. Оставалась надежда на ошибку в новом адресе, но очень небольшая. «Надо решить, что делать, – отстраненно, как бы анализируя ситуацию со стороны, подумал Серега, – Мать не вернуть, поэтому надо понять, кому и как отомстить. Да, именно так – отомстить». Попову стало жарко, руки сжались в кулаки. «Милиция может их только поймать. Суд может их только посадить. Они отсидят и будут жить дальше. Нет, я их убью. Всех. Медленно» – Серега выдохнул и разжал кулаки.

Попов посмотрел на часы – половина четвертого. «Надо искать жилье. Не знаю, почему мне не холодно, но на скамейке жить не удобно. Есть тоже не хочется, но когда-нибудь я проголодаюсь. В большом городе для таких, как я, построены гостиницы, хотя бы одна. Столько лет здесь прожил, а вот гостиницами не интересовался. Наверное, где-нибудь в центре или около вокзала. Вот только транспорт по ночам не ходит, придется пешочком». Серега отряхнул шинель, и пошел к центральной улице района, хрустя снежком. Путь намечался дальний, часа на полтора, – сжатый горными хребтами город, как спрут выбросил в долины щупальца-районы, соединенные прямо через лес многокилометровыми трамвайными путями.

23 апреля 1992 года

Шагалось Попову легко и приятно. История с исчезновением матери спряталась где-то глубоко в душе. Горе затаилось и не пыталось пока напоминать о себе. Сейчас Серега наслаждался возвращением. Узнаванием домов и улиц. Помогала ночь и полное безлюдье. Попов шел, и вспоминал, вспоминал, вспоминал…

Вспоминал и одновременно удивлялся себе. Сережа Попов не отличался особенной храбростью. Глухой ночью по пустынным улицам никогда не гулял, и сейчас должен был бояться каждой неверной тени. Но нет! Нагло пер кратчайшим путем, пересекая дворы и скверики, не избегая таких злачных мест, куда и днем заходить не отваживался. И ни одного хулигана, или, на худой конец, пьяного дурака! Попов был разочарован. Конечно, пятый час утра, четверг, холодно. Все понятно, но как хотелось дать выход энергии, переполнявшей мышцы! Почувствовать, как хрустят под ударом чужие кости! Эх, надо было Вове морду расквасить, уж очень грубо он разговаривал с капитаном Мордора!

– С бывшим капитаном, – поправил себя Серега, – но я еще к тебе зайду, Во-ва!