Аудиокнига На горах

Вот оно что означает коммерция-то. Сундуки-то к киргизам идут и дальше за ихние степи, к тем народам, что китайцу подвластны. Как пошла у них там завороха, сундуков-то им и не надо. От войны, известно дело, одно разоренье, в сундуки-то чего тогда станешь класть?.. В Китае дерутся, а у Старого Макарья «караул» кричат. Вот оно что такое коммерция означает!"На горах" - это вторжение высокой геополитики в повседневность медвежьих углов. Наша сегодняшняя реальность, в которой обвал на Уолл-Стрит неминуемо ведет к кризису российской финансовой системы - прямое продолжение и развитие процессов, впервые в отечественной словесности описанных в этом романе. Мир. в котором все связано, не спросясь входит в твою жизнь и вот уже целые заволжские деревни, промышлявшие изготовлением сундуков, остаются без работы из-за войны в Китае. Потому что киргизы, которым те сундуки экспортируются, под Китаем, а когда война. так всему разорение и нечего в сундуки класть, а сталбыть - не нужны они. Отсутствие спроса убивает предложение.То же с научными открытиями. Изобрели немцы олеиновую кислоту и нет теперь необходимости в животном (тюленьем) жире для мыловаренной промышленности. Следовательно, спроса на него не будет, а купцу, вложившему львиную долю капитала в этот продукт, разоренье (о тюленях в этом контексте не вспоминают, XIX веку не до них еще), хотя Общество защиты животных роман попинает с усердием. Зачем, дескать, мешается в исконную русскую скоморошью забаву - вождение медведя на цепи? "На горах" не полюбила. Может быть потому, что яркость и новизна, которой одарило знакомство с первой частью дилогии, во второй изрядно стерлись: те же типажи. те же ситуации, тем же напевным сказовым языком поведанные. Может оттого, что заканчивал эту книгу Павел Иванович, будучи уже парализованным (второй том записывала под диктовку жена). Да и нахождение между молотом власти и наковальней либеральной интеллигентской среды наложило свой отпечаток. Вы ведь знаете. что "На горах" писалось едва ли не по прямой просьбе цесаревича Александра, который был изрядным поклонником писателя. И разумеется, прогрессивная общественность, как это у нее в заводе, устроила автору бойкот, а единственная критическая статья. которой роман удостоился, была анонимной и разгромной, обвиняя его в "скучном вялом размазывании прошлого романа".Хотя у читателя, как августейшего, так и широкого, книга имела успех. Ну так и немудрено ведь, сериалы тоже людям нравятся. И в целом, "На горах" куда как более оптимистичная вещь, чем "В лесах": все хорошие девочки получают отменных женихов; всяк злобный стяжатель наказан тем или иным способом; есть крайне занимательная фигура Марьи Ивановны Луповицкой и рассказ о хлыстах (которые даже еще хуже раскольников, а каковы охальники!). Заодно уж немалый камешек в огород сектантства и эзотерики всех возможных изводов, на Руси издавна не приветствовались попытки приходить к Богу иным. кроме канонического и официально одобренного способов. Тут скиты успеть бы разорить, да всех к общему знаменателю привести, а еще вы со своим фармазонством мешаетесь.Да этой книге и без меня достаточно поклонников. Только я все же думаю, что не стоит всех загонять, как стадо, в лоно РПЦ. К Богу есть много путей и если тот. которые выбираешь ты, отвергает титульная церковь твоих палестин, ты вправе продолжать идти выбранным.

Если первая часть прошла на "Ура", то не грех и за вторую вскорости приняться. Что, в общем-то, и сделано.
И если «В лесах» Павел Мельников (Андрей Печерский) уже прочитана, то примерно представляешь чего собственно стоит ожидать тут. Снова мы погружаемся в историю девятнадцатого века, где многие герои нам уже знакомы, а к другим предстоит приглядеться получше да побольше узнать о религиозных сектах, где наиболее полно рассказано о хлыстах, в ходе чего убеждаешься, что ничто не меняется в этом мире. Все методы и приемы работы с возможной аудиторией, психологическая составляющая уже давным-давно отточены и усовершенствованы. Но тем не менее читать об этом весьма интересно и содержательно. Радение, нисхождение великого духа, духовное супружество и прочие вещи на деле оборачиваются обманом и грехом. Все о душе, да о духовном рассуждают, а в уме держат денежку, да побольше.Многие сведения, содержащиеся в романе, подтверждены богатым историческим материалом, тем более автор сам знал об этом не понаслышке. В связи с этим фактом произведение становится отличным подспорьем в плане знакомства с бытописанием, отношением к религиозному вопросу государства, положением купцов и их связям в российском государстве в то время. Несомненным плюсом для меня является и язык романа, помогающий лучше прочувствовать атмосферу произведения, а также окунуться в то время по полной. Все эти литературные обороты, присказки, прибаутки да пословицы как бальзам на душу, особенно в сравнении с современным, перегруженным многими заимствованиями, сленгом и иностранными словами.На мой взгляд, тут для автора на первое место вышло его желание рассказать подробно в первую очередь насколько остро стоял для государства религиозный вопрос и как боролись в нем со всякой ересью, предпринимая все шаги для искоренения оной и возобладания единоначалия. Поэтому персонажи тут отходят на второй план и становятся частью истории, но не её основой. Да, есть интересные судьбы, крепко увязанные во всем происходящем, призванные оттенить и наиболее полно представить случившееся, но они не играют первую скрипку тут.
При этом, импонирует, что все истории, начавшиеся в первой части или появившиеся тут, получают логическое завершение. От этого рассказанная история получается законченной и полной.

Писемский ответил спустя год, не только контратакуя довольно неприкрытые нападки Венгерова, но разобрав заодно и второй роман Печерского. На тот момент Писемский был уже в летах, сильно пил, но обладал всё ещё острым умом и не менее острой язвительностью. Очерк был напечатан в журнале "Северная пчела" за 1876 год. Цитируется по перепечатке в "Новом мире", №6, 1979 г. Статья в НМ преддварялась эпиграфом, который я тут повторю.Что до Писемского, то нынешние его исследователи, может быть, и неспроста, пряча неловкость, озираются на «горы» и «пики». В отличие, скажем, от Мельникова–Печерского, который всю жизнь так и провел во «втором ряду», среди «беллетристов–этнографов», или от Лескова, который был сходу вколочен во «второразрядные беллетристы», загнан туда в ходе жесточайшей драки сразу же при появлении своем в литературе, Писемский побывал–таки в «первом ряду». Он красовался среди главнейших наследников Гоголя целое десятилетие. Непосредственно рядом с Гончаровым и непосредственно впереди Тургенева. Он, Писемский, был причислен к главному созвездию, и никто по сей день не смеет сказать, что незаслуженно. Это тот случай, когда классик первого ряда не удержался в первом ряду. След высокой пробы, печать прошлой признанности продолжала всю жизнь гореть на его лице.

"Три еретика" Л. АннинскийОстаётся удивляться, почему так часто моё имя упоминается в связи с книгами Печерского. Только на том основании, что я тоже не раз выражал вслух удивление высокими гонорарами означенного автора, не соответствующими его литературным талантам, С. Венгеров позволил себе несколько личных выпадов в мою сторону, приняв за мою некую анонимную рецензию. Что ж, раз Печерский тоже, как видно мне сейчас, затаил камень за пазухой и обратился к теме хлыстовцев, которую разрабатывал и я, сделаю то, что, видимо, ждут от меня Печерский и его клевреты, а именно разберу литературные достоинства (если найду таковые) его дилогии.Сразу оговорюсь, что счастлив, что мои скромные труды были заклеймлены понятием "бульверлиттовщины". Романы Бульвер-Литтона, равно как и романы такого "нашего" (сложно употреблять это слово к человеку, который живёт большую часть времени в Европе) романиста, как Достоевского, обладают чистотой стиля и ясностью изложения, причём в основе романов - твёрдая сюжетная канва. Как ни покажется странным Венгерову, но соглашусь я и с его сентенцией, что "стиль ради стиля может стоять над сюжетом". Дело нас писателей: создавать почти театральное пространство, удалять одну стену из дома персонажей, чтобы читатели расселись кругом и смотрели в тот дом, будто на театральную сцену. И если стиль даёт им то же желание заворожённо смотреть в глубь чужого дома, чужой жизни, то не возьму я на себя смелости отрицать, что стиль - это великолепные декорации, которые завораживают не менее происходящего на сцене.Но в то же время вынужден я согласиться и с очередные рецензентом, который пожелал остаться неизвестным, что заявил "Роман «В лесах», однако, преизобиловал хотя бы описаниями быта нашего Заволжья, почти всегда интересными. Роман «На горах» не содержит и этого: г. Печерский, очевидно, исчерпал материал и переписывает самого себя. Результаты получаются истинно комические: это такое дешёвое, заурядное шарлатанство, что о художественности не может быть и речи: новый роман г. Печерского — не «продолжение», а скучное и вялое размазывание прошлого его романа". Побуду ещё большим брюзгой и скажу, что декорации, коль они не двигаются, постепенно прискучивают. Так было и в первом романе. Поначалу стиль "В лесах", который перерос стиль этнографиста и стал богатым стилем автора, завораживал, но, не имея развития, стал утомлять. Начиная главу, ты мог точно сказать, что будет в её завершении. То, что умещается в краткую фразу "и он ей рассказал, что узнал", бывает растащено на целый разговор, изобилующий сюжетными повторами. Да, я и впрямь выказывал сомнения в правомерности гонораров, а сейчас я собираюсь позволить себе заявить, что многословный стиль автора вызван не художественной необходимостью, а является лишь попыткой получить больше гонорара за каждую строку. Ещё более утомляют не столько сюжеты, сколько бледные тени, которых Печерский пытается выдать за персонажей. Уже в первой книге Алексей (обладай я толикой подозрительности, провёл бы параллель между именем этого персонажа и собственным) меняет характер мгновенно, без особой причины. Во втором романе образ Алексея и вовсе лишается двухмерности, он становится злодеем без особых изысков и без особых причин. Если бы Печерский и поддерживающие его писатели не питали бы такой оголтелой и слепой ненависти ко всему бритскому, я посоветовал бы им прочитать роман девицы Бронтё "Грозовой перевал", в котором показано, как необузданность характера превращает юношу в злодея, который при том имеет светлые черты в своём характере. Алексеем же двигает мистическая линия (которая ужасно смотрится в книге реалистической) с подсказками от неназванной силы, предостерегающей, что Чапурин убьёт его. Зачем нужна эта сюжетная линия? Сделал ли Алексей хоть что-то, чтобы избежать злой судьбы? Напротив, он постоянно злит Чапурина, что в конечном счёте приводит к его смерти. Венгеров отмечает новые пути, которыми развивает сюжет и героев Печерский. Должен заметить, это не пути новы, это никто просто не ходит по ним. В книге другого английского писателя Уилки Коллинза "Армадель" присутствует то же мистическое прозрение (что, должен заметить, намного более присуще мистицизму сенсационного романа, чем якобы реализму того русского, что я разбираю), которое заставляет героев пытаться избегнуть проклятия, просто судьба оказывается сильнее их.Нередко я слышу обвинения в свой адрес, что девицы в моих книгах обладают излишней свободой. Словно страна наша сама приобрела чопорность англичан. При том, что в книгах Печерского девицы пользуются тем, что надзора за ними почти нет, так потеря девичества до брака суть распространённый мотив дилогии, я понимаю, почему ряд писателей избрал Печерского как образец. Девы клонят головы, как и очи, долу, заливаются слезами и не менее двух-трёх раз лишаются чувств. Каждая из них лишь на словах может быть самостоятельной, на самом же деле они лишь тени, отражения мужских поступков и мужских желаний. Словно они все постоянно спят, как Параша Чапурина. И вот у нас есть одна героиня, которая активна и хоть что-то делает. Это, разумеется, Флёнушка. И, увидев, что эта героиня есть и во второй части дилогии, я всё ожидал, что она как-то проявит себя. И что же? Ничего, кроме прописанной автором взбалмошности. Внезапное поведение её с Самоквасовым перед тем, как принять постриг, больше пошло бы роману "Монахиня" Дидро. Это не вера, а глубокое неверие. Не последний вечер перед принятием тайн, а отказ от обоих путей и земного, и духовного. Но так как очи долу вовремя низведены, писатели наши видят лишь пречистых дев. Что ж, остаётся лишь пожалеть, что на их пути не встречалось иных женщин, как кроме притворных скромниц и непритворных истеричек.Дошли мы и до последнего рубежа этой книги, до тайн хлыстовцев. Что же видит читатель? Восторг дурочки, которую ведут куда-то, так как своего соображения у неё нету. Всё напряжение, которое пытается выдать Печерский основано на том, что Дуня постоянно начинается терзаться сомнениями, столь же неожиданными и не имеющими основания, как и всё, что происходит в книге этой. Вместо приближения к тайнам, к мистицизму, читатель всегда остаётся снаружи, всегда видит внешнее, как если бы, не найдя ключа, постоянно бы вертел в руках запертую шкатулку. Так что счастлив я в отличии от господ Венгерова и Печерского, обладать любовью к сюжетам. Да, интересен сон под яблоней, но коли длится он слишком долго, становится он кошмаром, не сладостью от него веет, а тягостью и усталостью.

Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Еще хоть ложечку!
И. Крылов «Демьянова уха»
Если, одолев первую часть дилогии, вы решили: «я три тарелки съел», пора бежать и пусть там Флена Васильевна, Максим Патапыч, мать Манефа и прочие Дуняши сами разбираются, кто из них Самокуров, а кто Смолоквасов (или наоборот), почём баржА сушеной воблы и как с этим дальше жить с божьей помощью, чтоб не оскоромиться, то стоп!— не пора. Не верьте, если скажут вам, что обе части вполне самостоятельные произведения, невзирая на сквозняк, устроенный персонажами (шастают туда-сюда), мол, одно дело «В лесах», совсем другое - «На горах» - принципиальная же разница, невооруженным геодезическими приборами глазом заметная. То да, разница есть, и за неимением других дел, я, может, и расскажу, в чём она — потом, если захотите. А пока надо помнить, что у любой реки два берега, и если прочитать только про один, то всё, считайте, что ни Мельникова, ни Печерского, ни Павла, ни Андрея вы вовсе не читали, не стоит и упоминать — тема Волги не раскрыта. То же мне, мастера хлопков одной ладонью! Читаем, коли взялись. А если ещё не взялись, и леса «керженские, чернораменские» не успели стать частью вашей оперативной памяти, и не завелись в них паразитарным образом «захребетники» и «обливанцы», «зазвонистые жемки» вкушающие, — бегите, глупцы! то сильно подумайте — назад дороги не будет, на попятную не пойдешь и передышки не положено — читательский фатум не дремлет. Вот я, грехи мои тяжкие, решила в антракте в самоволку сходить незаметно, ну пока у Параши свадьба (конец первой части, to be continued), а Марко Данилыч про тюлений жир толкует за чашкою отменного лянсина фу-чу-фу (сиквел), — авось никто внимания не обратит, успею я развеять морок великорусский где-нибудь со скалистых чужих берегов. И..
«вам знакома эта ПРЕКРАСНАЯ страна, вся в долинах и холмах?
прекрасные горы отделяют её от далёкой дали. у этой страны есть горизонт, а это случается далеко не со всеми странами.»… прочитала я первые строчки «Любовниц» Эльфриды Елинек, нобелевского лаурета, и тут же схлопнула файл: какая еще Эльфрида, какие нафиг любовницы, за что им только премии дают, разве могут быть ещё какие-нибудь горы, раскинутся ли где горизонты шире тех, что ждут-не дождутся меня на оставшихся заповедных девятьсот девяносто двух страницах? Я другой такой страны не знаю. Ни отдыху, ни сроку, короче: сказал «В лесах» - говори и «На горах». Это понятно. Непонятно другое: а чего говорить-то, когда я уже разлилась соловьём по поводу магической силы волшебных слов и шёпотом намекнула на превышение полномочий в их использовании, восхитилась дотошно, но бодро, описанными хозяйственно-бытовыми обстоятельствами староверов и правдоподобными подслушанными-подсмотренными историями их разнообразно-несуразных жизней, обозвала всё это дело типичным колониальным романом под прикрытием фольклорного эпоса, и совершенно зря не подумала хоть пунктиром наметить сюжетную линию — было бы что продолжать сейчас. Но нет — так нет, снявши голову по волосам не плачут (ага, я и не так теперь умею и имею моральное право глаголить), а вам самостоятельно придётся выяснять, счастливо ли сложилась семейная жизнь токаря-сребролюбца Алёшки Лохматого с романтически-ушибленной богатой вдовушкой Марьей Гавриловной, мерещатся ли новые искушения Василь Борисычу, каково бедолаге Чапурину раз за разом обламываться с матримониальными прожектами, смогут ли отбить тоталитарные сектанты невесту с миллионным приданым у неверного Петра Степаныча, кто станет настоятельницей Комаровской обители и надолго ли, потому что обителям этим вашим скоро — спойлер — кирдык. И совсем, к слову, не без участия Мельникова нашего Печерского, Павла-Андрея, любителя русской словесности и государевой службы чиновника по особым поручениям, кои поручения в качественной прополке заволжского раскольничьего рассадника и состояли. Пользуясь удачной находкой автора — кульминация произошла, развязка миновала, а книга всё продолжается и продолжается (справедливости ради - первая, во второй драматургия ритмичнее, что ли) — продолжу и я, и, как заметил уже внимательный читатель,— продолжу, переходя на личности и съезжая на разбитую историческую дорогу. Блистательным навыкам вождения по ней я не обучена, просто было время поразмыслить о том о сём, пока из далека долго текла река Волга. Посему дисклеймер: ревнителям за всё благое, охранителям традиционных ценностей (график сутки через трое), исследователям генетической народной памяти, а равно и любителям припадать к изначальным истокам по старинным русским рецептам, а также приставам следственных дел, просьба не беспокоиться соседей по палате. Что вообще не так со старообрядцами и почему их во что бы то ни стало необходимо было искоренять на государственном уровне? Ну крестятся не щепотью, а двумя пальцами перед восьмиконечным Распятием, кафизмы со стихирами распевают подозрительно долго, ну вокруг алтаря ходят посолонь. Но Таинства-то приемлют, не нехристи какие, никонианских младенцев в сметане Великим постом не жрут. И не было среди них в описываемую эпоху (вторая половина 19 века, ну) деструктивных и страстных Аввакумов, готовых «за единый аз» заживо гореть. Живут себе тихо-мирно по лесам-горам, советы старцев слушают — бывает, что и в пол уха, обычаи соблюдают - порой не сильно внимательно. А теперь представьте: ааагромная страна, управляет которой один единственный человек, пока не помрёт (сложно представить, ок), и управляет он ею на том незыблемом основании, что первенствующий митрополит в торжественной обстановке ему крест маслом на лбу нарисовал. И все довольны, всех всё устраивает: ну как же, помазанник божий, гарант соблюдения заповедей и единой под Богом России, скрепы на месте. Но при этом существует, и существует довольно успешно, многочисленное сообщество, для которого чисто теоретически — практически помыслить страшно — царь-то ненастоящий, инославный вообще-то какой-то царь, еретик — и ответ у нас перед ним минимальный: кесарю кесарево. Но не всё, конечно, кесарево, а в ограниченных количествах, дабы не оскудело древлее благочестие. Вообще непорядок. Тут естественным образом переходим от вопроса общих идеалов и основ русской государственности ко второму, не менее важному, — бабло. Старообрядцы в рамках общины зачастую люди обеспеченные, и не в последнюю очередь потому, что держатся обособленно, доверяют только своим, на заезжих столичных купчишек с модными бородками смотрят косо, крупнейшие финансовые сделки заключают между собой, перекрестясь двуперстно, за самоваром — и шиш там тебе, а не отчисления в казну, ну разве что взятки по необходимости. И как таких самозанятых не искоренять прикажете? То-то же. И ведь  даже не совсем искоренять, а, так, поприжать чуток. Всё правильно делал Мельников-Печерский, командированный по линии министерства внутренних дел.  И то, что делал не абы как, а с пылом и душой, как истинный исследователь-натуралист, который сначала все подробности про жука в естественной среде обитания опишет, и только потом в банку и на булавку, - большой молодец. Намотается по лесам-по горам, закроется в кабинете в Москве и тот час вспоминает — до запятой! А потом 6 корректур! Вот и выходит - что зачитываются люди русския и пользу от того великую получают.Да, обещала про разницу. На левом берегу Волги — леса, на правом — горы, там тысячники — здесь миллионщики, одни лесом торгуют, плошками-ложками да коромыслами — другие пароходами да рыбным-хлебным промыслом владеют, первые дочерей в скиты на обучение отдают — вторые в пансионы столичные, ну и по благочестию выводы соответствующие. Ну а грибочки, груздочки, стерлядочки и икра зернистая — на месте, не извольте беспокоиться. У Эльфриды-то Елинек небось ничего такого в заводе нет, не стану и проверять.

За лесами, за горами горы да леса.
А за теми за лесами лес да гора,
А за тою за горою горы да леса,
А за теми за лесами лес да гора.На самом деле эта песенка вовсе не бессмысленна. Она отражает важные состояния бытия, высоко ценимые многими людьми – неизменность и предсказуемость. Стабильность, уверенность в завтрашнем дне, все это не всем придется по нутру, но многие оценят. Еще она рассказывает про большую страну, не важно, как ее называют (Российская империя, как вариант). Про страну, в которой, куда бы ни поехал, будут горы сменяться лесами, а леса горами; «широка страна моя родная» – вот-вот про нее. И потому эпиграф не очень-то подходит к рецензии на книгу «На горах». Постараюсь объяснить, почему подходит, а почему нет. Подходит
Даже не конкретно к этой книге, а к дилогии «В лесах + на горах». Кому не придут в голову старинные и не очень запевки при взгляде на названия романов. Например, «За лесами, за горами, за широкими морями, против неба – на земле, жил старик в одном селе…». Читатель, вы задумывались, почему в сказке Ершова «старинушка» с сыновьями живет против неба? Небо там, а мы здесь. Сколько не молись, все равно не взлетишь. Вот и в книге «На горах» люди тоже живут против неба, творят дела мирские, но надеются отмолиться. Кто-то сам. Например, мать Филагрия, бывшая Фленушка. Все девушке хотелось и туда, и сюда, и замуж, и в черницы, и в свое удовольствие, и ради матушки. И ведь смогла – согрешила с женихом и в постриг, грех до конца жизни отмаливать. А кто-то проще поступает, например, Смолокуров. Лютует, несправедливости работникам чинит, обманывает и подсиживает всех, начиная с лучших друзей. А все туда же, про небо думает. Щедро дает деньги в скиты, пусть старицы молятся, больше денег – больше молитв, все небо ближе. Некий купец Орехов так вообще бесхитростно говорит зашедшей чернице:
Сто рублев тебе, чернохвостнице, дал, честью просил, чтоб и на нынешний год побольше барыша вымолили… А вы, раздуй вас горой, что сделали? Целая баржа ведь у меня с судаком затонула!.. Разве этак молятся?.. А?.. Даром деньги хотите брать?.. Так нет, шалишь, чернохвостница, шалишь, анафемская твоя душа!.. Подавай назад сто рублев!.. Подавай, не то к губернатору пойду!Не подходит
Нет в книге той широты, что в песенке чувствуется. Хорошо автор тему раскрыл, но ограничился узкой областью. Основная часть действия происходит на правом берегу Волги от устья Оки до Саратова. Герои плавают вверх-вниз по течению, баржи водят, но от Волги в сторону ни-ни. Оно и правильно, Волги достаточно, даже слишком. Но в первой книге хотя бы герои в Москву ездили, Австрию, некоторые краснобаи даже до Иерусалима добирались (не факт). А тут нет. Впрочем, это к лучшему, я не представляю, сколько томов заняло бы у Мельникова (или Печерского, вечно их путаю) описание всей земли Русской. Не в широте правда, правда в деталях, проработке, дотошном бытописании. Только вот скучновато, хотя вторая часть несколько бодрее, чем «В лесах». Там от описаний старообрядцев чуть не умер, про хлыстов показалось интереснее. Подходит
Предсказуемость есть. За всем бытописанием событий не очень много, но там где есть, предсказать их, как правило, можно задолго. Порой автор удивляет неожиданным поворотом, но такое редко. «В лесах» еще удивлял, в горах уже практически нет. Судьбы почти всех персонажей были понятны почти с начала книги. Что Фленушка пострижется, перед этим «выкинув» что-нибудь этакое. Что Алешка Лохматов столкнется-таки с Патапом Максимычем. Что Василий Борисыч так и останется ни к чему не годным нахлебником, твердящим свое «Искушение» (что вечно сонная жена побьет его – тут, да, не ожидал, хоть какой-то экшен). Что Самоквасов быстро забудет «свою» Фленушку и женится на Дуне. Ну и так далее. Предсказуемость сама по себе и не плоха, не ради сюжета Печерского (или Мельникова, вечно их путаю) читают. Но все же немного скучнее это повествование делает. Не подходит
Неизменности нет. Точнее сначала кажется, что есть, но перемены настигают. Я ждал еще одной книги, где ничего особо не происходит. Перемен в "На горах" гораздо больше, чем в первой части. Автору удалось показать, что уклад, который отцы завещали, не вечен. Перемены грядут в этом безумно-безумно быстром 19 веке. Чиновник из Петербурга приезжает, и скиты разоряют. Молодежь уже не держится старой веры, венчаются в никонианской церкви, и окружение практически уже одобрительно на это смотрит. Да и быт меняется, театр в жизнь приходит, там и до балов недалеко. Девушки уже не хотят сидеть по светелкам в родительском доме, перемен жаждут. Про парней и говорить нечего, отучатся в своих академиях, а потом и торгуют по-новому, и гуляют по-европейски. Дворяне разоряются, купцы приобретают больший вес, а границы между сословиями начинают стираться. Интересно, что вот это пусть еще не ускорение, но первые шаги к этому, отразилось в структуре романа. «На горах» начинается так же неспешно, как и «В лесах», но потом события ускоряются и ускоряются. На последних ста страницах все очень быстро происходит. Возможно, автор это сделал невольно, говорят, он в процессе написания слег и дописывал спешно. В любом случае получилось символично и хорошо. Мне (не только поэтому) понравилась вторая часть больше первой. Я не подхожу
К этим книгам. Не получилось мне их полюбить сильно. Много скучал, в первой части больше, тут чуть меньше. Уставал от описаний, фольклорной избыточности. Не радовали меня события, предсказуемые своей предсказуемостью, неожиданные… просто не радовали. Не нашел я героя себе по вкусу. Пожалуй, в этой книге лишь Никита Маркелов показался весьма симпатичным, произвел впечатление человека, кто способен встряхнуть застоявшиеся приволжские людские болота. В целом, опыт от дилогии, и от этой книги в частности, оцениваю как неоднозначный. Советовать книгу стал бы очень осторожно. Какое бы «ох, искушение» не было.