Партия в любовь. Повести и рассказы

Они уселись на диван.

– Как мама, чем занимаешься? – спросила Марфа, чтобы поддержать беседу.

– Мама нормально, а я отдыхаю, – начал зажатый Андрий. – Гуляю вдоль речки, по лесу. Отвык я от природы. А теперь как бы ошалел. В городе – не то, там пыль, грязь, там люди другие. Я даже скажу, там мысли другие, не такие как здесь, мелкие какие-то… Как место меняет человека… А тут гуляешь, созерцаешь эту красоту, вдыхаешь тут самую суть, и мысли такие дивные приходят на ум… О бренности всего сущего, о нашей мелочности, о том какие мы все котята, не понимаем зачем живем, не ценим каждое прекрасное мгновение, а ведь именно каждое мгновение так прекрасно.

Тут Андрий повернул голову к Марфе, и что-то загорелось в его взгляде. И, кажись, уже не был он так зажат, как в начале беседы…

– Жизнь коротка… – попытался продолжить Андрий.

– Ах вы ироды! Ах философы! Мыслители! Эйнштейны! Откуда такие вы все умные да прыткие взялись! – закричала Марфа. – А ну пишов звидcи!

Эти крики уже слышала вся улица.

Почему он не стал футболистом

Как-то гуляя после дождя вокруг своего кооперативного дома, я обратил внимание на несколько скомканных листков бумаги. Не в моих правилах подбирать всякий мусор, но тут почему-то меня разобрало любопытство. Я оглянулся, убедился, что никто не видит, и подобрал эти листки. Они были не сильно мокрые, очевидно их выбросили недавно. Я бегло взглянул внутрь, и увидел, что суть написанного – повествование, может быть рассказ. Листки я сунул в кулек и пошел домой. При ближайшем рассмотрении мои первые выводы подтвердились – в листках был написан рассказ, который я предлагаю вашему вниманию. Прочитав его, вы поймете, почему автор выбросил его. Кто бы это мог быть… Рассказ, как и положено рассказу, начинался с названия:

Почему я не стал футболистом

Я взрослый человек, женат, у меня есть ребенок, сын шестнадцати лет. Скоро мой юбилей. Работа у меня серьезная, уверен, все меня воспринимают как порядочного, рассудительного человека, не выкидывающего «номеров». Да я такой и есть, правда. И в детстве я был тихим, интеллигентным мальчиком. Я всегда веду себя в соответствии с правилами, принятыми у порядочных людей. Почти всегда… Нет, не подумайте, я не маньяк какой-то тайный, не хищный зверь в обличии ангела. Есть у меня одна странность, и проявляется она только тогда, когда я остаюсь один, когда меня никто не видит… Это странная странность. Если бы Вы увидели бы меня в эти минуты, то наверно подумали бы, что я сошел с ума. Но с головой у меня все в порядке. Просто я предаюсь воспоминаниям, и вспоминаю то, …чего со мной никогда не было. Я взмахиваю рукой, делаю резкие движения туловищем, бью ногой виртуальный мяч, делаю обводку. Я играю в футбол, как вы поняли, только внутри, в своей голове. Как-то раз, случайно, жена застукала меня за этим занятием, дверь была незаперта, но мне удалось замять нелепицу, сказал, что делаю зарядку (днем, после обеда!), ну да ладно, жена вроде поверила.

Да, я играю в футбол в своем воображении, я разыгрываю опасные моменты, забиваю решающие голы. У меня есть несколько любимых сценок. Вот, например, в матче финала Кубка Кубков, я получаю мяч с правого фланга, нахожусь прямо против ворот. Что вы думаете, я бью что есть силы? Нет! Я очень элегантно подсекаю мяч, он взвивается ввысь, крутясь, как волчок, и по невероятной, непредсказуемой траектории, опускается в ворота, едва задев штангу, за спиной выбежавшего и ошарашенного вратаря. Гол-красавец, решающий гол. Мы побеждаем, меня осаждают журналисты, но я сдержан, не выказываю особой радости. В этом весь я.

Или другой момент. Я в составе сборной, и мы боремся за выход в финал чемпионата мира. Счет ничейный, дело идет к пенальти, а наша команда в пенальти не очень сильна. Я получаю мяч в центре поля, смещаюсь влево, все ждут, что я сейчас дам пас, ведь я центральный полузащитник, как говорят «диспетчер атак». Я делаю ложный замах, как будто хочу перевести игру на правый фланг. Двое игроков противника покупаются на это мое движение, я ловко сдвигаюсь еще влево и проскальзываю между ними и резко ускоряю свой ход. Возле угла штрафной я обманным движением укладываю на поле третьего защитника, а затем на противоходе и четвертого. Я у ближней штанги, вратарь бросается мне наперерез. Я могу бить, но вместо этого, я очень спокойно элегантно подсекаю мяч, и он летит к правой штанге, где его ждет мой партнер. Да, я такой, в решающий момент не жадничаю, а играю на общий результат. Мой партнер не ожидал такой дарственности, сказалось также волнение в такой важной игре, он неуверенно бьет по мячу в пустые ворота, но тот попадает в штангу и отскакивает в штрафную. Невероятно! Неужели упущен такой шанс? Нет, ваш покорный слуга, сдвигаясь назад после феноменального дриблинга, в прыжке догоняет улетающий мяч, и головой несильно, но точно, переправляет его в ворота. Мы в финале! Там нас ждет сборная Бразилии. Возможно, ли победить ее, да еще на ее поле? Смотрите, как сложилась игра.

Бразильцы – высочайшие мастера, невероятно легко обращаются с мячом и под неистовый рев трибун создают массу опасных моментов. Но им не везет, хорошо играет наш вратарь. Мы стойко обороняемся и ищем свой шанс. Мы редко переходим на поле соперника, но я обратил внимание, что вратарь соперника часто выходит далеко из ворот. Скучает. У бразильцев традиционно не очень хорошие вратари. Во втором тайме, после очередной атаки бразильцев, ко мне отскакивает мяч. Я нахожусь на своей половине поля, мяч прыгает достаточно высоко. Тут ко мне приходит счастливая мысль, и я, не обрабатывая мяча, бью его, что есть силы, высоко вверх. Повисает тишина, мяч долетает до своей высшей точки, и начинает опускаться за спину выбежавшего вратаря. Тот даже не пытается вернуться в ворота, может быть не верит, что так можно забить гол. Но по мере того, как мяч опускается, стадион начинает напряженно дышать. Это тяжелое дыхание превращается в испуганный крик, когда чиркнув верхнюю штангу, мяч точнесенько опускается в угол ворот. Гол! Мои партнеры по команде налетают на меня с фантастическим порывом радости, я тоже счастлив, но, как всегда сдержан. Я такой. Но игра не окончена. Бразильцы, с яростью обреченных, бросаются на наши ворота. Времени остается мало, мы отбиваемся, как можем. Возле наших ворот свалка. Но наши ребята совершают чудеса. Наш блестящий вратарь отбивает все мячи, а когда он не может достать мяч, это делают полевые игроки. Я сам выбил мяч из пустых ворот в падении головой. За пять минут до конца случается несчастье – наш вратарь совершает фол последней надежды. Его удаляют, а в ворота назначают пенальти. Кто станет в ворота? Наш первый вратарь был травмирован еще в матчах группового турнира, а удаленный вратарь – это наш второй вратарь. Есть еще третий, но он накануне заболел, что-то с желудком, не выдержал бразильской пищи. Я, как капитан, принимаю решение и становлюсь в ворота. Вы скажете, безумие? А что еще делать? Да, рост у меня маленький для вратаря, но у меня хорошая реакция и прыгучесть. И я знаю секрет, как отбить пенальти. Грозный бразильский форвард устанавливает мяч на одиннадцатиметровую отметку. Я смотрю на него немигающим взглядом. Я стою прямо на линии ворот. Я не буду двигаться, пока он не ударит. В этом весь секрет. Вратари пытаются угадать направление удара, и совершают ошибку. В момент удара они двигаются, и уходят драгоценные миллисекунды, чтобы остановиться, «вернуться на землю», и потом попытаться отбить мяч. Но мяч в этот момент уже в сетке. Я не буду гадать. Я пружина, которая распрямится, как только я увижу, куда летит мяч. И я не буду прыгать вперед, я всегда прыгаю вдоль линии ворот, чтобы увеличить время полета мяча до того момента, как он встретится с моими руками. Чтобы забить мне, нужно сильно и точно ударить в угол ворот, иначе я отобью мяч. Бразилец разгоняется, я не двигаюсь, я замер, мои ноги на земле, пружина взведена, я смотрю немигающим взглядом, и я абсолютно спокоен. Бразильский форвард настоящий мастер, но он слегка дрогнул. Удар получился хоть и сильный, но не в самый угол. Я распрямляюсь, бросаюсь в сторону, куда летит мяч, и кончиками плотно сжатых пальцев достаю мяч у самой линии, а потом намертво беру его в руки. Меня бросаются поздравлять игроки, но я, как всегда сдержан, ведь еще играть три минуты. За эти три минуты бразильцы упускают последнюю возможность сравнять счет. Вот как это было. Чудовищная ошибка нашей обороны, и двое бразильцев выходят на меня одного. Представляете! Двое бразильцев на одного меня. Мяч ведет игрок по левому краю. Я выбегаю из ворот навстречу ему, стараясь, прежде всего, закрыть угол ворот. Я как бы говорю противнику – дай пас своему партнеру на правом фланге. Это единственное решение. Вратарь покинул ворота, ближний угол он прикрывает, нужно дать пас неприкрытому партнеру, перед которым пустые ворота. Бразилец, так и делает. А как же! И тут раскрывается мой замысел. В момент передачи, я как бы переворачиваюсь в воздухе, совершаю небольшой прыжок, и пяткой, выброшенной на траекторию мяча ноги, отбиваю его в поле. Там наш защитник выбивает его в аут. Это победа. Стадион плачет. Меня качают наши игроки. Я радуюсь, но сдержано. Я всегда такой.

Вы подумаете, какая чушь приходит ко мне в голову. Это не чушь. Я с детства любил футбол. Я отлично играл и во дворе и школе. Все ребята это отмечали. Все соглашались, что я один из лучших. Я забивал красивые голы. Хорошо играл головой, что в нашем футболе редкость. Отлично стоял на воротах (хотя больше любил забивать). Хорошо играл в пас, особенно хорошо давал пас в разрез. Играть я мог долго, иногда по пять часов подряд. Меня ничто, кроме футбола, особенно больше не интересовало. Я ходил на все матчи нашей команды мастеров, вел турнирную таблицу чемпионата, куда записывал все результаты. Мне надо было пойти в футбольную школу при команде мастеров. Однажды мне предложили. Вот как это было.

Летом, после седьмого класса, я был в пионерском лагере. Там был спортотряд футболистов – ребята из детской футбольной школы при команде мастеров. Они были такими важными, как же, ведь они уже почти профессиональные футболисты. Они тренировались на большом поле. А мы, все остальные, играли на маленьком. Эти ребята футболисты вечером приходили к нам, как бы снисходительно позволяли нам уговорить их сыграть с нами. Некоторые из них соглашались, ту я и проявлял себя. Мне удавалось обводить по несколько человек. Хваленые «футболеры» падали на поле, и не понимали, как их могли так обвести. Справедливости ради, нужно сказать, что их отношение ко мне изменилось, они отдавали должное моему умению. Кто-то из них рассказал обо мне тренеру. Тренер пришел как-то вечером специально посмотреть мою игру. Мы как раз играли на первенство лагеря с другим отрядом. Я в это вечер не очень хорошо играл, но забил, тем не менее, два гола. Тренеру моя игра понравилась. «Приходи послезавтра в воскресенье на тренировку», – сказал он. Я, конечно, согласился.

Вы должны понять, что седьмой класс, подростковый возраст, – это такой момент во взрослении мужчины, когда он остро переживает выпады против себя, насмешки, и всякие намеки, которые унижают его мужское достоинство. С возрастом понимаешь, что это все глупости, но в тринадцать-четырнадцать лет мальчик – существо очень обидчивое и задеваемое. Так у всех. На следующий день, я прогуливался возле площадки с разными тренажерами. Там сидели ребята футболисты из спортотряда и с ними тренер, не тот, а другой какой-то, по физподготовке. Я услышал такую фразу, которую сказал этот детский тренер:

«Сегодня подтягиваемся на турнике. Всем понятно? А то среди вас есть тут один дистрофик, который ни разу не может подтянуться на турнике. Чтобы мужчина ни разу не мог подтянуться!».

Он, конечно, был прав, этот детский тренер. Я не пошел на тренировку в воскресенье и не стал футболистом. Здесь ставлю точку. Мне нужно расписать накладные на завтра.

Мы с Героем

Как-то раз осенью в субботу поехал я к себе на дачу. Дача – это громко сказано, так халабуда за городом на шести сотках. Зато воздух свежий, степной. Управился я с огородом, листья собрал, деревья подрезал, а тут темнеть стало. До зимы еще далеко, ночью хоть и холодно, а ночевать в домике у меня можно, тем более есть обогреватель. Думаю, останусь с ночевкой, утром еще кой-чего поделаю – и домой. И может вечером вдохновение меня посетит, какой рассказ или стих напишу. За городом, в степной дали и тиши как-то лучше пишется. Стемнело, я в своей халабуде закрылся, включил лампу, положил лист бумаги, задумался. Настроение хорошее, воздушное, какие-то образы кружат, но в слова что-то не складываются. Бывает такое, это ничего, это даже хорошо, это можно сказать, предвестник чего-то значительного. Хуже всего, когда не пишется, денег нет, да еще и настроение фиговое.

Посидел я так минут десять, решил немного для согрева стограммулечку, у меня в халабуде всегда припасено. Только я знаю, где лежит, без меня не найти, это на всякий случай, – никогда не знаешь, что за гости пожалуют. Место, где моя дача находится, – тихое, можно сказать безлюдное, особливо осенью. До ближайшего дома, где люди живут, метров сто, не меньше. Я с соседями здороваюсь, но в друзья не набиваюсь – не нарушаю, так сказать, личное пространство.

Достал я заветную, и задумался, что же это я один пью? Я совсем не пьяница, пью редко, я вообще непьющий! Я эту бутылку, может, буду месяца два мусолить по сто грамм в выходной! Как-то неловко стало, не то, что другие подумают, что мол пью я один, значит пьяница (тем паче другие об этом не узнают), а то, что я сам про себя подумаю. А люблю я сам перед собой выглядеть хорошо. И тут идея! А почему бы не позвать моего Героя? Какого героя? А главного, того, которого я в романе уже почитай год вывожу. Хоть и не пьяница он, а сто грамм выпить может. И не расскажет никому, свой же человек. И не стыдно перед ним. Роман я пишу о жизни, о поколении, и герой мой – выразитель всего поколения, есть у него и хорошие черты, есть и недостатки. Человек интеллигентный, вдумчивый, но немного вспыльчивый. Чем-то на меня похож. Но славный малый! Недолго думал я, достал из сумки роман, раскрыл. Смотрю, Герой мой собирается спать укладываться.

– Герой, – говорю, – рано еще спать, пить будешь? Выпьем, побеседуем, торопиться некуда.

Герой посмотрел на меня сначала удивленно, затем улыбнулся.

– От чего ж не выпить, – говорит. – С милым собеседником и время быстрее бежит.

Уселись мы, сыр, колбасу нарезали, разлили по пять капель. Договорились, что понемногу будем пить, чтобы не сразу всю бутылку хрустнуть. Мы с Героем не часто так вот сидим, выпиваем, все как-то времени нет. У меня свои дела, житейские, у него интересы литературные. Пересекаемся по жизни, но не так уж, чтобы часто. Выпили по одной, по второй, закусили, но как-то молча, как бывает в начале длинной беседы, когда сказать нужно много, но не знаешь с чего начать.

– Как жизнь? Как дела? – начал он.

– Та так, помаленьку, – ответил я медленно, словно разгоняясь. – Пишем, живем.

Снова повисла небольшая пауза. Первые пара рюмок, как известно, не считаются. Вагонетка только начинает скатываться. А катится по-взрослому она уже где-то после третьей.

– А что роман так долго продвигается? – продолжил Герой, кладя сыр на хлеб. В голосе его была слышна некоторая издевка. – Только чуть больше половины написал.

– А ты куда торопишься? Что за срочность? – ответил я. – Что не терпится узнать, чем закончится? Еще успеешь узнать. Как роман закончу, тебе придется потом целую вечность по кругу бегать, все триста страниц топтать, еще надоест до смерти.

– А может не надоест? – ответил Герой. – Любопытный я, больно хочется узнать, чем дело кончится. Кроме того, на этом романе свет клином не сошелся. Может, я еще в какой повести выступлю героем, может даже снова главным. Ты ж со мной не расстанешься, я ж вижу – тебе писать нравится.

Герой поднял очередную рюмку, сделал жест в мою сторону и быстро выпил. Вроде как пошло дело, завертелось.

– Нравится, то нравится, да дел полно разных, все никак не получается засесть так, чтобы никто не мешал, настроиться на волну, – пожаловался я. – Я же еще на работе работаю, почти от звонка до звонка. Текучка всякая, вечером подработка – переводы. А для того, чтобы творить, должно быть перед тобой открытое пространство и время, никаких преград, ничего отвлекающего, открытый космос. Если с утра я знаю, что в шесть вечера мне нужно кому-то позвонить, то в этот день не могу писать.

– Да ну ты! – воскликнул Герой. Звук его голоса и интонация мне показались невежливыми. Не ожидал я, что мой Герой со мной автором так может говорить. Но моего замешательства он не заметил. – Скажешь тоже, открытое пространство, космос. Джек Лондон писал по 16—17 часов сутки! Так сколько он успел! Умер же молодым. А ты… Если звонить аж в шесть вечера, то что мешает писать в десять утра, в одиннадцать? А хоть даже и в полшестого что мешает? Поставь себе будильник, отключись от мира и пиши.

Я тяжело переношу, когда мои мысли, рожденные в трудной работе над собой, взращенные моим дарованием, отшлифованные часами раздумий, так легко кем-то подвергаются сомнению. Тем более если этот кто-то – герой, которого я сам придумал.

– Кто бы говорил! Ты кто – писатель? Ты – даже не читатель. Ты – герой. Я тебя выдумал. Понимаешь, не было тебя в природе, а я сел к столу и ты появился из ничего, из воздуха, даже не из воздуха, а непонятно из чего, – по интонации моего голоса можно было сказать, что я немного вышел из себя.

Герой был слегка изумлен напором моей речи, но по глазам было видно, что мнения своего он не изменил. Мы продолжили дискуссию, не забывая подносить рюмки ко рту.

– Да, я признаю, своим существованием я в некотором роде обязан тебе, – выкладывал Герой на стол логические выводы. – Но я хочу стать известным героем, как Печорин или Пьер Безухов. Какой смысл, если про меня узнают три человека? А ты – ленишься… Но скажи, это из-за меня ты ленишься? «Я создал тебя из воздуха». А ты посмотри, как пишут другие. Они пашут, не покладая рук. И успевают и писать, и работать, и еще бог что выделывают. И известны всей стране. А твой роман, кто его прочитает? Ты мне обещаешь вечность, а где гарантии? То же мне, Шекспир. Ты уже год роман пишешь, а за это время Пронцова четыре книги издает.

– Вот только не надо сравнивать меня с Пронцовой! Я делаю литературу, настоящую. Я пишу честно. А узнают про меня, прочитают ли, – не только от меня зависит. Это случай.

– Ну, насмешил, – не унимался Герой. – Он пишет честно. Во-первых, кому твоя честность нужна? И что такое писать честно? Как это понять? Написанное – оно интересно или нет. Если роман издали, его читают, значит, он написан честно. А если он никому не нужен, то толку в нем никакого, и никто не знает, написан он честно или нет. На случай не списывай – талант пробьется.

Градус нашей беседы повысился. Непонятно откуда на столе появилась вторая бутылка. Закуски почти не осталось – хлеб и вода. Я не ожидал такого напора от моего Героя, собирался с мыслями. Он между тем продолжал.

– Вот ты говоришь честно. А кто писал сценарии ментовских серий? Я помню, как тебе позвонили, попросили серию написать, и ты руки потирал, сразу сел писать, роман побоку. И уже ничего не мешало, никакие звонки. За три дня написал, не вставая.

– Так это ради денег, их же никто не отменял! – закричал я. – Ты жизнь знаешь однобоко. На все нужны деньги. Например, чтоб эту дачу содержать. Да просто на жратву, на водку, наконец. Тоже мне, судья нашелся.

– А почему бы мне не быть судьей? – не унимался Герой. – Ты знаешь, я герой цельный, на все вызовы окружающего мира я отвечаю твердо, все мои поступки понятны и моральны. А ты бы мог больше работать, не искать оправданий.

– Ха, ха, ха. Он, видите ли цельный! Судит меня… Ты меня судить не можешь… Ты хоть понимаешь, в чем между нами принципиальная разница? – я решил нанести тяжелый удар.

– В чем же разница? – насторожился Герой.

– А подумай, ты – герой литературного произведения, романа. На тебя смотрят все читатели. И ты это знаешь. И тебе легко поступать всегда морально – тебя оценят. И финал романа будет таков, что все поймут, скажут – «да, он был прав». Литературного героя оценивают совсем не так, как реального человека в жизни. Шкала другая. Ты совершишь высокоморальный поступок, например, скажем …отдашь все деньги больным детям, и тебя оценят, причем сразу же, в ту же секунду, у тебя есть зрители, и ты, зная это, чувствуешь себя совсем по-другому. И последующей жизни у тебя нет. Роман закончился, тебя похвалили, и больше тебе ничего не нужно. На пенсию ты не выйдешь, будешь вечно молодым. А у меня зрителей нет. Я сам себе судья. Поступлю я плохо или хорошо, никто этого не поймет. А если я все, что у меня есть, отдам нуждающимся, меня сочтут сумасшедшим. И как жить я буду, если все отдам? Легко быть правильным героем, когда на тебя все смотрят, когда у тебя есть читатели и зрители. Вы, герои, живете совсем не так, как мы простые люди. Вы нужны всем, вы всем интересны, а мы… мы, безвестные люди, никому не нужны, разве что кроме самых близких людей…

Я закончил спич, и налил себе водки. У Героя была какое-то застывшее лицо, словно он переваривал какую-то трудную мысль. Машинально мы чокнулись и выпили. Вдруг лицо его оживилось, словно его что-то озарило.