Куда уходят чувства

6

Дом культуры моряков

7

Повседневная обувь курсанта в виде ботинок весом по семьсот пятьдесят граммов каждый

8

Вероятнее всего в конце письма речь идет о практике на кондитерской фабрике. Насколько я помню, там рассказывали, как можно немного подзаработать. Одним словом, своровать. Для меня было это настолько диким и безобразным, что про сто жуть.

9

Обследование в больнице. Как в последствие оказалось, у Светланы в возрасте тринадцати лет обнаружили врожденный порок сердца. Именно по этой причине она находилась в больнице. В 2006 году врачи рекомендовали в ближайшее время провести операцию. По возможности, в связи с более существенным опытом проведения операций с подобным диагнозом, осуществить ее в США. При активном содействии родственников по линии отца (брата дяди Фимы и его супруги тети Лели) операция была успешно проведена в Нью-Йорке в Colambia Hospital.

10

Покраска забора. Для полного понимания немного истории. После зачисления в училище все курсанты разъехались по домам. Мы вчетвером остались (далеко ехать). Ремонтировали будущую роту. Через несколько месяцев наш командир договорился об оплате. Нам заплатили за ремонт по восемьдесят рублей (восемьсот долларов в пересчете на нынешний курс). Неплохо за месяц работы. (По большей части валяли дурака. Немного, конечно, работали.) Мне эта идея понравилась. Когда необходимо было что-то сделать в роте (выложить стенку из кирпича), то, предварительно узнав расценки, предложил сделать в свободное от учебы и нарядов время на двадцать пять процентов дешевле. Пришлось доказывать, что у меня есть свободное от учебы время, так как от некоторых предметов я освобожден, имея оценку за девятый класс. Деньги не очень большие, но вполне приличные для курсанта. Потом что-то еще красил и ремонтировал. Дело шло к отпуску. В Москве девушка. Денег, естественно, нет. Думали думали. Придумали. Пришли к руководству по хозяйственной части с предложением покрасить забор вокруг училища, который к тому времени был в ужасном состоянии. Забор состоял из рифленых металлических прутьев, высотой до трех метров. Практически весь ржавый. Если сказать, что мы с ним намучились, так это ничего не сказать. Постоянный ветер. Краска в лицо. Краска, мягко сказать, не очень. Приходилось красить по нескольку раз. Рублей по семьдесят заплатили (семьсот долларов на теперешний счет).

11

Речь идет об одном курсанте из второго (моего) взвода. Все по порядку (для полного понимания ситуации). Армия, военное училище, вероятнее всего, любое место, где есть некая закрытость (изолированность) проживания, четкая дисциплина – особая среда. Люди приходят разные. В деле характер человека видно практически сразу. Самое большее за месяц другой все ясно. Наше мореходное училище не было в этом смысле исключением. Дедовщины не было, но некая легкая «загруженность» определенных товарищей все же была. Психологи провели не одно исследование, почему одни люди более слабые (морально), другие наоборот. Физическая подготовка и общие изначальные данные играют роль, но несущественную. В нашем случае из набора 120 человек практически в каждом взводе (за исключением второго) находилась пара человек, которые могут сгонять в магазин, что-то убрать (дополнительно) и т. д. Несмотря на то что у нас было казарменное положение, дедовщина была мягкой. Были некоторые моральные уроды, которые заставляли что-то вместо себя делать, но, как правило, это было исключением. Могли кого-то попросить сходить в магазин за молоком (50 метров от училища), при этом понимая, что часть принесенного нужно отдать «курьеру». Выглядело это как настоятельна просьба (например: «Вася, жутко устал, сходи, пожалуйста, за молоком; Вася, а может молока попьем, но идти сил нет и т. д.») Второй взвод остался в стороне по простой причине: я первые два месяца был замом старшины взвода. Я был категорически против любой формы насилия над личностью. Позиция была проста. Я не разрешаю в принципе. Узнаю, буду ругаться. Кого хотите, того заставляйте, я не могу на это особо влиять, но в моем взводе нельзя. Через несколько месяцев меня мягко отстранили (показался слишком добрыми и милосердным), но этого времени было достаточно, чтобы второй взвод не имел добровольного помощника. Я даже слегка гордился этим, но, как оказалось в дальнейшем, вероятнее всего, я был не совсем прав. Естественный отбор проходил в неестественных условиях (тепличных).

В один прекрасный момент (ближе к окончанию второго курса) я узнаю, что одному курсанту из первого взвода необходимо было идти на развод (заступал в наряд). Так как он был не сколько бардачным, то куда-то задевал свою обувь (возможно, просто украли). Тогда он подошел к сокурснику с просьбой (у них был один размер обуви) одолжить на развод хромовые ботинки (парадная форма). Тот согласился, но предложил ему заплатить (уже точно не помню, кажется, 20–30 копеек (60–100 руб. по нынешним временам)). Курсанту деваться было некуда, и сделка состоялась. Вторым участником сделки оказался тихий и спокойный парень из второго взвода. Сидел, особо ни с кем не общался, постоянно что-то зубрил и т. д. Когда мне рассказали, я, естественно, не поверил. Пошел и лично спросил у мерзавца. Тот подтвердил факт сделки, ссылаясь на то, что это вполне нормально. Я не верил своим ушам.

Ну что, Павел гуманист, согрел гада и мерзость? Если бы не твое человеколюбие, то все это вскрылось бы еще на первом курсе. С сожалением признал, что часть вины лежит на мне. Человек с подлым характером прожил в тепличных условиях почти два года. Такие вещи на флоте воспринимаются очень болезненно, так как в море кроме как на товарищей рассчитывать не на кого. Взаимовыручка – важнейшая составляющая этой профессии.

В дальнейшем парень стал изгоем, хотя и окончил училище. Больше никто с ним не разговаривал в принципе. Всячески поддевали, но физически не трогали. Он писал много служебных записок на имя командира (нас он обозвал ночными террористами), потом перешел на начальника училища. В конечном итоге к нам приезжали журналисты из какой-то газеты, что-то расследовали. Вышел приказ по училищу: кто «обидит» N-го курсанта, будет немедленно отчислен из училища. Вот такая поучительная история.

12

По нынешним временам 4500 рублей

13

Речь идет о некоторых уловках курсантов (по крайней мере нашей группы), чтобы обсуждение вопросов предмета начиналось минут на 10 – 20 позже. В училище предметы идут не по 45 минут, как в обычной школе, а два раза по 45 минут, с пятиминутным перерывом. Нашим любимым «съеданием» времени предмета было публичное обсуждение какого-либо вопроса (события). Темы различны. Помню, что практически целую неделю мы на каждом новом предмете обсуждали приход на внешний рейд судна с атомным реактором («Севморпуть»). Начиналось это так. Началась первая пара. Как правило, кто то (в большинстве случаев почему-то это был я) обращается с вопросом к преподавателю Иванову Ивану Ивановичу. «Иван Иванович, а вы газету сегодня читали (или вчера)?» Излагаешь пару минут проблему и в конечном итоге спрашиваешь его мнение. Так как роли заранее заготовленные, то начинается дискуссия. Например, Дима говорит: «а вы знаете, я читал, что это немного не так…» Как правило, мы слышали в ответ, что эти простафаны и дилетанты ничего не смыслят, но постоянно дают свои комментарии и все начинается по новой. Если вопрос «горячий» то можно минут 15–20 сачкануть. На следующей паре все повторяется с другим преподавателем. Зная взаимоотношения между некоторыми участниками образовательного процесса, конечной фразой являлось «… да, это все так, но Иван Иванович говорил, что кроме него в этом вопросе больше в городе не разбирается и т. д.». Естественно, мы, как правило, слышали в ответ все о компетенции Ивана Ивановича. Типа, нашли кого слушать. Говорил Иван Иванович так или иначе – для нас особого значения не имело. Важны были их взаимоотношения, с точки зрения маловероятности обсуждения курсантских вопросов между собой. Бывали случаи, когда нам через некоторое время высказывали определенные претензии относительно искажения информации (вероятнее всего, чушь доходила до того, что преподаватели обсуждали между собой (само собой, всплывали всякие нестыковки)). Но и в этих случаях все было отлажено. Естественно, все перепутал тот, кто сегодня стоит в наряде и не присутствует на занятиях. Мы обещали его маразм донести до его сознания, и чтобы впредь он был более внимательным. Но в том случае, если препод внаглую, без зазрения совести называл фамилию того, кто «дословно» передавал слова другого преподавателя, то, как правило, мы ссылались на то, что курсант действительно мог так сказать, но в принципе он не виноват сильно, так как в тот день он был после суточного наряда. Рекомендовали вспомнить свою молодость, и что такое отстоять сутки в наряде. В итоге извинения преподавателя принимались, но мы в свою очередь впредь обещали быть более внимательны ми.

Подобных тем было множество. И почему-то единственным, кто сильно не раздражал преподавателей, был я. Паша, что у нас сегодня обсуждается. Конечно, мы были молоды и вероятнее всего наивны. Ещё вероятнее то, что все наши учителя, бывшие в прошлом курсантами, отлично понимали, что мы просто сачкуем.

Я часто вспоминаю своих учителей и с улыбкой думаю, какие они были молодцы. Да, гоняли нас. Заставляли учить, так как у них аргумент был один. Вы радисты, и от вас может зависеть жизнь многих людей. Открытое море, океан – это вам не игрушка. Случиться может всякое. Ваша задача – сообщить и оставаться на связи. Уметь ремонтировать оборудование и т. д. Это сейчас, насколько я знаю, нет по штатному расписанию радиста. Нужно позвонить, берешь и звонишь. Когда мы учились, основная связь была через азбуку Морзе (точка, тире). Телефон – такая редкость, да и связь никакая. О спутнике (спутниковой телефонной связи) знали только из рассказов.

Одним словом, жизнь была прекрасна и полезна.

14

Выступая на соревнованиях по кикбоксингу, я получил травму – разрыв мениска

15

Выход на палубу во время шторма. С позиции нормального человека, не говоря уже об определенной ответственности за других людей (имеется в виду ответственность командира роты за бестолковых курсантов), решение о том, что кого из курсантов во время шторма (как правило, это начиналось после достижения волнением моря пяти балов) заметят на палубе, того по прибытии из рейса отчислят, является абсолютно здравым решением. Но курсанты, ребята в возрасте семнадцать-девятнадцать лет, – это особый тип подростков (принять решение пойти учиться в полувоенное училище, моряком, проучиться несколько лет и т. д.). В качестве примера можно привести одну более или менее разумную традицию, суть которой заключалось в том, что при сильном шторме (в нашем случае это было до семи балов) и вертикальной качки выйти на корму судна и простоять в течение шестидесяти секунд. На такой безрассудный поступок согласились трое. Я в том числе. То, что это глупо и сверхопасно, понимали все. Но как мог физорг роты, парень из Крыма[18 - Многие считали, что я одессит. Возражения, что Одесса от Крыма как минимум в шестистах километрах, звучат неубедительно, когда находишься на другом конце страны], женатый человек, не решиться на такую пустяковую затею? Такого не могло быть в принципе. Точную высоту кормы я не помню (думаю, не более пяти-шести метров от воды при спокойном море), но когда сильный шторм и вертикальная качка, это расстояние может увеличиться в два раза. Соответственно, когда ты стоишь на краю кормы, то получается, что ты резко поднимаешься наверх, а потом так же резко летишь вниз. Расстояние до воды может сократиться до полуметра. Стоять с открытыми глазами просто невозможно. Так и тянет за борт. Привязываться нельзя. Спасательный жилет надевать нельзя. Единственное, что можно (я так сделал) – схватиться руками не сверху, а снизу, давя руками вверх (для того чтобы упор шел на ноги). Если схватиться просто сверху (бортик чуть выше пояса), когда корма опускается с большой высоты вниз, есть вероятность свалиться за борт. Когда корма поднимается, то просто дух захватывает, но вылететь за борт маловероятно. Одним словом, довольно глупое и опасное занятие. Но молодость есть молодость. Конечно, никто не думал о последствиях, о родителях, женах (впрочем, я был единственным женатым), о людях, которые отвечали за нас, включая командира и капитана. Вероятнее всего, именно таким образом и вываливались курсанты за борт. В нашем случае была еще одна проблемка – скользкая палуба. При попадании воды на палубе в холодное время года образуется корка льда. Можно просто поскользнуться и сильно удариться. Такие случаи у нас были.

16

В конечном итоге я проспорил пять бутылок коньяка. Гена принял мое предложение относительно замены коньяка на шампанское. Свою часть пари я выполнил в полной мере. А вот Гена нарушил договоренность относительно совместного распития. Когда я в очередной раз находился в Москве, он с товарищем и двумя подружками совершил акт опустошения бутылок без нашей общей компании. На мой лаконичный вопрос, почему же так? Ответ Гены был прост. Ну что ты не понимаешь что ли. Девчонки же. Отчасти я с ним согласился.

Проиграл я, кстати, совершенно случайно. Мы шли с опережением графика дней на восемь. Но произошел форсмажор: в последнем порту нас продержали больше одиннадцати суток на внешнем рейде. Причину я не помню. Из-за этой незапланированной стоянки я и проиграл.

17

Один из моих споров. Дело было так. Сидим на занятии и рассуждаем, кто в принципе пойдет на морскую практику за границу. Она должна была состояться приблизительно через полгода. Может пойти за границу тот, у кого к тому времени будет виза[19 - Загранпаспорт моряка – инструмент, благодаря которому поведение курсантов было существо лучше, чем могло быть, тот самый «пряник».]. Я говорю, что визу дают с восемнадцати лет (мне это знакомый моряк рассказывал, правда, было это несколько лет назад). Гена говорит, что можно открывать визу с шестнадцати. Я, естественно, настаиваю на своей версии. Как обычно бывает, такие разногласия заканчиваются спором. Рядом за партой сидел Миша Черноглазов. Отличник и хороший парень. Ему восемнадцать исполнялось на месяц позже начала намеченной морской практики. Так как спор был весьма жарким, а курсанты – народ хитрый и стараются всегда отмазаться от невыгодных условий (в широком смысле), я предложил, чтобы не было различных уловок, спорить на Мишу. Суть спора. Попадет Миша до исполнения восемнадцати лет на практику за границу или нет. Если Миша попадает за границу до восемнадцатилетия (то есть если ему дадут визу), то я проиграл (без визы нельзя). Если Миша попадает за границу после дня рождения – я выиграл. Я уже понял (после спора), что суть спора изменилась, но обстоятельства могли быть на моей стороне.

В конечном итоге практика была перенесена на 9 месяцев. Мише дали визу раньше восемнадцати лет, но за границу он попал тогда, когда ему уже исполнилось восемнадцать. Соответственно я выиграл. При этом я признавал, что де-юре я проиграл, но де-факто все-таки выиграл. Заодно посоветовал Гене быть более внимательным к условиям спора.

После прихода из рейса я смог отпроситься на Новый год в Москву. Это было несколько проще, так как я уже был семейным человеком.

После Нового года я вернулся во Владивосток. Оставалось меньше года до окончания училища. Базовая учеба практически заканчивалась. Оставались военные сборы в течение сорока суток, по окончании которых курсанты становились офицерами запаса, и индивидуальная плавательная практика. Общий плавательный стаж к окончанию училища должен был составить не менее шести месяцев моря.

18

Многие считали, что я одессит. Возражения, что Одесса от Крыма как минимум в шестистах километрах, звучат неубедительно, когда находишься на другом конце страны

19

Загранпаспорт моряка – инструмент, благодаря которому поведение курсантов было существо лучше, чем могло быть, тот самый «пряник».

20

Бывший офицер училища, с которым мы дружили.

21

Этот спор я выиграл. Как известно, в начале 2000 года конца света не случилось. До последнего момента я ждал выигранный магнитофон. Я не верил, что могло случиться так, что не позднее 30 января 2000 года я не получу выигранное. Но я ошибся. До конца 2013 года я так и не получил то, что должен был получить по праву. Не скрою, меня это сильно расстроило. Например, полторы тысячи рублей того времени соответствуют не меньше чем сегодняшним тремстам пятидесяти тысячам. В 2000 году последняя модель самого навороченного магнитофона обошлась бы тогда моему товарищу максимум в 15 000 рублей. Мне очень жаль, что некоторые люди так халатно относятся к столь серьезным предметам, как исполнение условий пари.

22

Эта история с отъявленными негодяями (курсантами) закончилась довольно мило. Нас привели на ремонтирующийся БПК. Отдали лично в руки командованию со словами «вот это те самые, которые считают офицеров за…» Таким пассажем и такой ложью мы были удивлены, но вместе с тем готовы к ним. После первого курсантского построения (через два часа после прибытия) мы окончательно поняли, что отсюда нужно валить. И чем быстрее, тем лучше. За пять минут, что мы находились рядом с каютой зам. командира корабля, мы поняли многое. Наши иллюзии, что это просто очередной более или менее сложный период учебы, окончательно развеялись. Также особую тревогу вызвал конфликт между нами и матросом, которому оставалось служить не более двух месяцев. Самое интересное, что этот субъект был родом из Москвы. Для нас не было особой новостью, что к москвичам отношение не совсем хорошее. Мне сложно сказать почему, но мое личное общение (очень короткое) показало, что с психикой у них проблемы. Так как выборки наблюдений за поведением служивого люда из столицы нашей родины особой не было, то предварительные (не окончательные) выводы были сделаны в результате личного общения и на основании общей народной молвы. Суть конфликта сводилась к тому, что нам лучше отсюда смыться. Силы были явно не равны. С десяток курсантов и пара сотен матросов. Кроме этого, в те далекие советские времена служивый люд, особенно матросы, к курсантам относился не совсем доброжелательно. Вероятнее всего, за наш свободолюбивый нрав и полный пофигизм во всем. Их также бесило, что мы морскую форму носили на свой лад. Если они все ушивали, особенно брюки, то для нас самый прикол, это когда брюки широкие по всей длине. Фуражка не натянута, а наоборот, висит, как сопля. И так во всем. Кроме этого, посмотрев, чем они тут питаются (на обед была каша, откуда каждый вытаскивал червей, и для них это была норма), как и где они спят, как табуны тараканов перемещаются куда пожелают, и самое главное их никто не останавливает, как они ходят по кораблю (не пригнешься – без головы останешься), мы решили все резервы бросить на освобождение из этого безобразия.

На курсантском совете определили, что одновременно всем не смыться. Каждый мажется сам, на свой страх и риск. Кроме этого, я был отмечен как самый негодяй, к которому нужно относиться особо. Соответственно, я представлял объект повышенного риска. Была пятница. Полчаса все усердно думали. Я не могу сказать, почему именно этот вариант пришел мне в голову, но я решил, что нужно действовать. Подобная ситуация с внутренним голосом у меня случилась через несколько месяцев**. Подхожу к Диме и говорю ему, пойдем. Что я придумал, никому не говорю. По пути к зам. командира корабля в краткой форме рассказал Диме план. Зная, что в Индии военные – это особая привилегированная каста, у которых даже могут быть слуги (нам так преподаватели рассказывали), тогда как наши (с начала перестройки уже не те, кто был не то что офицером в царской армии, но и лет десять-двадцать назад в советской армии), наоборот, полные бедолаги и заложники тотального дефицита. Необходимо использовать в качестве козырной карты, с одной стороны, чувство национального достоинства, с другой стороны – человеческие недостатки (мелкие пороки) и ситуацию текущего бардака в стране. Роль Димы: племянник тетки, которая является заведующей промтоварного магазина в городе, который находится за двести пятьдесят километров от Владивостока. Дима и в самом деле жил достаточно далеко, правда, тетки с магазином никакой не было. Моя роль – пока не знаю, но по ходу событий (неизвестно, что и как пойдет) определим.

Подойдя к каюте, я постучался и напросился на серьезный разговор. Нас пригласили в каюту. Полдела было сделано. И тут я начал. Товарищ капитан первого ранга, краем уха слышали, что вы после ремонта идете с дружеским визитом в Индию и будете там встречаться с руководством военноморского флота Индии. Он с вопросом: «Кто из матросов такой разговорчивый? Откуда информация о встрече?» Я: нет, это не ваши, эту информацию мы получили сверху, как только узнали, куда нас расписали на сборы. «У вас в штабе родственники?» Я говорю, что это особого значения не имеет. Мы совершенно по другому вопросу. Увидев у него на столе книгу про Индию, я решил, что он вряд ли там был (раз изучает историю страны). Убедившись, что он не так много знает о ситуации в Индии (пришлось провести краткий ликбез, рассказав истории, которых мы наслушались за четыре года в училище[24 - Как я уже рассказывал, излюбленным приемом было попросить преподавателя рассказать о какой-нибудь стране – как правило, минут пятнадцать-двадцать можно было отдохнуть от текущих занятий.]). В конечном итоге я подвел к тому, что как вы будете встречать их офицеров на своем корабле. Например, чай из чего пить будете. А вы знаете, что в Индии самая почитаемая традиция – чаепитие? Это же родина чая. Из стаканов за семь или девять копеек пить будете? Или из металлических кружек? Мы то жизнь знаем, по свету поплавали, знаем, что и как (к тому времени у меня было четыре страны и шесть портовых городов Японии). А престиж страны где? Мы ведь великая морская держава. А мы наверняка им оружие поставляем. А если контракт сорвется?

Он все внимательно слушал, задавал вопросы про Индию (я ему больше про США рассказывал, так как об этой стране знал больше[25 - Получалось как в анекдоте про студента ветеринарной академии, когда абитуриент знал единственный вопрос про блох. Все вопросы сводил к блохам и поражал преподавателей своей эрудированностью и не вероятным кругозором]). Наконец он спросил, что мы предлагаем? Я набрался наглости и говорю: взаимовыгодную сделку. Какую? Мы вам из-под земли достаем чайный сервиз на двенадцать персон (привозим его в понедельник), а вы нам подписываете документы, и мы отсюда валим. Присяга ведь в понедельник будет? Вот присягу примем и тихо-спокойно уедем. Была пауза. «Ведь меня друг просил вам жизнь показать». Я ему в ответ, что престиж страны важнее, чем обещание другу. Тем более вы же видите, что мы нормальные ребята. У меня вообще жена в Москве на восьмом месяце беременности. Рожать скоро. Он не поверил, что я женат. Могу фотографии со свадьбы показать. Он согласился. Тетка у кого в магазине работает? У Димы. Вот Дима пусть и едет, а ты пока здесь побудешь. Никак нельзя, так как есть риск, что не будет у тетки набора. А у меня знакомая есть, которая чуть дальше живет. У нее отец зав складом. Если что мы к нему. В понедельник с утра к построению будем. На этом и остановились. Только, мужики, смотрите. Полная секретность. Я ведь за вас отвечаю. Если вас где спалят, то вы в самоволке. На этом и остановились.

Через тридцать минут мы уже были за воротами порта. Мы не могли поверить, что на свободе. Оставалась маленькая деталь, найти за два дня чайный набор на двенадцать персон. Дима у меня спрашивает, что будем делать? Пока не знаю, в крайнем случае, в воскресенье поедем на барахолку и там купим. Дима, есть еще одна проблема. Мы не обговорили, сервиз это взятка или услуга. То есть деньги он нам отдаст или придется дарить. Дима говорит, что вроде подарок. Ну ладно, там будет видно. Ближе к ночи пошли ночевать к Гене (его родители купили маленький домик в несколько комнат, в котором мы последнее время проводили досуг, в том числе ночевали). Нам повезло, Гена с подружкой был дома. Гена – особая история. Он проходил военные сборы заочно, выполняя секретную миссию. Мы рассказали, как отмазались и что теперь думаем, где достать этот набор. И вдруг – о чудо. Люда говорит: «А у меня есть чайный набор на двенадцать персон». У нас в прошлом году продавался (она работала продавщицей в промтоварах). Мы осторожно и шепотом: «Люда, ты не хочешь его продать?» «Могу продать». Мы: «Сколько?» «Я за него двести пятьдесят отдала. Сейчас, наверное, дороже стоит». «Люда, мы его берем. Давай так, если это окажется подарок с нашей стороны, то мы тебе отдадим триста рублей. Если у нас его купят, то постараемся рублей за пятьсот продать. Думаю, он на барахолке так и стоит». «Хорошо, завтра привезу». Радости нашей не было предела. Мы никуда не поехали. Жилище Гены находилось не более чем в пятнадцати минутах ходьбы от места, где ремонтировался наш корабль.

В понедельник, отдавая сервиз (зам. командира корабля его вытащил, все расставил на столе), я первый раз увидел столько счастья и детской радости в глазах офицера, что как-то по отечески проникся к нему. Но еще больше мы его зауважали, когда он спросил: «Мужики, сколько с меня?» Не скрою, мы с нетерпением ждали этого вопроса, так как триста рублей были для нас вполне приличными деньгами. Например, билет на самолет в одну сторону на рейс Владивосток – Москва стоил сто тридцать четыре рубля. К тому времени инфляция набирала обороты, и в магазинах что-то приличное купить по государственным расценкам уже было практически невозможно. Кое-что в магазинах появлялось, но в ограниченном количестве, и за этим товаром немедленно выстраивалась большущая очередь. Ожидая этот вопрос, мы с уверенностью сказали, что, к сожалению, пятьсот рублей. Все дорожает. Он позвал еще одного офицера, тот также был в восторге, и, посоветовавшись, они сошлись на том, что цена подходящая. Со словами благодарности и договоренностью, что после присяги мы зайдем за документами, мы расстались. Через сутки я был уже в Москве.

Разумеется, я в очередной раз задержался из отпуска (был сразу после военных сборов). При встрече с моим старым товарищем майором на вопрос, перевоспитался ли я и понял суть жизни, мне ничего не оставалось, как сказать, что, мол, благодаря вам я все понял. И, вероятнее всего, зря учил вас жизни. С легкой ухмылкой и со словами «скажи спасибо, что в Индию не сплавал», он плавно удалился. Но это была не последняя его «шутка» относительно моего перевоспитания.